Маргарет Марон - Дочь бутлегера
ДБ. Если Майкл так боялся, что Коттон-Гроув узнает о его склонностях…
ДМ. Почему он решил открыться и пригласил сюда меня?
ДБ. Да.
ДМ. Он попытался жить правильно — и вот куда это его привело. Майкл в отчаянии. Не может спать. Не может есть. И в конце концов решает, что ему нужно чем-то искупить свою вину. Он говорит о раскаянии. Бросает искусство. По крайней мере, ему так кажется. Говорит, что чистое искусство — это ложь и обман, и отныне он станет простым ремесленником и будет делать обычные практичные предметы. Но только на самом деле Майкл все же художник, и даже когда он пытается делать обычные вещи, они получаются с изюминкой, так?
И все же этого недостаточно. Майкл похож на тех отшельников раннего христианства, которые жили в дуплах или на вершинах голых скал. Он любил меня, я знаю это, но в то же время то, что он открылся, явилось неким подобием власяницы.
Хорошо, хорошо, понимаю, что это звучит странно, и все же тут был какой-то извращенный смысл. Дженни пострадала потому, что Майкл отрицал правду относительно своей истинной сущности, так? Хотя я и уверял его в том, что его вины в случившемся нет. Больше того, если хорошенько задуматься, Дженни не меньше него виновата во всем. Ведь не Майкл гонялся за ней, правда? Но Майкл не хотел видеть это в таком ключе, и для того, чтобы наказать себя, он признался в том, что он голубой.
ДБ. Он стал самим собой, и в этом и состояло наказание?
ДН. Как это ни странно, Дуайт, но Ден прав. Взгляни еще раз на алтарь, который Майкл устроил у себя в спальне. Мадонна с младенцем показались мне знакомыми. Они похожи на Дженни и Гейл. Для Майкла они были Дженни и Гейл, так, Ден?
ДМ. Да.
ДБ. Так кто же убил Майкла, Макклой?
ДМ. Не знаю. Честное слово.
* * *В этот момент вернулся «Птенец» Джемисон с пакетом гамбургеров и пирожных и четырьмя стаканчиками шоколадного коктейля. Ден не хотел есть и едва притронулся к своей доле, но у меня от одного запаха потекли слюнки. За последние двенадцать часов во рту у меня побывал лишь зачерствелый крекер, который я обнаружила на дне сумочки. Я как волк набросилась на еду и, расправившись со своей долей, уже была готова приступить к гамбургерам Дена, но тут Дуайт вспомнил про пропавшее полотно.
— Как вы думаете, почему Майкл его снял и где оно находится сейчас? — спросил он.
И снова Ден покачал головой.
— Не могу даже представить себе.
Развернув гамбургер, он начал кормить Лили, которая, судя по всему, как и я, умирала от голода. Когда собака расправилась с едой, Ден устало откинулся на спинку золоченого кресла.
— Я умираю. — Он грустно усмехнулся. — Послушайте, нельзя ли прерваться? Мой организм с минуты на минуту даст сбой. — Он глубоко вздохнул. — Правда, завтра, кажется, легче не будет.
Дуайт изобразил разочарование, насколько это было возможно с набитым ртом.
— Я надеялся с вашей помощью получить набросок того, как выглядело это полотно. Кажется, вы сказали Деборе, что на нем был изображен Святой Дух?
Ден даже не попытался скрыть зевок.
— Да. Голубь и лилии. Это не может подождать до завтра?
— Ладно, — согласился Дуайт. — Хотите, Джемисон отвезет вас домой?
— Нет, — настороженно ответил Ден. — Со мной все будет в порядке. Пошли, Лили. Поедем домой.
Джек Джемисон с такой тоской посмотрел им вслед, что Дуайт сжалился и над ним.
— «Гончарный круг» тебе по пути, да?
— Так точно, сэр, — подтвердил Джемисон.
— Что ж, если мисс Нотт подбросит меня до Доббса…
— Считай, уже подбросила, — сказала я.
— Тогда можешь отправляться домой, — сказал Дуайт. — Просто езжай следом за Макклоем и проследи, чтобы он не свалился в кювет.
Услышав звук отъезжающих машин, мы принялись с наслаждением жевать.
— О черт! — вдруг выругался Дуайт.
— В чем дело?
— Я так и не спросил Макклоя, что же он искал среди костюмов.
Доев гамбургер, я подошла к вешалкам.
— Ты полагаешь, Ден приехал за пропавшим полотном? — Задрав простыню, я стала перебирать висящие на плечиках костюмы. — Спрятать кусок ткани тут проще простого, ты согласен?
Заинтригованный, Дуайт пододвинул стул и двинулся мне навстречу, осматривая верхний ряд.
