Б. Седов - Друг

– Ну вы даете, ребята.

Славка промолчал. Он курил, смотрел на непрерывно взмахивающие дворники.

– Ладно, – сказал Таранов, – у меня отпуск через неделю. Отпустишь Ирину со мной?

– А ты, – вскинулся Славка, – ты бы взял ее с собой?

– Почему нет?

– Ванька, – ответил Славка, – это было бы так здорово! Она же тебя с детства уважает. Ты для нее идеал мужчины.

– Да ладно тебе… Ежели так, то и хорошо. Переговори с Лидой и, разумеется, с самой Иришкой. Сегодня у нас вторник, в пятницу я сдаю дела и – можем ехать… лады?

– Лады, – ответил Славка. Кажется, у него повеселел голос.

На углу Пискаревского и Непокоренных мигали огни аварийки. Воткнувшись изувеченной мордой в колесо «КамАЗа», замер «мерс». Возможно, тот самый, что обогнал «Ниву» минуту назад… Начинала собираться пробка.

– Где она брала наркотики? – спросил Таранов.

– В соседнем доме, – ответил, помрачнев, Славка. – Она говорит, что нынче это вообще не проблема. В каждом дворе есть продавец. На всех рынках тоже продают. В метро. На дискотеках.

– Суки, – пробормотал Иван.

– Слушай, Ванька, а может, мне его в милицию сдать?

– Барыгу-то?

– Кого? – переспросил кандидат технических наук.

– Я имел в виду продавца, – объяснил Таранов.

– Да, и я тоже… может, его сдать?

– А это, по-твоему, решит проблему?

– Н-не знаю, но и оставлять подонка на свободе нельзя.

Таранов промолчал. Некоторое время ехали молча. Дождь стихал, но воды налилось уже немало, на дороге стояли лужи, пахло листвой, свежестью.

– А как ты думаешь, Ванька, куда мне обратиться? – сказал Славка.

– В смысле?

– В смысле сдать этого… барыгу.

– Вариантов полно: от «02» до ОБНОН.

– Что такое ОБНОН?

– ОБНОН, господин ученый, есть отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Но, думаю, достаточно позвонить в РУВД, в уголовный розыск… а они уж сами разберутся.

– Ага, верно… только вот что я им скажу? Я даже фамилию этого барыги не знаю. Только имя – Витек. Да еще то, что живет в соседнем доме, напротив меня… на последнем этаже.

– Ну, милый ты мой! Этого уже более чем достаточно… если, конечно, они захотят твоим Витьком заниматься. А вообще ты, Славка, сейчас горячку-то не пори. Успокойся сам, успокой Лиду, с дочерью как-то пообщайся, что ли… А через пару дней я вернусь и мы все обсудим. Найдем выход. А, Морда?

Спокойный и уверенный тон Таранова действовал на Вячеслава Германовича Мордвинова, как заклинание шамана.

– Да, Таран, найдем выход.

Они снова замолчали. А спустя несколько минут Славка вышел.

– Останови, – сказал он, – здесь, Таранище… Я выйду. Мне еще до стоянки добраться за лошаденкой своей и в институт ехать. А вернешься – позвони…

– Позвоню, – ответил Таран, – ты держись.

Славка вышел у светофора и побежал к автобусной остановке на противоположной стороне улицы. Ноги, как и четверть века назад, он подбрасывал высоко и неуклюже. Таким его и запомнил Таранов.

Брошенную «тойоту» обнаружили в трех минутах езды от «Интриги», на улице Брянцева. В грузовом отсеке на полу валялось большое количество гильз от АК и… свежий труп. С момента расстрела в кафе прошло почти два часа, был объявлен «Перехват», и белую «тойоту» уже искали. Обнаружил ее участковый. Дернул наугад дверцу – она открылась. Старший лейтенант заглянул внутрь, а там… Он позвонил в отделение, из отделения сразу же сообщили оперативно-следственной группе, уже работавшей в «Интриге».

Приехали два опера, важняк из горпрокуратуры и эксперт. После того, как эксперт сделал свое дело и гильзы пересчитали, один из оперов сказал:

– Пятьдесят шесть… С теми четырьмя, что остались возле кафе, шестьдесят. Аккурат два магазина. Наша это «тойотка». Точняк.

– Еще бы не наша, – пробурчал важняк. – Слишком жирно было бы за один день, в одном районе, две криминальные «тойоты»… Интересно, жмурик каким боком к «Интриге» причастен?

– Думаю, никаким, – сказал второй опер. – Скорее всего, когда им понадобились колеса для дела, они просто остановили первую попавшуюся тачку, предложили халтуру… Подбросить, ну, типа, пяток-другой ящиков пива на Северный рынок… а потом без затей грохнули водилу.

– Может, и так, – согласился важняк. – Так ты думаешь, это Матевосян-младший Лорда с Соловьем уделал?

