Андрей Воронин - Тень каннибала
- Да как живу... Как всегда, в общем. То так, то этак.
- Как всегда?
Марат Иванович перестал возиться с фарфоровым заварочным чайником и посмотрел на Иллариона через плечо, по-птичьи повернув голову. Его глаза поблескивали из-под косматых бровей пронзительно и остро. Пигулевский, конечно, не мог знать, как Илларион провел эти три месяца, но он был умен и наверняка строил какие-то предположения по этому поводу.
Забродов выдержал этот взгляд, не моргнув глазом. Пигулевский едва заметно пожал плечами, отвернулся и возобновил свои манипуляции с чайником.
- Признаюсь тебе, - сказал он, - что я буквально сгораю от любопытства. Ты мечешься, ты небрит и взъерошен, ты совершенно неприличным образом вымогаешь у меня кучу какого-то ни на что не годного хлама, ты заставляешь меня бегать по другим антикварам и заниматься тем же... Потом ты исчезаешь на три с лишним месяца, возвращаешься и почему-то долго прячешься от людей. И при этом выясняется, что у тебя все как всегда! Прости, конечно, но поверить в рассказанную тобой сказку о гастролях какого-то никому не известного любительского театра, для которого тебе понадобился реквизит, я просто не в состоянии. Во-первых, какое отношение ты имеешь к театру? Во-вторых, где это видано, чтобы любительский театр добывал реквизит по антикварным магазинам? А в-третьих...
- Погоди, Марат Иванович, - вздохнул Илларион. Пигулевский умолк на полуслове, но видно было, что он сказал далеко не все и продолжает тихо клокотать, как стоящий на медленном огне чайник. - Погоди. Давай по порядку. Ты ведь знаешь меня не первый год, правда? Не спорю, я немного солгал, когда просил тебя одолжить мне весь этот, как ты выразился, хлам. Но я обещал вернуть все в целости, и я сдержал слово. Я тебе очень благодарен за все, но, видишь ли, я дал слово еще одному человеку. Я пообещал ему сохранить в секрете то, чем занимался на протяжении этих трех месяцев. Как ты думаешь, хватит у меня духу сдержать слово?
- Ну, конечно, - проворчал Пигулевский, накрывая чайник сложенной вчетверо салфеткой. - Конечно! Каменные плечи, железные мускулы, стальной характер и слово тверже алмаза... Аферист.
Илларион громко фыркнул.
- Ну, Марат Иванович! Ну какой же из меня аферист?
- А вот такой! - запальчиво ответил старик и вдруг погрустнел. Аферист - это было любимое ругательство моей мамы. Она всегда меня так называла, когда я.., ну, в общем, шалил. Мама, мама... Ну, ничего, осталось недолго. Скоро мы с ней встретимся. Так и вижу эту картину: приземляюсь я на облаке и вместо ангельского хора слышу:
"Явился, аферист! Посмотрите на него, в каком он виде! Подойди и объясни своей глупой маме, где ты так долго бегал?"
Илларион посмотрел на Пигулевского. Пигулевский выглядел неважно. Надо что-то делать, подумал Илларион и, вынув из кармана сигарету, самым небрежным тоном поинтересовался:
- Ну, а ты как, Марат Иванович? По-прежнему толкаешь фальшивки по цене раритетов?
Старик немедленно вскипел, забыв и о маме, и о предстоящем ему в скором времени переселении в лучший мир.
- Мальчишка! - скрипучим старческим фальцетом выкрикнул он. Самоуверенный неуч, профан! Что ты понимаешь в раритетах? Здесь не курят, мог бы запомнить за столько лет!
- А я и не курю, - возразил Илларион, демонстрируя незажженную сигарету. - А в раритетах я понимаю как-нибудь побольше твоего. Ты же по близорукости не способен отличить тринадцатый век от пятнадцатого. Тебе на пенсию пора, Марат Иванович.
После этого ему оставалось только расслабленно сидеть в кресле и слушать, по возможности пропуская мимо ушей оскорбительные эпитеты, которыми разбушевавшийся антиквар густо пересыпал свою гневную, обличительную речь. "Самоуверенные ослы" и "полуграмотные сопляки" стаями носились в воздухе, рикошетируя от стен. Потемневшие портреты и гипсовые бюсты взирали на это буйство стихий с равнодушной скукой: им приходилось видеть и не такое. Илларион засек время по наручным часам, спрятал сигарету обратно в пачку и стал осматриваться. У старика появилась парочка довольно любопытных книг, судя по виду, действительно очень старых, а стену над его креслом украсил выполненный в теплых золотистых тонах осенний пейзаж весьма недурной на непритязательный вкус Забродова. Знатоком живописи Илларион себя никогда не считал, да и не очень-то стремился таковым становиться. На этот счет у него было собственное мнение, с которым тот же Марат Иванович, например, то соглашался, то горячо спорил - в зависимости от настроения.