Осмотр вешалки занял больше времени, чем я думала, поскольку на многих плечиках висело по два костюма, один поверх другого. Встретившись посередине, мы с Дуайтом минут через десять дошли до противоположных концов, так и не обнаружив пропавшее полотно.
Подняв глаза, я увидела, что Дуайт положил руку на красный бархат.
— Мой плащ, — сказала я.
— Что?
— Ден обещал подарить мне этот плащ, как только мы отыграем следующий спектакль. По-моему, он восхитителен. Дай на минутку.
Дуайт снял с вешалки плащ вместе с плечиками.
— Сколько же он весит?
— А почему, по-твоему, женщин викторианской эпохи называли «слабым полом»? — заметила я. — Не успев начать жизнь, они уже теряли все силы, по целым дням таская на себе такую тяжесть. Неудивительно, что они постоянно падали в обморок.
— Я всегда полагал, это происходило из-за корсетов.
Расстегнув застежку, я вдруг обнаружила, что на плечиках под плащем висит еще что-то.
Что-то плотное, красное и блестящее.
— О боже!
— В чем дело? — Встревоженный моим тоном, Дуайт быстро соскочил со стула и подошел ко мне. — Что это?
— Плащ Дженни, — прошептала я. — Тот самый, который был на ней в тот день, когда она исчезла.
26
Преисподняя остается разверзнутой всю ночь
Став начальником следственного отдела, Дуайт ознакомился с материалами расследования смерти Дженни Уайтхед, однако он служил в армии и когда она была убита, и когда семь лет назад полиция штата повторно поднимала дело. Но даже если бы он находился здесь, Терри Уилсон вряд ли дал бы ему заглянуть в свои архивы. Поэтому мне пришлось объяснить Дуайту всю важность красного дождевика Дженни.
Закончив рассказ, я поймала себя на том, что сама сбита с толку.
— Ерунда какая-то получается. Говард Граймс был совершенно прав, утверждая, что видел Дженни в этом плаще, однако почему-то напутал насчет того, где именно стояла машина.
— Говард Граймс… Он часом не родня Амосу и Пети Граймсам?
— Быть может, дядя? — неуверенно произнесла я.
Дуайт покачал головой.
— Насколько мне известно, у их отца не было братьев. Говард Граймс. Кажется, он умер несколько лет назад, так?
— Да, приблизительно в то самое время, когда полиция штата начала повторное расследование. На прошлой неделе я спрашивала об этом доктора Викери, и тот ответил, что у Граймса действительно было очень плохое сердце.
Разговаривая, мы следили за тем, чтобы без необходимости не трогать дождевик, который так точно описал Говард Граймс. На блестящей поверхности обязательно должны остаться отпечатки пальцев. Дуайт снял тяжелый бархатный плащ, и я повесила дождевик прямо на плечиках на ближайший крючок.
Только сейчас я рассмотрела, что это была дешевенькая вещица без подкладки. Гладкий слой полихлорвинила, для придания формы нанесенный на белую трикотажную ткань. Заинтересовавшись грязно-бурым пятном с внутренней стороны, Дуайт кончиками двух карандашей с ластиками приподнял полу.
— Складки отсутствуют, — заметила я.
— Гм?
— Если бы дождевик пролежал в сложенном виде в коробке восемнадцать лет, на ткани остались бы глубокие складки. На ней уже успели появиться морщины от того, что дождевик несколько дней провисел на плечиках под плащом. Видишь? — Дождевик был без пояса с рукавами реглан, и я указала на продольные складки в районе талии. — Но посмотри на плечи. Странно, глубокие складки на верхней части рукавов.
Дуайт отступил назад. Взяв у него карандаш, я подняла рукав, расправив его от плеча горизонтально. Складки исчезли.
— Плащ хранился разложенным? — недоуменно спросил Дуайт.
Несмотря на теплый вечер, я ощутила, как у меня на руках волосы встают дыбом.
— Можно сказать и так. Однако, готова поспорить, что если развернуть плечи, ты увидишь глубокую складку на обоих локтях.
Дуайт послушно развернул плечи.
Я была права.
— Представь себе, что этот плащ висит на стене, — сказала я. — В рукава просунута трехфутовая дубовая планка, удерживающая их расправленными. Планка покоится на двух колышках. Получится своеобразный крест, ты не находишь?
— Алый, словно кровь господня, — подхватил Дуайт. — Забрызганный кровью Дженни Уайтхед. Боже! Майкл был сумасшедшим?
— Смотря что понимать под этим словом, — сказала я, внезапно чувствуя себя бесконечно уставшей. — Скорее, он отклонился всего на несколько румбов. По крайней мере, сокола от цапли он мог отличить.
