Александр Трапезников - Механический рай
— Эй, девушка, идите к нам! — крикнул кто-то из них.
Кавказец-бармен также глядел на нее маслеными глазами, чуть не облизываясь. И она совсем расстроилась от волнения.
— Э-э… шампанское, — сказала она. — Бокал. И земляничное.
— Ай момент! — усмехнулся бармен. — Только у нас не бокалами, а бутылками. Но Вам — сделаю.
— Можно и бутылку, — совсем потеряв от страха голову, пролепетала она.
— Дэвушка кого-то ждет? — поинтересовался бармен. — Здэс не очэн удобно. Могу проводить в отдельный кабынэт.
— А у вас есть кабинет? — не поняла Галя.
— Вах! Как жэ! — осклабился он. Взгляд его упал на медальон на груди Гали. — Вах! — повторил он немного другим тоном. — Какая цэнная вэщ!
Коржу позвонили в начале двенадцатого и сообщили:
— Его видели возле больницы, там, где Гнилой лежит…
— Ну и?.. «Видели»! — фыркнул Корж. — Может, еще автограф попросили? Удрал, что ли?
— Да у Гнилого крыша поехала, он там какую-то девчонку пришиб.
— Меня это не интересует! Ищите пацана.
— Ищем.
Примерно в то же время вышли на связь и с Магометом.
— Он на рынке, сейчас будем ловить, — голос был с кавказским акцентом. Теперь никуда не денется, обложили.
— Ну-ну! — сказал Магомет. — Везите его ко мне, только не помните. Мне он нужен живой.
К подполковнику Рзоеву также поступали последние новости, касающиеся Геры Диналова. Сначала привели двух подростков — Кичу и Дылду, которые, пройдя обработку в камере, растирали по щекам сопли. Выглядели они очень напуганными и были готовы на все.
— Дяденька, отпустите! — хныкал Дылда, растеряв всю свою наглость и лютость. Теперь это был просто длинный прыщавый юнец с порочными глазами. Кича держался молчаливо, но губы и руки трусливо дрожали. Смотреть на них было противно.
— Ну, где ваш Герасим? — спросил Рзоев, хрустя пальцами.
— Не-е зна-а-ю… — проблеял Дылда.
— Сейчас запоешь по-другому, — пообещал за его спиной Клементьев.
Дылда втянул свою грушевидную голову в плечи.
— Ладно, отпусти их! — махнул рукой Рзоев. — Они теперь знают, что надо делать. Знаете?
— Да, да! — торопливо проговорил Дылда, толкнув в бок Кичу.
— Как только его встретим, сразу к вам, — выдавил тот.
— Вот и ладно, — усмехнулся подполковник. Нет, одно слово — шакалы, на Кавказе им только коз пасти.
Полчаса спустя по рации сообщили дежурному, что «ублюдка взяли, на пятнадцатой Парковой, он, гаденыш, мороженое жрал». Наряд уже ехал в отделение, а Рзоев в нетерпении вышагивал по кабинету, когда пришло еще одно известие — об инциденте в больнице. Решив посмотреть на Геру, подполковник пока отменил выезд.
Наконец в кабинет втащили упирающегося подростка.
— Знакомая личность. Гусь, кажется? — сердито бросил Рзоев. — Ладно, передайте его Клементьеву, пусть пока дурь выбьет и расспросит. А я поехал.
Пока Рзоев направлялся к больнице на «уазике», люди Коржа выловили по подвалам Жмоха, Кента и Татарина, а Арлекина вытащили прямо из его квартиры, из теплой постельки. Всех приволокли к хозяину, но тот лишь мотал головой:
— Нет. Не этот.
Их били здесь же, в квартире, заклеив рты пластырем, чтобы не орали. Жмоха изнасиловали.
— Хватит, — сказал наконец Корж. — Теперь объясните, что им надо делать. Кто мне принесет голову Геры — будет жить, и неплохо.
— А-а-атрезанную? — заикаясь, спросил Кент.
— Это яйца у тебя будут отрезаны. А мне его подадите на тарелке. Пшли вон!
На рынке поймали белобрысого подростка. Он пытался вырваться, но один из кавказцев ловко всадил шприц ему в руку. Затем его, будто куль, потащили к машине и бросили между ящиками с огурцами. Через десять минут «газель» притормозила возле магазина «Барс». Подростка внесли в общежитие, приволокли на второй этаж. Магомет был там, но занимался другим делом. Он стоял к ним спиной, со спущенными брюками, и пыхтел. Потом повернулся. Со стола слезла Людка, одергивая платье. Она ничуть не смутилась, что их застукали. Магомет сунул ей несколько долларов.
— Завтра приходи, — сказал он. — Стой! Это тот? Людка остановилась возле лежащего на полу мальчишки.
— Это Додик, — ответила она. — А Герка я знаю где.
— Чего ж молчала? Уберите его! — брезгливо приказал Магомет, взглянув на распростертое тело.
