Лилия Лукина - Если нам судьба...
Очень медленно, просто черепашьими шагами из моей души уходила боль, оставляя за собой пустоту, которую уже ничто и никогда не сможет заполнить.
Когда в марте Николай встретил на вокзале мой нагруженный сумками с продуктами полутруп и повез домой, я, выходя из машины около своего подъезда, машинально посмотрела на окна первого этажа, где жила одинокая старушка Аглая Федоровна со своим вызывавшим всеобщее восхищение роскошным бело-бежевым сибирским котом Василием, который постоянно сидел на подоконнике или в форточке, живо интересуясь всем, что происходит во дворе. Но окна были темными, пустыми, какими-то безжизненными. А первое, что я увидела в подъезде, был грязный комочек шерсти, лежащий около двери Аглаи прямо на бетонном полу. Присмотревшись, я поняла, что это ее кот Василий, но в каком виде! Я собралась позвонить и увидела, что дверь опечатана. Тогда я позвонила в квартиру напротив, где жила, да и сейчас живет Варвара Тихоновна, которая с Аглаей по-соседски дружила.
Открыв дверь, она без слов поняла меня и, заплакав, сказала:
— Так умерла Аглаюшка, уже месяц, как умерла. Вещички ее повыбросили, а квартирку все никак не могут решить, кому отдать.
— А Васька что же?
— Да вот из-за него Аглаюшка-то и убивалась. Не дай Бог, говорила, мне раньше его умереть… Пропадет же он без меня… А как слегла она, так Васька, бывало, запрыгнет к ней на кровать, прижмется и жалобно так мурчит: не покидай, мол, меня… А уж как умерла, — Варвара Тихоновна шумно высморкалась в передник, — Васька, словно человек, плакал… А как вещи стали выбрасывать, так и он исчез, не иначе завезли его куда-нибудь да бросили… Где уж бродил, не знаю. Только недели две, как вернулся, вот такой уже. Плакал здесь под дверью, мяукал, все Аглаю звал, на половичке здесь спал… А изверг этот, чтоб ему пусто было, — Варвара Тихоновна кивнула на соседнюю дверь, — видно, раздражал его Васька, половичок выкинул, а его самого так ногой саданул, что слетел он, бедненький, до самой входной двери. Неделю потом его не было, думала, помер он, только, смотрю, опять появился…
— А что же вы-то его не взяли?
— Да разве ж я его прокормлю, сама на картошке с хлебом живу, а ему и молочко, и рыбка нужна. Выношу я ему, что у самой остается, да только не хочет он ничего есть. Лежит здесь молчком… В подвал иногда спустится, а так все лежит и лежит.
Я наклонилась к коту и тихонько позвала:
— Васенька, Вася…
Он поднял на меня свои тусклые гноящиеся глаза, посмотрел и снова закрыл.
— У вас тряпки грязной никакой не найдется? — спросила я у Варвары Тихоновны.
— Ты что, решила себе его взять? — спросил до этого стоявший молча Николай.
— Да, — решительно ответила я. — Это судьба мне вместо ушедшего Игоря Ваську посылает. Не тигр, конечно, но тоже из породы кошачьих. Это судьба, Коля.
— Найдется, найдется, — засуетилась Варвара Тихоновна и принесла какую-то ветхую ситцевую тряпочку.
Я осторожно завернула Ваську, подняла, прижала к себе и почувствовала, как он мелко-мелко дрожит.
— Пойдем ко мне жить, Васенька, пойдем, мой хороший. Двое несчастных — уже не один. Вдвоем нам легче будет.
В квартире я первым делом, пока Николай укладывал продукты в холодильник, согрела немного молока и подставила Ваське под нос, но он остался к нему совершенно равнодушен, так же как и к мелко нарезанному мясу.
— Ты ему еще колбасу копченую дай! — возмутился Колька и отобрал у меня кулек с котом. — Сметану достань и чай завари — ему глаза промыть надо.
Мыкола набирал на палец немного сметаны и мазал Ваське нос, и тому ничего другого не оставалось, как ее слизывать. Когда, по Колькиному мнению, кот немного поел, он стал очень осторожно ваткой промывать ему глаза — Васька относился ко всему этому совершенно безучастно. Так же безропотно он стоял в большом тазу, где я развела теплую воду с шампунем, когда мы его мыли, чувствуя под руками каждое из его тоненьких кошачьих ребрышек. Завернув Ваську в старое махровое полотенце, Николай опять попытался накормить его сметаной, но кот элементарно уснул, измученный как старыми, так и новыми потрясениями.
Егоров ушел, а я, разобрав окончательно вещи и продукты, поставила в ванной под раковину большую жестяную банку из-под сельди, нарвав туда старую газету. А в кухне оборудовала Ваське в углу на куске старой клеенки что-то вроде столовой, куда поставила два блюдечка, одно с молоком, второе с мясом, а сама села в кресло, положила Ваську на колени и стала его гладить, приговаривая:
— Спи, Васенька, спи. Ты теперь дома, тебя никто больше не обидит. Тебе здесь будет хорошо и спокойно. Спи, Василис, — и услышала, как он тихонько замурчал, слабо-слабо, но замурчал.
