Криминальный оракул - Марина Серова
Солидарность жертв эксплуатации спецслужбами, епть…
Когда он зашел, я успела увидеть, как на него обернулись все присутствующие в комнате.
Соколова там, разумеется, не было.
Черт, спохватилась я. Не успела спросить, что там с Русланом, и видел ли он Василису.
И тут же явственно ощутила, что мне все равно. Минуты текли, я сидела, дожидаясь, пока меня наконец отпустят. Это задание, выражаясь фигурально, все догоняло и догоняло меня, хотя я думала, что все завершилось еще в январе.
Я даже начала задремывать, когда меня «встряхнул» оклик одного из офицеров.
– Евгения Максимовна, пройдите, пожалуйста.
Мое внимание сразу привлекло напряжение меж сидевшими по разные концы стола Маковой и Варданяном. Кэп и еще двое офицеров тоже выглядели насторожившимися.
– Вот этот товарищ утверждает, что был привлечен к участию в операции против своей воли, путем шантажа и угроз здоровью, жизни и безопасности со стороны специального агента Маковой. – Алехин взял допрос под свой контроль. Его тон стал официальным.
– Да. Я же гражданский, – напомнил Арцах. – Она не имела права меня задействовать.
– Так же он утверждает, что ваше, Евгения Максимовна, участие в данной операции тоже не было добровольным, и вы тоже подвергались шантажу.
– Так и есть, – не стала отпираться я.
– Вы же говорили, что были наняты, – нахмурился один из офицеров.
– А про добровольность участия никто не спрашивал, – огрызнулась я.
Алехин осадил офицера взглядом, глянул на Макову, затем вернулся ко мне:
– И какого рода угрозы?
– Раскрытие конфиденциальных данных, касающихся работы на министерство обороны, в составе отряда специального назначения. Угроза чести, достоинству, праву на тайну частной жизни. – Я пододвинула к себе ближайший свободный стул и тяжело, грузно села. И вновь ощутила и собственный отвратный запах пота, и усилившуюся от усталости тяжесть бронежилета. Разумеется, никто не отпускал меня до дому переодеться. То, что Макова выглядела еще хуже, утешало слабо.
– И вы это подтверждаете? – Алехин, как и все присутствующие, повернулся к Антонине Владиславовне.
– Я не могу подтвердить или опровергнуть данное заявление в силу недостаточности представленных… – начала Макова.
Не закончила: Варданян вскочил со своего места и попытался достать ее плевком. Не попал.
Одновременно к нему рванулись два офицера, только через десять секунд и одно предупреждение разжавшие участливые дружеские объятия.
– Короче, меня заставили. Операция теневой спецслужбы на посторонней территории – я в такое дерь… в смысле, я в таком не участвую. Вообще. Ни за какие деньги, – прояснила я.
– Это всего лишь захват преступника, – напомнил Алехин.
– Арцах Суренович, – Макова обратилась к журналисту так, словно они были одни в комнате. – Где Василиса?
– Да, что там с этой… гадалкой, – припомнил Алехин.
– Не знаю. Не видел ее. Это ж вы с ней пересекались, – Варданян неподдельно удивился вопросу.
Повисла пауза.
Руслан, подумала я, сейчас она спросит про Руслана. Не может не спросить.
– То есть вы, как вы и говорили, вышли, засняли наш выход из музея и…
– Вернулся в фургон. – Видно было, что он уже не в первый раз это повторяет.
– И в фургоне никого не было, – полувопросительно проговорила Макова.
– Нет, не было. Никого. Вообще никого. – Последние слова Варданян подчеркнул интонацией.
С этого можно было предположить, что Руслан пропал (ушел сам или был унесен) после того, как журналист выполнил свою часть сделки.
Василиса могла планировать этот побег. Ее внезапное молчание, отсутствие поддержки в самом конце… Еще и камеры на внешних стенах музея не работали во время задания!
Затеяла свою собственную игру?
Макова отвернулась, стиснув челюсть и поигрывая желваками.
Через полтора часа нас обоих наконец-то отпустили. Обошлось без подписки о невыезде; но и меня, и журналиста более чем однозначно предупредили, чтобы мы никуда не девались из Тарасова в ближайший месяц. Камеру с заснятыми материалами Арцах оставил в отделении как одно из вещественных доказательств. Попутно расписался в соответствующей бумажке. Попросил, чтобы камеру вернули, когда изымут видеозапись. Мне отдали мое оружие, изъятое при входе в отделение.
Для меня просьба Алехина означала невыездные, местные задания, а то и внеплановый отпуск. Второе выглядело предпочтительнее: Макова высасывала энергию не хуже Василисы. Хотелось лечь в кровать и весь оговоренный месяц проспать.
Возле отделения полиции дежурил неброский «Мерседес» странноватого баклажанового оттенка.
– Это за мной, – нечитаемым тоном предельно вымотанного человека сообщил Варданян. – Вас подбросить?
Из машины вышла пожилая женщина, неуловимо похожая одновременно на Арцаха и на Гаруник Арамовну. Хотя последней она приходилась невесткой, а не кровной родственницей.
– Можно просто Каринэ, – отмахнулась мать Арцаха, одна из лучших тарасовских адвокатов. И протянула мне для рукопожатия руку, затянутую в замшевую перчатку ручной работы. – А вы Евгения Максимовна?
Стояла глубокая зимняя ночь, но от Каринэ Варданян тянуло тонким ароматом духов, волосы были уложены, а одежда – опрятна. На мой внешний вид она не обратила никакого внимания. Как и на вежливые попытки отказаться.
– Садитесь скорее, холодно, – отрезала она. Еще одна властная женщина на моем жизненном пути, ага.
Почти нулевой трафик ночного Тарасова поспособствовал тому, что у дома я оказалась в рекордно короткие сроки. Поблагодарила и вывалилась из машины, будто куль с мукой. Да и ощущала себя соответственно.
Глянула на окна кухни, видимые из двора.
И сразу же напряглась: в кухне горел свет, приглушенный занавесками. Поздновато для чаепития.
Мила давно знает, что меня с заданий дожидаться не надо. А сегодня я, ко всему прочему, предупредила, что переночую у Арцаха. На случай, если на задании меня ранят: пугать тетушку своим видом я не хотела.
Уже в лифте я расстегнула куртку, изготавливаясь к возможной драке. Тело мобилизовало ресурсы.
Я открыла дверь и сразу же выхватила пистолет. Лишь в кухне горел свет, остальная квартира была погружена во тьму.
Ну, вашу ж!..
Я ворвалась на кухню и спустя полмгновения целилась…
Василиса сидела за столом, улыбаясь этой своей набившей оскомину, омерзительной доверчивой и умиротворенной улыбкой просветленного человека. Она пила чай с сушками.
Моя тетушка сидела напротив нее, составляя компанию. Взгляд Людмилы был безмятежен и пуст, от вида пистолета она даже не вздрогнула, как и от грохота распахнутой двери.
Из чего я моментально вычислила, что Мила под гипнозом.
Оказалось, что силы во мне иссякли не все, на ярость хватило.
– Какого *** ты здесь забыла, сука?! – сиплым от эмоций голосом воскликнула я. – И где ребенок?!
– Спит Русланчик, – ответила за Комарову Мила, отпив чаю. – Такой хороший мальчик. Покушал и спит.
У меня задрожала нижняя губа. Я приблизилась, убрав