— Ищите Галю Драгурову, — сказала Людка. — Она все время где-то рядом с ним. Или он — с ней.
— Молодец, — похвалил Магомет. — Ступай. Пройдя через магазин, он поднялся в свой кабинет и позвонил Рзоеву.
— Где ты пропадаешь? — сердито спросил Магомет.
— Был сейчас в больнице, — доложил тот. — Там остались следы этого Геры. Он к девчонке одной ходил. Но ей не слишком-то повезло. Знаешь Гнилого?
— Обожди, — прервал его Магомет. — Мне теперь нужна какая-то Галя Драгурова.
В это время дверь за его спиной раскрылась. Бармен из кафе-мороженого ввел за руку красивую девочку в красном платье и белом свитере. Он протянул ладонь, на которой лежал золотой медальон в виде стрельца.
— Узнаешь? — спросил бармен. — Их всего десять штук было, и ни один не продан.
— Как тебя зовут? — спросил Магомет, вешая трубку.
— Галя, — испуганно ответила девочка.
Колычев о чем-то долго беседовал с режиссером, оба возбужденно размахивали руками. Потом Клеточкин ушел, а Алексей направился к Карине, одиноко ходившей по застекленному вестибюлю.
— Все в порядке, — весело, даже игриво сказал он. — Ты пока поезжай домой и приготовь что-нибудь вкусненькое.
— Зачем? — удивилась она.
— Потому что я пригласил его к тебе в гости.
— Кого? — не поняла Карина.
— Колю Клеточкина. Должен же он взглянуть на свою дочь. Я ему сказал.
Пожалуй, его забавляло то, что он говорил. Но Карина восприняла эти слова совсем иначе. Она смотрела на Алексея столь ошарашенно, что тот засмеялся.
— Пустяки, чего ты волнуешься? Это самый удобный способ поговорить с ним серьезно. Сейчас он размяк и отправился выпить. И еще не вполне соображает, что случилось. Радоваться ему или огорчаться? Я бы на его месте тоже напился.
— Ты идиот, — наконец проговорила Карина. — Для чего ты все это затеял?
— Чтобы спасти фильм. И сценарий, — усмехнулся он. — И потом, ты ведь не уверена, что именно он является отцом Гали? Так чего же беспокоиться? Скажешь, в конце концов, что никто не собирается подсовывать ему взрослую дочь. Тем более чужую. Что я пошутил или действительно идиот. Можешь говорить что угодно. Главное — убрать его отсюда, пока он не наломал дров. А я приеду чуть позже и вправлю ему мозги на место.
— Ты, мой милый, достойный правнук Бергера, — сказала Карина.
— Просто я быстро соображаю и принимаю конкретные решения. Поезжай домой. Он ввалится к тебе через час-два. Думаю, к этому времени не успеет наклюкаться. Впрочем, я его сам довезу до багажного отделения.
— А что я скажу мужу? — в раздумье спросила Карина, начиная принимать этот план.
— Да нет у тебя никакого мужа! — махнул рукой Колычев. — Что-то за всю ночь ни разу не заглянул в комнату. Хорошо бы дочка оказалась на месте. Хотя можно обойтись и фотографией.
— Все-таки ты свинья! — Карина пробовала оттолкнуть его, но он все равно поцеловал в губы.
— Иди. Вино мы сами купим.
Подождав, пока она выйдет из вестибюля, Колычев отправился на поиски Клеточкина. Нашел он его в баре киностудии. Перед режиссером стояло несколько пустых бокалов, но на подходе были полные. В бар заглянул Ермилов, взял минеральную воду, покачал головой.
— Иди ты в жопу! — сказал Клеточкин. — Что, язва замучила?
— Я с Вами не хочу разговаривать, — ответил продюсер и, гордо вздернув подбородок, удалился.
— Ты чего-то совсем вразнос пошел. — Колычев присел рядом с Николаем.
— Она уехала?
— Не знаю, чего она хочет, но будет ждать. Ты через час еще будешь держаться на ногах?
— Конечно. Но машину поведешь ты.
Клеточкин бросил на стойку ключи. Алексей убрал их в карман.
— Знаешь, что я решил? Продолжать снимать этот фильм! — сказал Николай, замотав головой, как бык на привязи.
— Конечно, — согласился Алексей.
— На другой студии, — добавил режиссер. — Это наш сценарий, и Ермилов не может им пользоваться. Даже в туалете.
— В туалете сгодится любая бумага, — заметил Колычев. — Не обольщайся.
— Чтобы они продолжали съемки с другим — нужны две наши подписи. Клеточкин заметно пьянел.
— И они ни одной не получат, — подсказал Колычев. — Не бери в голову. Ты разве не рад, что у тебя появилась дочь?
Режиссер залпом выпил бокал и сердито уставился на Алексея.
— Чего ты все лезешь не в свои дела? — спросил он, наливаясь краской. Рад — не рад, что это вообще меняет? У них — семья, а у меня ее нет, хотя и женат, и у тебя — нет и не будет.
