Ритуал святого Валентина - Инна Юрьевна Бачинская
…Они сидели за столом. Монах закатывал глаза от наслаждения и нахваливал кофе – ему хотелось развеселить Эмму. Она молчала, вымученно улыбалась его шуткам и с трудом жевала бутерброд.
– Я, наверное, скоро уеду, – сказала она вдруг. – Отряхну прах и начну новую жизнь.
– Начать новую жизнь можно и здесь. У нас на фабрике, между прочим, есть вакансия. Хотите?
– Я вернусь в Германию, я уже говорила с ними – меня согласны взять обратно. Моя прежняя компания… Мы торгуем со странами третьего мира, продукты питания в основном.
– Опять цифры?
– Опять. Это то, что у меня хорошо получается. Лучше, чем с людьми.
– А как же ваш босс? Ему сейчас не позавидуешь…
Ее лицо словно стало суше.
– Он сильный, справится. Собирается ликвидировать бизнес, присматривается, торгуется. Своего не упустит. Пока не знает, чем будет заниматься. Дал мне понять, что в моих услугах больше не нуждается.
Она сидела ссутулившись, обхватив себя руками, и смотрела в стол.
…Она пришла к нему несколько дней назад. Ей долго не открывали, и Эмма подумала, что его нет дома. Она уже собиралась уйти, но дверь вдруг открылась. Бражник стоял на пороге, глядя вопросительно, без улыбки, молча – словно спрашивая: чего тебе? Она пожалела, что пришла…
– Эмма, я благодарен за все, – сказал он, когда они сидели в гостиной, он на диване, она в кресле напротив. – Мы были вместе в тяжелые времена, я всегда чувствовал ваше плечо…
«Ваше»? На «вы»? Дистанция, демаркационная линия, красная черта… Зачем она пришла? Чтобы ей еще раз дали понять: она лишняя? Как мавр – подставил плечо и пошел вон!
– Я навсегда ваш должник, Эмма, и никогда этого не забуду. Если когда-нибудь вам будет нужна помощь, смело зовите…
«…и я открою дверь, – мысленно закончила она. – Возможно, открою».
– Я перевел на ваш счет некую сумму… кажется, я упоминал уже. И подготовил рекомендацию, отправлю на электронную почту.
Сухо, деловито, без соплей. Это он умеет – без сантиментов отсекать лишнее. Она всегда восхищалась этим его умением! Ни жалости, ни сомнений: я так хочу, и баста!
Эмма молчала. Он не предложил ей кофе… Он подводил итоги и ставил точку. Кофе – это дружба, симпатия, тепло. Ничего подобного в их отношениях уже не было… Уже? А было ли раньше? Она думала, что да. Похоже, промахнулась…
Он подводил итоги их сотрудничества, совместных усилий по удержанию бизнеса на поверхности… Их близости, наконец! Он знал, как она к нему относится, не мог не знать. Подавал надежду, искал сочувствия, жаловался на Маргариту, говорил об их высоких отношениях, дружбе… Зачем? Чтобы удержать в своей орбите? Брать, ничего не давая взамен? Намекал, что когда-нибудь они будут вместе… или ей так казалось. Она верила и ждала. Он всегда знал, что может на нее рассчитывать. Она помнит их первую близость… Ее до сих бросает в жар… Помнит его слова, его шепот, его руки… А теперь он отодвигает ее – деловито, спокойно… Жестоко! Из-за той девочки? Молоденькой, неинтересной, никакой? О чем они говорят? О чем с ней можно говорить? Он нашел в ней то, чего никогда не было ни в Маргарите, ни в ней, Эмме, – покорность, послушание, растворение. То, что им всем нужно… самцам. И молодое тело! Молодое глупое восхищенное тело.
Она заставила себя подняться; Бражник не стал удерживать. Ей вдруг почудился шорох – он доносился откуда-то сверху, и она поняла, что Бражник дома не один…
Она никогда не забудет того, что испытывала, идя к машине: боль, стыд, разочарование. Старалась идти ровно, держала спину – а вдруг они смотрят на нее из окна… Она смотрит! Убеждала себя, что ничего страшного не произошло, она должна была… зайти, поддержать, узнать, как он, не чужой все-таки. В глазах защипало, и она расплакалась. Слезы текли по щекам, но она не смела достать носовой платок, «держала спину» – а вдруг та смотрит. И надеялась, все еще надеялась! Он дал ей понять… Сказал прямым текстом: пошла вон! А она надеялась. Если бы не эта маленькая паршивка… Кто знает! Никто. И уже не узнает.
С облегчением она упала на сиденье машины и дала волю слезам. Плакала взахлеб, подвывая, чувствуя комок в горле… расслабилась, дала себе волю. Она перестала плакать еще в детстве, уразумев, что слезы не что иное, как слабость и трусость, и только раззадоривают обидчиков. Она сидела и плакала, как в первый раз, обещая себе, что в последний – она никогда не плачет, это всего-навсего минутная слабость…
В тот же день Эмма позвонила бывшему шефу в Германию…
…Она почувствовала, что Монах смотрит на нее, вздохнула и заставила себя сказать:
– Вы действительно умеете варить кофе.
– Не только кофе, – похвастал Монах. – Я много чего умею. Например, исцелять дух. Один сеанс, и клиент сияет, как новенькая копейка. Обращайтесь, Эмма! С женщинами у меня получается лучше, чем с мужчинами, – они внушаемы и умеют прекрасно слушать. Причем не только слова, но и подтекст. Интонацию… Тембр действует, паузы, покашливания… все! Даже теплые ладони…
– Спасибо, я подумаю. А как вы это делаете? Гипноз?
– По-всякому, на кого что действует.
– И что же, по-вашему, подействует на меня?
– Гипноз однозначно. Чтобы отключить критическое мышление, скепсис, недоверчивость. Говорят: лучшее лекарство пациент приносит с собой. После того как я вас выключу, я начну делать пассы, танцевать шаманский танец и гудеть, вытаскивая из вас лекарство, которое всегда с вами: доверие к окружающим, интерес к жизни, любопытство… много чего. Но вы же в эти вещи не верите, правда?
– Не верю. Всегда помогала себе сама… как утопающий. И полагаюсь тоже только на себя.
– У вас есть семья… – заметил Монах.
– Я не поддерживаю с ними отношений, – жестко сказала Эмма. – Я говорила уже. Они чужие. Сестра била меня, брат насмехался и рвал учебники – их бесило, что я отличница, лучшая в школе. Родителям было все равно. Сестра на шесть лет старше, брат на три. Никогда не забуду и не прощу. Сестра недавно попросила денег…
– Дали?
– Нет. Не заслужили. Отказала с удовольствием. Я не умею прощать.
– Иногда стоит простить. Непрощение как застоявшаяся желчь, горько и ядовито. Отпустите их,