– А кто же еще? – спросил рубоповский опер. – И Соловей, и Лорд еще с Папой трения имели из-за стоянки на Северном и «Вершины». Но Папа им был не по зубам… А когда он шмальнулся, мы сразу прикинули: начнутся разборки. Ну в цвет попали! Так что не сомневайся – Сынка работа. Но хрен когда чего докажем.

– Это точно, – согласился важняк.

Тело водителя отправили в морг. «Тойоту» отогнали на спецстоянку.

Из командировки Таранов вернулся поздним вечером в среду. Устал сильно и звонок Славке отложил до утра. Он выпил граммов триста водки, принял ванну и лег спать. Снилось шоссе. Серое и бесконечное. Проснулся он в полвосьмого. В окно било солнце, на балконе чирикали воробьи.

– А-а, бродяги, – сказал им Таранов, – проголодались, пока меня не было? Дармоеды. Кормлю вас, кормлю, а вы в ответ только гадите.

Нагишом он прошел на кухню, взял банку с пшеном и снова вернулся на балкон. Сыпанул щедро. Воробьи дружно набросились. Таранов присел на диван, закурил сигарету. Покуривая, посматривал на стайку бестолковых птиц с улыбкой.

Но где-то на краю сознания, на периферии, вспыхнуло вдруг чувство тревоги. Почти незаметное, как темное облачко у самого горизонта, когда кажется, что небесный купол над головой чист и бесконечен. Но уже есть какое-то смутное ощущение, что что-то не так. А уже через полчаса над головой клубится черная туча. Она приближается, растет, меняет свои очертания ежеминутно. Она несет в себе угрозу.

Таранов еще продолжал улыбаться, но тревога уже сидела в нем.

Нужно позвонить… Нужно позвонить Славке! Что же я вчера-то этого не сделал?… Устал… Устал? Водку пить и в ванне плескаться ты не устал. А позвонить другу, у которого беда, ты устал.

Иван положил в пепельницу сигарету и взял трубку, быстро набрал номер. Из трубки потекли гудки. Длинные, тягучие гудки. Он насчитал шесть и собирался уже нажать кнопку выключения…

– Алло, – сказала Лида.

– Привет, Лида, это я… Извини, что так рано. Но я думал, что Славка-то уже встал. Ему же на службу пора.

– Здравствуй, Ваня, – произнесла она бесцветным голосом.

– Извини… я думал, Славка встал уже.

– Славу убили, Таран.

Дверь Славкиной квартиры была обита черным дерматином. Когда-то Славка сам обивал. Руки у него были золотые. Как и голова… но это не спасло Славку.

Таранов стоял перед черной дерматиновой дверью и тянул время. Он понимал, что это глупо, что все равно придется нажать на красную, как спелая ягода рябины, кнопку звонка и войти в черную дверь, в квартиру, где живет беда. Но пока он стоял и смотрел на дверь. Черный цвет дерматина казался символичным. И это тоже было глупо.

Иван протянул руку к спелой рябинине и нажал. За дверью раздался звук гонга. И этот звук – дан-дон-н-н – тоже казался наполненным тайным смыслом, отголоском погребального звона.

Дверь открыла Ирина. Она распахнула дверь и сделала шаг назад, ничего не сказала. Ирина была в черном свитере и черных же джинсах, лицо казалось очень бледным, бескровным. И только рыжие волосы горели в свете бра ярким осенним пятном.

– Здравствуй, Ириша, – сказал Таранов.

– Здравствуй, дядя Ваня, – отозвалась она. – Проходи.

– Как мама?

– На валерьянке…

Он вошел, закрыл дверь и снял ботинки. Под вешалкой стояли Славкины тапочки. Матерчатые, клетчатые, очень старые. Лида не раз собиралась их выбросить, но Славка не давал, говорил: через мой труп… Вот так! Через мой труп…

Таранов сунул ноги в другие тапки, спросил у Ирины:

– Когда это случилось, Ириша?

– Вчера.

– А… как?

– Я не знаю, – сказала она. – Мы еще ничего не знаем. Ничего.

И заплакала. Ткнулась головой в плечо Таранова, зарыдала. Он растерялся. Он оказался совершенно к этому не готов – так, как будто не знал, что в доме, где живет беда, будут слезы… А девочка плакала навзрыд, и скоро Таранов ощутил, что на плече рубашка намокла. И он говорил какието банальные слова, какие положено говорить в таких случаях, и гладил Ирину по рыжим волосам. На плече расплывалось влажное горячее пятно, а в голове вспыхнуло странное слово: СИРОТА.

Эта тоненькая девочка, которую он учил плавать и ездить на двухколесном велосипеде, которая откликалась на мальчишеское прозвище Рыжик, теперь сирота.

СИ-РО-ТА, разбил Таранов странное слово на слоги и удивился его бессмысленности и оскорбительной простоте.