Мария Элизабет Штрауб - В ловушке
– Часок? После дневного перехода? Эх, мне бы такие кондиции! А я должен принять душ. Что же касается Юлии – смотри, не теряйся! – Шредер разглядывал в зеркало зубы. – Сам я, к сожалению, ничего не сумел у нее добиться.
– Ты пытался?
– Как я мог пропустить такую роскошную телку? Ты ведь меня знаешь. – Залихватски подмигнув, он вышел из комнаты.
Охотней всего Йон догнал бы его сейчас и вмазал по роже, чтобы сбить с него возмутительное самодовольство и отплатить за пошлое подмигиванье. Что из себя строит этот идиот? Тоже мне, мачо нашелся! Кролик похотливый! Спину расцарапанную демонстрирует! Да как он смел даже пытаться включить такую женщину, как Юлия, в свою коллекцию! Чтобы потом, через пару месяцев или даже недель, бросить ее, как и всех прочих.
Йон завязал кроссовки и немного постоял у открытого окна. Заставил себя правильно дышать. Ни в коем случае нельзя слишком живо представлять себе приставания Шредера к Юлии, иначе он никогда не отделается от мыслей об этом.
Отсюда была хорошо видна серебряная лента Везера. Вода мерцала в лучах вечернего солнца. Как браслет из Авиньона, который Юлия так и не нашла. Теперь она больше не желает говорить о нем, очень переживает собственную рассеянность. Зато часто вспоминает старинный парк, отель, огромную кровать, роскошный завтрак. Сегодня вечером, во время прогулки по Гамельну, он выберет самый красивый отель. Побудет с ней наедине часа три-четыре. Будет ее любить.
36
В половине восьмого они отправились в город. Термометр у входа на турбазу все еще показывал двадцать восемь градусов. Воздух застыл в неподвижности. Вдали, за Везером, висела над горизонтом мрачная серо-фиолетовая туча, но к городу не приближалась. Йон заметил ее еще час назад, во время пробежки, и с тех пор ее положение не изменилось.
Юлия надела широкую юбку из красного шелка, купленную ими в Авиньоне. А к ней белую блузку без рукавов, расстегнув ее так, что была видна ложбинка между грудями. Белые и красные цвета ее одежды вызвали у него мысли о клубнике со сливками.
Идя быстрым шагом по бульвару вдоль Везера, на виду у турбазы, они неукоснительно сохраняли дистанцию. На маленькой площади свернули налево, в Старый город. Тогда Йон взял Юлию за плечи, прижал к стене дома и хотел поцеловать.
– Тут полно народу, могут попасться и наши ребята, – заявила Юлия. – Совсем не место для объятий.
Йон расстегнул еще одну пуговку на ее блузке и сунул руку под легкую ткань. Ее груди были прохладные.
– Шредер о чем-то догадывается, – пробормотал он. – Все приставал ко мне с расспросами.
– Да? И что ты ему сказал?
– Что готов в тебя влюбиться целиком и полностью, более ничего. Я хочу тебя, Юлия. Хочу лечь с тобой в постель.
Она уперлась ладонями в его грудь:
– Что это значит? Что отныне мы можем играть в открытую?
– Думаю, да. Во всяком случае, реакция Шредера оказалась положительной. Он даже сказал, что для меня это сейчас самое лучшее.
– А он что-нибудь говорил про твою жену? Ведь в «Буше» кто-нибудь непременно возмутится, что ты не выдержал годичного траура.
Йон покачал головой:
– Шредер считает все абсолютно нормальным. Пойдем, поищем отель. – Он взял ее за руку и потащил за собой.
– Ну наконец-то, – сказала она. – Сегодня, во время похода, я чуть с ума не сошла. Знаешь что? Иногда кажется, что ты умрешь, если немедленно не получишь то, что тебе надо. Я бы с безумным удовольствием занялась этим там, в лесу. Я видела парочку очень подходящих мест.
– Я чувствовал то же самое.
На рыночной площади толпились туристы, всем хотелось провести душный вечер под открытым небом. Раздавались смех, голоса, звонили колокола на церкви. Без четверти восемь. Во вторник они осматривали интерьер церкви; рассказ Юлии про готическую архитектуру не вызвал у десятиклассников большого интереса. Только один из витражей привлек к себе внимание, в основном, конечно, внимание девочек; это была реконструкция старинного витража четырнадцатого века – человек в пестрой одежде играет на дудочке, а с ним дети в белых рубашечках. «В саванах», – заметила Леония Пфотенхауэр и содрогнулась. А Тина Цуллей поинтересовалась, что же на самом деле случилось с детьми. Концельманн – нет, «Маркус», – немедленно воспользовался этой возможностью и принялся менторским тоном излагать различные версии, от чего Йона просто корежило. Приглушенный голос, собачьи взгляды в сторону Юлии, усевшейся на скамью рядом с девочками. Важный вид, надутые щеки и ко всему прочему преждевременно растущее брюхо.
