Совок 13 - Вадим Агарев
— Товарищ следователь! — плутоватое лицо разгильдяя неуверенно кивнуло в сторону так и стоявшего у закрытой конвоиром двери Нику. — Да какая нам разница! Романенко мы завтра выпустим! Пусть еще сутки посидит, ему только на пользу будет! А сегодня давайте с этим придурком поработаем, ему всё равно еще лет пять баланду хлебать и клопов давить!
— Так, любезный? — мой ассистент уже совсем весело подмигнул напряженно слушавшему нашу перебранку цыгану. — Готов пострадать за товарищей? Года четыре?
— Зачем пострадать⁈ — неожиданно низким басом выдал он своё несогласие с позицией опера, — Я тоже на свободу хочу! У меня семья дома! Жена молодая…
При последних словах угревая сыпь на его физиономии начала наливаться малиновым светом. Ногу в домашнем стоптанном тапке он отставил в сторону, а своё, малым сроком беременное пузико вызывающе выпятил вперёд. Тем самым, очевидно, подчеркивая категорическое своё несогласие с отведённой ему ментами судьбой.
— Да ты не стой, как посторонний, ромалэ! — решил я немного разрядить обстановку, — Ты же здесь у себя дома! Проходи, присаживайся! — ткнул я зажатой в пальцах авторучкой в забетонированную в пол железную табуретку.
Нику тест не прошел и на «у себя дома» никак не отреагировал. Меня это порадовало. Вести разговор с ним будет куда проще, нежели бы он оказался интеллектуалом Латыповым из «Что? Где? Когда?».
Благодарно кивнув, цыган уселся напротив меня на жесткое каторжное сиденье. Продолжая смотреть на меня одновременно с недовольством и недоверием.
Чтобы клиент домыслил себе еще какой-нибудь кромешной дури, я решил немного потянуть время и начал неторопливо заполнять шапку протокола.
Какое-то время сын степей и кибиток сдерживался и ёрзал задницей по железной табуретке молча. И всё время неодобрительно косился на сонного Гриненко. Потом он на что-то решился и попытался сократить расстояние между собой и мной до интимно-доверительного. И машинально попытался придвинуть свой стационарный табурет поближе к столу. Разумеется, победить бетон и сталь у него не получилось. Он и его табуретка остались всё так же страшно далеки от следствия. Настолько, что решать со мной вопросы шепотом по-прежнему было невозможно. А бездельник Стас, смежив веки и беспечно откинув голову на «шубу» стены, всё так же пребывал в дрёме.
— Начальник! — чуть громче, чем шепотом и косясь на опера нежным материнским взглядом, как на только что заснувшего младенца, всем телом подался ко мне цыган Нику, — Начальник, поговорить надо! — он, уже не скрываясь, указал пальцем на моего помощника, а потом на дверь, — Надо! Ты не пожалеешь!
Я оторвался от заполнения протокола и недовольно посмотрел на поговорильщика.
Гражданин Радченко один в один повторил свою пантомиму, но уже в абсолютной тишине. В ответ я поморщился и недовольно покачал головой, показывая, что у меня и без разговоров с Нику всё хорошо.
— Не надо меня на четыре года, начальник! — цыган перестал изображать опереточного злодея и заговорил нормальным голосом, — И эту падаль Иоску отпускать с кичи не надо!
«Проснувшийся» Гриненко недоуменно крутил головой и хлопал ресницами. И я, тоже ничего не понимая, с ленивым раздражением разглядывал арестанта.
— Давай поговорим, начальник! — теперь уже не стыдясь свидетеля и ни от кого не скрываясь, предложил мне Нику Радченко, — Пусть он выйдет, а мы с тобой поговорим!
Цыган не поворачиваясь к моему ассистенту, пренебрежительно махнул в его сторону рукой. — Ты мне потом сам спасибо скажешь, начальник!
Наверняка полагая, что его многозначительная улыбка может прельстить не только Розу, барыга из табора на её широту не поскупился. Я, не отводя от цыгана сомневающегося взгляда, на несколько секунд задумался, а потом соблазнился и сдался.
— Сходи и закажи в спецчасти, чтобы нам к завтрашнему дню фотографии на всех четверых сделали! Все четверо в фас и в профиль! — распорядился я, поворотясь к Станиславу, — И скажи, что мы завтра после обеда со всеми четверыми работать будем!
Гриненко с лавки поднимался неохотно и не быстро. Всем видом показывая, как он не одобряет лишение его комфорта ради каприза какого-то зубчаниновского оборванца.
— Говори, чего хотел? — давая своей суровостью понять, насколько я недоволен цыганскими попытками манипулировать следствием.
— Начальник! — снова перешел на заговорщицкий шепот Нику, — Мне нельзя в тюрьму на четыре года, правду тебе говорю! — глаза цыгана сверкали как две лазерные указки, — Ты этого гаджё Иоску лучше посади! Его не на четыре года можно! Больше можно!
Горячась, как только что украденный жеребец, Нику то и дело подвскакивал с железа. И опомнившись, тут же опускался назад. А потом снова подвскакивал. И говорил, говорил, говорил… Забывая, что я не цыган, он обильно разбавлял знакомую мне русскую речь непонятными зубчаниновскими диалектами. Периодически вставляя в свой монолог далёкие от цензуры традиционно русские ругательства. Каждый раз присовокупляя к ним имя своего старшего коммерческого компаньона.
— Отпустишь меня и я тебе денег дам! Много денег! — перешел к главным козырям цыганский искуситель, видя, что его речи меня не шибко трогают.
Я раздраженно поморщился и захлопнул корки уголовного дела. И окинул Радченко брезгливым взглядом. Показывая ему, как мелко он мыслит.
— Денег мне ваши адвокаты дадут! — открыл я ему глаза на очевидное, — Денег мне и без тебя хватит! Но я вижу, Нику, что парень ты неплохой и помочь тебе будет правильно! Но скажи, за что ты так Иоску Романенко не любишь? Все ваши адвокаты говорят, что он хороший человек и отпустить его просят! А ты на него ругаешься!
Я испытующе вгляделся в раскрасневшееся лицо цыгана.
— Не надо, начальник! — злобно, как взбешенная собачонка сморщил нос и оскалил неровные зубы Нику, но справившись с опасной эмоцией, взял себя в руки, — Думаешь, если я ваших институтов не кончал, то я дурак⁈ — он укоризненно покачал головой, — Нет, начальник, я не дурак! Я всё знаю и всё понимаю! Думаешь, я не понял, что это вы про мою Розу и про эту собаку Иоску говорили, когда меня зелёный мент сюда привёл⁈ Нет, не дурак я, начальник!
Нику Радченко уже не суетился и не подпрыгивал нетерпеливо на своей железной жердочке. Передо мной сидел маленький, с поникшей кудлатой головой, человечек. Неказистый и сильно пахнущий тюрьмой.
Нажимая на привинченную к стене кнопку звонка, я уже прикидывал чем мне поможет этот золотозубец. Судя по благородному блеску, во рту у него не рондоль.
Глава 20
Эмоциональный маятник и психологические этюды, с помощью которых я сегодня тиранил цыганское сердце Коли Радченко, это да, это
