Анна и Сергей Литвиновы - Бойтесь данайцев, дары приносящих
Потом Владика не раз поражало задним числом, как могла сочетаться тогда полнейшая убогость быта – и его самого, и большинства советских людей – с устремленностью к звездам и тем, что они стали первыми. В те времена рассказывали анекдот: корреспондент звонит домой Гагарину, трубку берет дочка. Журналист спрашивает: «Можно ли поговорить с Юрием Алексеевичем?» Дочурка отвечает: «Папа находится на околоземной орбите, опустится в одиннадцать часов». «А мама?» – продолжает настойчивый щелкопер. «А она пошла в магазин за маслом, там очередь, поэтому, когда вернется, я сказать не могу».
Анекдот – анекдотом, но другой, самый что ни на есть реальный случай из советской жизни тоже поразил Иноземцева. В тот день, когда Юра Самый Первый стартовал, его отец отправился в соседнюю деревню, подработать. Подшабашить, как тогда выражались. (Был отец плотником, и, говорят, неплохим.) Разумеется, о том, что Юра готовится в космонавты, отец не знал. О том, что он полетит и когда, – не ведал. А тут – случается вдруг такой всесоюзный или даже всемирный бемц. Местное начальство получает строжайший приказ: всю семью героя немедленно доставить в Москву для дальнейшего чествования. Хватились отца героя, звонят в сельсовет: мы немедленно вышлем за ним машину. Там смеются: машина не пройдет, даже «газик»: весна, распутица. «Тогда у военных возьмем бронемашину!» – «Не надо, – отвечает отец героя, – я пешком дойду, или лошадь мне дадут, доеду». Вот и получалось: дорогу в космос (как претенциозно восклицали журналисты) советские люди прокладывали, а обычных дорог в стране была явная нехватка.
Так и на полигоне. В паре километров от ракеты, стартовавшей в космос, они жили в общаге, больше похожей на барак. Притом Владик монахом не был, никаких обетов не давал и постриг не принимал. И был здоровым двадцатишестилетним парнем, который страшно скучал по Москве (к которой успел привязаться), по годовалому сыну и даже по жене. Последнее было, возможно, странным, потому что Галя ушла от него и вот уже год как жила с другим. Да Иноземцев и сам крутил роман на стороне, с болгаркой Марией. Но поди ж ты. Именно жена Галя являлась ему на полигоне во снах. Именно о ней, а не о Марии чаще вспоминалось ему наяву. Да еще, как назло, его счастливый соперник, генерал Провотворов, привозил на полигон для запуска Юру Первого и его коллег. Ходил в форме, блистал золотом погон, крутился рядом с Королевым и другими главными конструкторами, а столкнувшись с Владиком в бункере, сделал вид, что не признает его.
Тогда Иноземцев написал Галине письмо. Он постарался сделать его сдержанным и мужественным, но чтобы в духе современного американского прогрессивного автора Хемингуэя в подтексте проступила не изжитая еще любовь к ней и, конечно, к сыну. Адреса, где нынче супруга проживала, Владик не ведал. Знал лишь – в доме правительства, у Большого Каменного моста, в квартире генерала Провотворова. Наверное, письмо дошло бы – к корреспонденции, направленной в столь важный дом, почта относилась с особым пиететом. Однако зачем компрометировать Галю (и себя) перед соперником? На счастье, Иноземцеву было известно место работы супруги – в одном «ящике» служили. В открытых документах ОКБ‑1 (где верховодил Сергей Павлович Королев) именовалось: п/я (почтовый ящик) 651. Туда брошенный муж и адресовал свою корреспонденцию. Зная, что ее прочтут как минимум два цензора – особист на полигоне плюс секретчик в первом отделе в ОКБ, – он постарался ненароком не выдать в своем послании ни единой военной или государственной тайны, к каковым, конечно, относилась та географическая точка, где он находится, то, чем он занимается, и даже климат и погода в местах его пребывания. Поэтому задача перед Владиком стояла сложная и даже опасная. Но недаром он в школе пятерки по сочинениям получал и даже на вступительном экзамене в авиационный «отлично» схлопотал. Его учительница литературы, из ссыльных, им бы гордилась.
