Бокал кардинала Ришелье - Наталья Николаевна Александрова
До сих пор я мало что рассказывала о своей матери. Ну не ладили мы с ней, оттого я и ушла. То есть не ладили – это мягко сказано, мы бесконечно ругались. Скорее ругалась мать, это ее обычное состояние. Дома было тихо, только когда ее не было, только когда она на работе, потому что больше она никуда не ходила. Не было у нее подруг, с которыми одинокие женщины среднего возраста устраивают посиделки, где ругают своих бывших и начальников, сплетничают об отсутствующих, а в конце вечера поют жалостливые песни.
Помню в детстве, что какие-то тетки приходили, но потом она со всеми переругалась.
Думаю, что не стоит объяснять, что после моего отца не было у нее никакого близкого мужчины. Да не то что близкого, а хотя бы просто знакомого.
С соседями мать перессорилась уже давно, так что не только подъезд, а весь двор ее сторонился. Если деньги какие собирать на общественные нужды или на собрание звать, то всегда ко мне обращались, даже когда я в начальных классах училась. То есть просили передать матери, что нужно. Потому что по телефону слушать ее хамство желающих находилось мало.
Однако мне тоже это надоело, потому что, не дослушав, мать начинала орать на меня. В конце концов, все общественные личности отступились, учителя, кстати, тоже.
В пятом классе мы с Сонькой Черемыхиной намазали клеем стул Петьки Роликова за то, что он обзывал меня сушеной селедкой, а Соньку – тумбой под телевизор. Мне-то что, а Сонька жутко разозлилась на тумбу, потому что у них в квартире такая тумба и стояла – широкая, совсем без ножек.
Идея была моя, но клей достала Сонька, ее отчим, второй муж матери, работал на мебельной фабрике. Уж не знаю, какую они там делали мебель, но клей оказался выше всяческих похвал, после того, как Петька просидел на нем целый урок, он так схватился, что штаны прилипли намертво.
Петька был парень упрямый, поэтому он дергал сильнее и сильнее, и наконец сумел встать, только задняя часть штанов осталась на стуле. И трусы, кстати, тоже.
Сами понимаете, от такого зрелища класс впал в неистовство, уроки были сорваны, и даже учительница едва сдерживала улыбку.
Петька был парень противный, никто не стал его выручать, и он добежал до туалета, прикрываясь ранцем. Потом нянечка принесла ему чьи-то спортивные штаны, забытые в раздевалке.
В общем, узнала вся школа, Петьку дразнили неимоверно, мы чувствовали себя отомщенными, но на следующий день завуч вызвала наших родителей. В этом и заключалась ее ошибка.
Сонькина мама пришла пораньше, выслушала завуча, но оправдаться не успела, потому что в кабинет ворвался тайфун в виде моей мамаши.
Что тут началось! Завуч у нас была тетка горластая и крепкая, но куда ей против матери.
В общем, Сонькина мама потихонечку покинула кабинет, и с тех пор, я так понимаю, начала тихо капать дочке на мозги на предмет нашей дружбы. И к восьмому классу в этом преуспела, а потом они вообще переехали.
С тех пор у меня не было близких подруг, потому что мать запретила приводить кого-либо в дом. Вы можете спросить, отчего я не проводила время в свое удовольствие, пока она была на работе? Вот в этом и заключается загвоздка, потому что вы не поверите, но моя мать работает в ансамбле «Семицветик», может, кто-то слышал про эту группу, она очень старая и была популярна задолго до моего рождения.
Не подумайте, что мать поет или танцует, она – технический персонал, заведует светом, спецэффектами и еще много чего делает. Потому что группа, как уже говорилось, явно прошла свой пик популярности очень давно, и теперь персонала требуется немного.
Сколько себя помню, мать всегда там работала. Не верю, что она сумела совладать со своим отвратительным характером, просто сейчас на такую зарплату, что она получает, вряд ли «Семицветик» найдет нужного человека.
А раньше работы было больше. И главное – график у матери ненормированный был. То у нее с утра репетиция, то вечером концерт, то его отменят… в общем, никогда толком не известно, дома она или нет.
А если придет и застанет кого-то у меня, то крику не оберешься.
В общем, нет ничего удивительного, что я сбежала из квартиры, как только закончила школу. Но про это я уже рассказывала.
– О чем задумалась? – окликнула меня Наталья.
– Да так… я знаю, где можно достать дым-машину. Попробую договориться.
Сначала Наталья помогла мне наложить макияж. Аиде я в этом смысле не слишком доверяю.
Затем она отвезла меня к моему дому, то есть туда, где теперь жила мать одна.
В квартире горел свет, так что я не стала звонить в домофон, поскольку мать давно уже поменяла замок на двери, якобы он сломался. Ключей мне она не дала, сказала, чтобы я приходила только при ней. Ну ее не переспоришь…
Трубку она взяла не сразу, видно, раздумывала над телефоном. Потом все же ответила.
– Привет, мам! Я зайду?
– Не сегодня, – последовал холодный ответ. – Сегодня я допоздна работаю.
Ну что вам сказать? Я уже ничему не удивляюсь. Ни тебе «здравствуй, дочка!», ни «Как дела?», ни «Приезжай скорей, я соскучилась!». Все это не про мою мать, она таких слов не знает. Но так открыто врать – это что-то новое.
– Мам, я уже внизу стою, открой дверь, пожалуйста! – с этими словами я позвонила в домофон.
Очевидно, мать поняла, что я знаю, что она дома и так просто ей от меня не отвязаться. Дверь открылась.
Я махнула Наталье, чтобы уезжала, и поднялась на лифте на наш седьмой этаж. Мать стояла в дверях, и лицо ее при виде меня не изменило своего обычного выражения.
Обычно лицо ее мрачно, губы сжаты в плотную нитку, глаза прищурены.
– Привет, мам! – повторила я. – Я по делу!
Она скривилась – мол, какие у нас с ней могут быть дела, а я невольно увидела нас со стороны и ужаснулась. Мать и дочь, у которых больше никого нет, да что же это такое?
Мать нехотя посторонилась, и я вошла в нашу квартиру. Нашарила свои тапочки на галошнице, а когда выпрямилась, то встретила ее немигающий взгляд.
– Ну? – спросила она. – Что у тебя за дела?
– Слушай, за что ты меня так ненавидишь? – не выдержала я. – Что я тебе плохого сделала? Если ты так против детей, то не рожала бы меня, вообще не беременела! А если
