Картахена (2-е изд.) - Лена Элтанг
— Как бы там ни было, пойди в душ, — сказал он, скривив рот. — И с этого теперь начинай каждый день. Здесь тебе не деревня и всегда вдоволь горячей воды.
Еще раз принюхавшись, он поморщился, уткнулся в газету и явно не собирался продолжать разговор. Мне пришлось положить свои бумаги на стол, выйти из кабинета и направиться в душевую. Рисковать этой работой я не могла. Мне нужен был внутренний «Бриатико», сюда вели все нити — и сейчас ведут! — а постороннему человеку здесь ничего не разнюхать. В наших краях все только с виду такие открытые и дружелюбные, а чуть тронешь, сворачиваются в клубок, будто панцирные моллюски.
Спустя примерно неделю доктор начал поглядывать на меня с любопытством и однажды даже потрепал меня пониже спины. Правда, Пулия говорит, что я сочиняю и что она скорее поверит в то, что наш керамический кофейник, прикоснувшись к огню, отрастит лапы, подпрыгнет и улетит в небеса. Это японская сказка такая. Пулия уже сто лет читает одну и ту же книгу — «Мифы народов Востока», сначала она взяла ее в библиотеке, чтобы задвинуть оконную щель в сестринской, а потом прочла пару страниц и попалась.
* * *Первый год у нас был посвящен истории и латыни, второй — праву, а на третьем начались мутные предметы вроде этики и социологии. На втором курсе мне было веселее всего, хотя зубрить приходилось немало. Помню семинар о том, что такое следственный эксперимент, вел его настоящий сыщик, худой и очкастый следователь из Остуни, похожий больше на учителя математики.
Все, что я запомнила из его твердых и прыгучих, как каштаны, формулировок, было одно правило: прежде чем проводить формальный эксперимент с пойманным преступником, его нужно поймать. Но пока он не пойман, никто не мешает вам пойти на место преступления и попробовать изобразить все самим. Проделайте все, что проделывал убийца, и в глазах у вас прояснится. Даже если убийца проделывал совсем другое.
Я решила последовать его совету в один из апрельских дней, когда у меня случился выходной: Пулия, которую я вечно подменяю по воскресеньям, решила поработать сама и даже стирку взяла на себя. Думаю, что они с поваром просто хотели побыть вдвоем в полупустой гостинице. У них какая-то старая, но страстная история. Помню, как она забеспокоилась, когда за день до этого застала меня в кухне за попыткой разговорить Секондо.
Я сидела за столом и резала зеленые перцы, а он делал сразу восемь дел и еще отвечал на мои вопросы, оказываясь то в другом конце кухни, откуда его голос звучал гулко, будто в бочку, то над самым моим ухом, так что я слышала крахмальное потрескивание его униформы.
Мне нужно было знать, как проходила репетиция «Пигмалиона» в тот вечер, когда убили хозяина. Я уже опросила человек девять, осторожно, как бы невзначай, и все их рассказы были похожи, но одна вещь не давала мне покоя: никто не мог с точностью сказать, что видел капитана безотлучно пребывающим на сцене или рядом с ней.
Прежняя кандидатка на роль миссис Хилл, кастелянша, отказалась из-за слишком тесного платья. Другого платья не нашлось, и даму поручили играть капитану. Он был единственным чужаком, допущенным Бранкой к спектаклю, такова была затея: участвуют только обслуга и врачи. Все держалось в секрете от постояльцев, даже название пьесы.
Итак, они затянули корсет, завязали концы шнурков, и снять платье без посторонней помощи он уже не мог. В пьесе пять действий, и миссис Эйнсфорд Хилл появляется в первом и в третьем, а во втором профессор ведет разговоры с отцом цветочницы. Мусорщик Дулиттл — это была роль повара, и с тех пор он успел ее основательно позабыть.
— Я так волновался, что все время путал слова, — сказал он, срезая жир с куска свинины, — в глубине души я был рад тому, что спектакль не состоялся. Ты хочешь знать, видел ли я капитана? Еще бы, у меня в глазах рябило от его лазурных юбок, в которых он выглядел как педик. Да он и есть педик!
Повар закончил с мясом и сел нарезать молодой лук, от которого у меня полились слезы, потом он кивнул на перцы, я взяла вилку и стала выковыривать семена. Я представила, как светлые кудри миссис Эйнсфорд Хилл мелькают в темноте, как, быстро перебирая ногами под кринолином, капитан мчится по аллее в сторону беседки, оглядываясь на флигель, где идет репетиция.
— Может, его и не было каких полчаса, пока я ругался с Хиггинсом, но в третьем действии он точно выскочил на сцену. — Повар бросил лук в кастрюлю и взялся за стебли сельдерея. — Все так и зашлись от смеха: узел с тряпками у него в корсаже растрепался, и левая английская грудь стала раза в два меньше правой! Правда, роль свою он оттарабанил назубок, тут не придерешься.
На следующее утро я отправилась к южному флигелю и открыла дверь ключом, взятым украдкой в кабинете администратора. Там я сняла форменное платье, надела майку и шорты, сменила туфли на кеды, засекла время и побежала напрямик — через буковый парк — в сторону этрусской беседки. Крыша беседки желтела совсем рядом, но я знала, что это только видимость, потому что придется бежать сначала на холм, а потом с холма.
Добравшись до конца аллеи, я кивнула двум старым пиниям, за которыми начиналась роща из пиний помоложе, тропинка между ними была усыпана хвоей и прошлогодними шишками. На шишки я старалась не наступать — в них живут муравьи. Примчавшись к павильону, я отдышалась, сделала несколько выстрелов из воображаемого оружия, развернулась и побежала обратно.
Решив немного срезать, я свернула с тропы, споткнулась о корни и упала, ободрав колено. Возле ручья я потеряла минуту на то, чтобы встать на колени и попить воды. Пробегая мимо лестницы, ведущей к воротам, я заметила людей и какое-то время стояла в кустах, думая о том, что убийца, возможно, стоял на том же самом месте. Еще через десять минут я смотрела на оставленные во флигеле часы, стрелка стояла на половине первого. Ровно