Мысли Юлии, как оказалось, текли в том же направлении.
– Какая печальная история с пропавшими детьми, – сказала она со вздохом и поглядела вслед маленькой девочке, откусившей в этот момент голову у пряничной крысы. – Просто кошмар!
– Для Гамельна этот кошмар оказался в итоге весьма прибыльным, – возразил Йон. – Тут все на нем здорово зарабатывают. Живут этим. Как навозные жуки, угри, птицы-стервятники. В ход идет что угодно.
– Ты их осуждаешь с позиции морали? – Она остановилась, взяла Йона за руку, а другой рукой подтянула повыше ремешок на пятке.
За ее спиной находился роскошный фасад «Дома свадебных обрядов». Йону не нравились ренессансные здания Везера, этот фахверк, этот избыточный декор, вычурность, лепнина. Не нравились ему и более ранние здания, вообще весь антураж. Все «слишком», и прежде всего здесь, в Старом городе. Улочки слишком узкие, дома слишком начищенные, туристы слишком жадные и горластые. Он предпочитал города Северной Германии, с их сдержанной архитектурой, присущей зданиям из кирпича. Там было больше подлинности, меньше искусственности, показухи.
– Осуждаю? Вовсе нет, – возразил он. Сам он, в конце концов, вел себя точно так же и без зазрения совести забрал себе то, что принадлежало Шарлотте. Тоже своего рода трупоедство. – Ради своего выживания человек берет то, что может взять.
– Но если берется больше, чем необходимо для выживания?
Он посмотрел ей в глаза. Что она имела в виду? Что он должен был отказаться от наследства Шарлотты? Зачем? Quisquis habet nummos, secura naviget aura [31]. Как бы то ни было, она сама кое-что поимела с этого, без видов на большие деньги он никогда бы не смог пригласить ее в Авиньон, не говоря уж обо всех ее тамошних покупках. С его счета за эту короткую поездку было снято добрых пять тысяч евро. Так что Шарлотта финансировала их обоих.
– Я хочу делиться с тобой всем, – сказал он. – Всем, что у меня есть. Я рискую повториться, но все-таки скажу – я хочу жениться на тебе.
Она чуть поморщилась и ткнула большим пальцем через плечо:
– Это на тебя так подействовал этот «Дом свадебных обрядов», а? Мог бы найти для своего предложения менее банальное место. Между прочим, вон идут наши подопечные.
Йон повернулся. По площади шлялась группа ребят. Маленький Симон Мюнхмейер с какой-то булкой, Лука делла Мура, Тимо Фосс в голубых солнечных очках, оба на две головы выше Симона и с сигаретами в зубах; Ясмин Колле, Тина Цуллей и Маттиас Фрилингаус с мороженым. За ними, как всегда, крепко обнявшись, Нора и Мориц, они пили из одной бутылки через две соломинки. Вероятно, колу или какой-нибудь из нынешних тонизирующих энергетических напитков.
– У меня дикая жажда, – сообщила Юлия. – Может, купим мороженое? Немножко посидим, посмотрим. – Она махнула школьникам рукой; ответили ей лишь маленький Симон и девочки.
– Вместо комнаты в отеле?
– Ты прекрасно знаешь, что за нами следят пятьдесят с лишним шпионов, – ответила она и продолжила с захлебывающейся интонацией школьной сплетницы: – «Знаете новость? Зверманн и Швертфегер пошли трахаться, в такой-то отель». – Положив руку на плечо Йона, она добавила уже нормальным тоном: – Здесь в самом деле это более чем неразумно. Подождем до Гамбурга, ладно? А через пару недель нам вообще не понадобится ни от кого скрываться даже в «Буше».
– Ты меня любишь? – спросил он. Ему хотелось услышать от нее хотя бы это, раз уж лопнула его мечта об отеле.
– Да, – ответила она и потащила его дальше. – Ты ведь сам знаешь.
В поисках свободных мест в кафе они следовали за крысами, нарисованными на тротуаре белой краской, – по официальному маршруту осмотра города. Юлия остановилась перед зданием монастырской богадельни и показала пальцем наверх, на одно из украшающих фасад лиц.
– Ну? Угадай-ка, на кого похожа маска? Кто это, по-твоему?
Угрюмое деревянное лицо освещалось косыми лучами вечернего солнца.
– Оральски, – ответил Йон. – Собственной персоной. Кажется, вот-вот заорет.
Как по заказу, вдалеке пророкотал гром.
Юлия засмеялась:
– Как будто он увидел нас здесь.
– Сейчас он видит только велосипедные счета.
– Вот уж мешок несчастный!
Йон вздрогнул. К счастью, она этого не заметила.
В пиццерии рядом со зданием богадельни они нашли свободный столик. Йон отодвинул в сторону две грязные тарелки, покрытые красноватой пленкой жира. Пластиковая крышка стола была липкой. Он охотно поискал бы другое место, но Юлия очень хотела пить.