«Дорогая Галя, – начал он, – я рад приветствовать тебя и нашего сына из далеких-предалеких краев нашей родины, раскинувшихся в Энской области, на берегу полноводной Энской реки, возле города Энска. – На полигоне особистами, как правило, служили молодые ребята, вряд ли они будут возражать против его незатейливой иронии, может, и сами посмеются. – Заняты мы тут важным и интересным делом, – продолжал он, – какие-то отголоски его ты даже слышишь, но рассказывать я тебе о нем не могу. Лучше расскажи ты мне: как Москва? Что нового появилось в нашей столице? Ходишь ли ты купаться в новый бассейн «Москва» – он ведь совсем рядом от твоего нынешнего местожительства? Построен ли уже Дворец съездов в Кремле? А будущий кинотеатр «Россия» на Пушкинской площади? Да, темпы, с которыми вырастают новые здания, сооружения и кварталы, поистине поражают. Удалось ли замкнуть кольцевую дорогу вокруг столицы? Я тут, кстати, читал журнал «Смена» о перспективах развития нашего любимого города, и, представляешь, оказывается, принято решение построить в Фили-Давыдково гигантскую Страну Чудес для развлечения детишек – надеюсь, мы с нашим сыном туда скоро выберемся. И еще, пишут, собираются соединить монорельсовыми дорогами все аэропорты Москвы – Шереметьевский, Внуковский и строящийся Домодедовский – с центром нашего города. Впрочем, довольно странно, что я тебе рассказываю новости о лучшем городе Земли. Это только еще раз доказывает, как я по нему соскучился. Напиши, пожалуйста, как у вас дела? Что нового ставит «Современник»? Театр Сатиры? Удалось ли тебе наконец увидеть в Большом Плисецкую? Я думаю, в нынешних условиях у тебя появилось гораздо больше возможностей, чтобы доставать дефицитные театральные билеты. – Последняя фраза представляла собой явный экивок в сторону чрезвычайных потенциалов генерала Провотворова, с коим сожительствовала Галя. – Впрочем, скажи мне лучше, как наш сын? Сколько у него уже выросло зубиков? Насколько уверенно он передвигается по земле? Не ставит ли себе синяки и шишки? Гуляешь ли ты с ним? В каких местах конкретно? Читаешь ли ему книжки? Что ты читаешь сама? К нам тут приехал недавний «маевец», рассказывал, что вся Москва зачитывается новой вещью Василия Аксенова – «Звездный билет», опубликованной «Юностью». Он поведал, что по поводу этой вещи в писательских кругах был скандал, и даже главного редактора Валентина Катаева уволили. К нам в библиотеку «Юность», конечно, поступает, да только очередь на нее ужасная, на целый год растягивается. А после подобной рекламы до меня, боюсь, она не дойдет никогда. Читала ли ты эту повесть? Сможешь ли сохранить журнал до моего возвращения?»
Владик пару минут поколебался, оставить ли информацию о приезде на полигон «маевца», то есть выпускника Авиационного? И о снятии Катаева? Вроде бы темы скользкие, но, с другой стороны, почему они должны взволновать цензоров на полигоне и в ОКБ? Корреспондировать с постоянной оглядкой, что можно, что нельзя, было довольно утомительно, и Владик решил, что в следующий раз передаст послание Гале с нарочным. Ведь из ОКБ на полигон постоянно мотаются гражданские спецы – но ведь не к каждому с подобной просьбой подойдешь, не каждому доверишься – да и не всякий согласится. Теперь предстояло закончить: умно, ярко, с любовью – но сдержанно. Владик погрыз карандаш и завершил послание следующим:
«Знаешь, я почему-то часто вспоминаю, как делал тебе предложение. Как, преодолев страх и неизвестность, прыгнул к твоим ногам с парашютом, желая произвести на тебя максимально выгодное впечатление. И ведь ты согласилась – и мы с тобой прожили вместе больше года, и родили Юрочку – и сейчас я вспоминаю эти наши с тобой дни в домике в Болшево как самые лучшие в моей жизни. Даже соседка-хозяйка тетка Дуська кажется мне теперь гораздо более симпатичной». – Тетку Дуську он приплел, чтобы маленько снизить любовный и ностальгический пафос и Галка уж совсем не задавалась.
Он перечитал письмо, сложил и запечатал конверт.
Ответ от Гали пришел неожиданно и быстро и оказался на удивление теплым. Тому имелись свои причины.
Москва.
Галя
Прошел год, как ее похитил генерал Провотворов, а она снова стала чувствовать себя так же, как раньше, в доме у свекрови, матери Владика. То есть словно в клетке. Да, в золотой, но – клетке.
Пусть она жила в доме напротив Кремля – в том самом, что впоследствии, благодаря Юрию Трифонову, назовут «Домом на набережной», а сейчас именовали даже более пафосно, «Домом правительства». Пусть в ее распоряжении имелась целая четырехкомнатная квартира – в то время как большинство семей страны ютились в коммуналках, общагах и бараках. Пусть даже никаких проблем у нее не было, в отличие от простых советских людей, ни с продуктами питания, ни с промтоварами. Благодаря высокой должности Провотворов обслуживался в «двухсотой» секции ГУМа, где вышколенные продавщицы готовы были предложить для его «племянницы» (как он представлял им Галю) наилучшие импортные товары: от ботиков и чулок до крепдешиновых платьев и костюмов из тончайшей английской шерсти.