Артподготовка длилась ровно пять минут по часам Иллариона, но до штыковой атаки дело так и не дошло. Накричавшись вдоволь, Марат Иванович замолчал, вынул из кармана мятый носовой платок и начал, отдуваясь, вытирать лоб, щеки и даже шею.
- Чай, наверное, уже заварился, - осторожно напомнил Илларион.
- Знаю, знаю, - проворчал Пигулевский. - До склероза мне, слава богу, еще далеко...
Они долго и с удовольствием пили чай, заедая его восхитительным земляничным вареньем. Попутно Марат Иванович похвастался перед Илларионом своими новыми приобретениями. Приобретения были действительно прекрасны, и Забродов даже не стал дразнить старика. Правда, они все равно немного поспорили относительно датировки одной из книг, но довольно быстро пришли к общему мнению, после чего выпили еще по чашке изумительно заваренного чая за консенсус, как выразился Илларион. От слова "консенсус" Марата Ивановича слегка перекосило, но он промолчал, понимая, что это была всего лишь шутка.
Потом разговор вскользь коснулся больной для Пигулевского темы, а именно плачевного состояния московского водо-канализационного хозяйства. Прорыва канализации Марат Иванович боялся больше, чем конца света, поскольку в подвале у него находилось книгохранилище. Привычно поддакивая старику, сетовавшему на городские власти, до сих пор использующие проложенную еще при царе Горохе канализацию, Илларион подумал, что пора закругляться. Еще чуть-чуть, и разговор снова перешел бы на его дела, а этого Забродову не хотелось. Пигулевский до сих пор сохранил довольно редкую в его возрасте черту - живое детское любопытство. Он обожал докапываться до сути вещей и явлений, а Иллариону вовсе не хотелось, чтобы неугомонный старикан ненароком выкопал благополучно похороненного Ярослава Велемировича Козинцева. Этому хромому типу в темных очках лучше всего покоиться с миром. Посему, как только в разговоре возникла пауза, Илларион со вздохом искреннего сожаления, но решительно поднялся из мягких плюшевых глубин роскошного антикварного кресла.
- Уже? - огорченно спросил Пигулевский.
- Пора и честь знать, - ответил Илларион. - Да и дела ждут. В общем, труба зовет.
- Какие там у тебя дела, аферист, - проворчал Марат Иванович.
В это время в дверь вежливо постучали. Пигулевский крикнул: "Войдите!", и дверь распахнулась, пропустив невысокого, но довольно крепкого с виду человека лет сорока пяти или пятидесяти, одетого и причесанного так, как одеваются и причесываются люди, стремящиеся подчеркнуть свою принадлежность к творческой интеллигенции. Его темные с проседью волосы были зачесаны назад и не лишенной некоторой волнистости гривой ниспадали на воротник старомодного замшевого пиджака песочного цвета. Спереди эта грива уже начала заметно редеть, образовав глубокие залысины, которые открывали высокий лоб. У вошедшего был крупный, красиво вылепленный нос и маленький твердый рот. Впечатление немного портил мелкий, по-черепашьи скошенный назад подбородок, под которым болтался дряблый кожаный мешок, какие бывают у некоторых ящериц. Под распахнутым воротом черной рубашки виднелся мастерски повязанный шелковый шейный платок нейтральной расцветки. Идеально отутюженные кремовые брюки были стянуты в талии узким кожаным ремешком и свободно ниспадали на коричневые, несколько старомодные туфли. Иллариону подумалось, что лет двадцать назад такой наряд был бы уместным и даже, наверное, роскошным. Теперь же он несколько резал глаз, подчеркивая консервативность своего хозяина.
- Здравствуйте, Марат Иванович, - тихим интеллигентным голосом произнес пришелец, протягивая Пигулевскому небольшую аккуратную ладонь. На Иллариона он при этом почему-то даже не взглянул. Забродов тут же подумал, что визитер Марата Ивановича либо болезненно застенчив, либо отвратительно воспитан.., либо и то и другое. - А я снова к вам. Простите, что без звонка. Пробегал мимо и решил заглянуть, узнать, как дела.
Губы Марата Ивановича раздвинулись в приветливой улыбке, которая, впрочем, не затронула его глаз. Внешне Пигулевский был само радушие и гостеприимство, но Забродов знал старика не первый год и отлично видел, что посетитель ему, что называется, не в жилу.
Илларион очутился в довольно затруднительном положении: уйти не попрощавшись он не мог, а новый посетитель с ходу завладел вниманием Пигулевского. Кроме того, обладатель замшевого пиджака и черепашьего подбородка стоял точнехонько в дверях, загораживая Забродову выход. Илларион немного подождал, всем своим видом выражая желание выбраться из кабинета, а потом пожал плечами и снова сел.