Впервые за последнее время почувствовав себя в безопасности, Васька сладко спал в кресле, и я, разложив диван, тоже легла спать. А среди ночи я проснулась от того, что мне в лицо ткнулось что-то пушистое — это был истосковавшийся от одиночества Васька. Ему, уже почти забывшему, что такое ласка и тепло, наверное, очень захотелось убедиться, что его маленькое кошачье счастье все еще продолжается, что у него снова есть дом и хозяйка, что он снова кому-то нужен. Я прижала его к себе, и он замурчал, уже громче и смелее, а я гладила его и плакала, вроде бы без причины, сама не зная почему… А может быть, потому, что оказалась сама кому-то нужна, что мне уже не будет так одиноко.
Егоров пришел ко мне в день рождения Игоря, чтобы отметить его сорокалетие. И Игорек, пусть и незримый, был за столом вместе с нами.
— Лена, — начал было Николай. — Я тут с ребятами в Москве созвонился, узнал, что с Игорем произошло…
Но я резко оборвала его:
— Я ничего не хочу знать! Совсем ничего! Я его мертвым не видела, значит, для меня он живой. В памяти моей, в душе, в сердце моем он жив! И навсегда таким и останется — живым!
— Ладно, ладно, — примирительно сказал Колька. — Извини.
Через несколько минут, видя, что я немного успокоилась, и почувствовав, что со мной уже можно нормально разговаривать, что я услышу его и правильно пойму, Мыкола сказал:
— Лена, тебе что-то с собой сделать надо, ну, в смысле, в порядок себя привести. К тебе же люди со своими бедами приходят. Знаешь, они просто не смогут довериться человеку, который выглядит так, словно ему самому постоянно помощь требуется.
Я понимала, что он прав. Прости меня, Игорек, думала я, это просто моя рабочая форма, только и всего. Постепенно моя внешность приобрела нормальный вид, вот только с глазами я ничего сделать так и не смогла. Верно Колька заметил, мертвые они у меня. Пришлось надеть очки с дымчатыми стеклами, так и ношу их с тех пор.
А вот свой день рождения я отмечаю теперь 20-го декабря. В тот день, когда впервые встретила Игоря.
ГЛАВА 9
Проснулась я по-прежнему в кресле — передо мной все так же стояли фотография Игоря и Снежинка, а на коленях все так же лежал Васька. Часы показывали половину восьмого — надо было собираться, причем очень быстро. Я осторожно переложила кота в другое кресло и, чтобы взбодриться, полезла под контрастный душ. Времени на завтрак уже не оставалось, поэтому я только развела себе чашку крепчайшего кофе, который, обжигаясь, выпила, насыпала так и не проснувшемуся Ваське в миску завтрак и вышла из дома.
Предварительно заправив машину под завязку — ведь совершенно непредсказуемо, сколько и куда нам придется ездить, я приехала в аэропорт встречать Власова и Катьку.
Они появились в калитке одними из последних. Власов аккуратно поддерживал ее под локоток, приговаривая:
— Не торопись, Катенька, осторожно, потихонечку, полегонечку, вот так… Подожди, здесь ступенька…
Она же с видом великомученицы, страдающей за правое дело, отвечала ему слабым голосом:
— Не волнуйся, Сашенька, я себя хорошо чувствую… Не волнуйся, тебе же вредно волноваться… — В мою сторону она даже не взглянула.
— Вас не затруднит получить наши сумки? — холодно произнес Власов и, словно был заранее уверен в моем ответе, протянул мне два багажных талона.
— Нисколько, — вежливо ответила я, — С приездом, Екатерина Петровна, и вас с приездом, Александр Павлович. Добро пожаловать!
Власов подвел Катьку к скамейке:
— Посиди, Катенька, отдохни. Не надо было тебе со мной лететь. Ну, зачем ты так собой рискуешь?
— Нет, Сашенька, я лучше постою. Мне потом встать с нее трудно будет, — с видом умирающего лебедя ответила Катька. — Да разве я могла тебя одного отпустить, вдруг случится что-нибудь? Я же себе никогда этого не прощу.
Ну, воркуйте, воркуйте, думала я. В чем, в чем, а уж в том, что обязательно что-нибудь случится, я была абсолютно уверена. Для чего же иначе я так старалась?
Получив две нетяжелые сумки из какого-то дорогого искусственного материала, я повела их к машине. Брезгливо оглядев мою давно не мытую «девятку» (интересно, а когда бы я успела заехать на мойку, по его же делам моталась), Власов осторожно, как дорогую хрупкую вещь, посадил туда Катьку, и мы поехали в гостиницу.
