Фридрих Незнанский - Профессиональный свидетель
— Спасибо, обойдусь. Сильно приметная.
— Другую…
«Ишь благодетель какой, — с ожесточением и на чеченца, и на себя самого подумал Локтев. — Без мыла в задницу лезет…»
— Спасибо, не надо.
— Ну хорошо, звони тогда…
Днем Локтев подойти к карьеру так и не решился. Несколько раз обошел по большому кругу, стараясь не попадаться никому на глаза. Ружье замотал в плащ и туда же сунул деревяшку так, чтоб торчала наружу, отчего стал похож на дачника с тяпкой. Добрых три часа рассматривал карьер в бинокль, для конспирации обмотанный тряпкой; со всех точек, пока глаза с непривычки не начало нестерпимо резать и голова не пошла кругом. «Стареешь, Локтев, стареешь все-таки. А может, просто навык утерял. Подолгу в бинокль смотреть — целая наука. Проходили ведь в свое время…»
Народу в карьере крутилось до сотни человек. Два десятка постоянно — торговцы, они часто переходили с места на место, но вскоре он всех их запомнил и стал отличать среди прочих. Было еще с десяток «вальяжных», как назвал их про себя Локтев, граждан, к торговле вроде бы прямого отношения не имеющих: бомжи и сомнамбулические молодые люди в балахонах с повязками на голове — видимо, сектанты. Корейцы среди всей этой публики попадались редко, можно было по пальцам пересчитать. Где вход в штольню (в штольни?), он так и не разобрал: подозрительных строений разной степени ветхости хоть отбавляй — и поди пойми, где нужное.
Когда же стало темнеть, торговцы, как положено, разошлись. Прибавилось бомжей. Локтев подобрался ближе, подмывало немедленно начать действовать, но он не поддался настроению, ждал. Ждал, пока бомжи и сектанты разожгут костры — каждые отдельно, ждал, пока совершат вечерний свой туалет, ждал, пока угомонятся. Заранее высмотрел среди бомжей угрюмого седого типа примерно своих лет, державшегося особняком и, похоже, пользовавшегося уважением среди коллег. Долго мысленно уговаривал: «Давай, давай, родимый, отойди в сторонку, разговор есть!» — но «родимый» внушению не поддавался, как сидел, опершись о полуразвалившуюся бревенчатую стену барака, так и захрапел. Пришлось торчать в засаде еще полтора часа, пока наконец не заснули все. Только после этого, окончательно удостоверившись, что все тихо и никто его не заметит, Локтев подполз к седому, бережно растолкал, прикрыв рукой рот, и произнес шепотом тысячу раз повторенное перед тем про себя:
— Тихо. Отойдем подальше, разговор есть…
Седой нисколько не удивился, как будто давно знал, что однажды ночью его поднимет лесник с ружьем и потащит неизвестно куда.
Фотографию Анастасии он вернул не сразу.
— Нет. Не видел. А штольня?.. Где штольня — знаю. Только я туда не пойду, и вообще никто туда не ходит. И нет там у корейцев никакого склада, это точно.
— Погоди. Спрятать человека там можно?
— Спрятать можно. Хоть весь город! Если пряталыцик найдется. Только я такого не знаю даже среди корейцев, хотя с них, с басурман чертовых, станется. А так спрятать можно. Тыщ двадцать душ уже, поди, спрятали.
— Понятно. — Локтев издевательски усмехнулся. — Привидений, значит, боишься.
— Привидения… что их бояться?! Привидения, они мирные. Нет, уважаемый, не в привидениях дело. Во-первых, в штольне газ скапливается, но это тоже как бы между прочим. Ты думаешь, от чего зеки поумирали?
Локтев пожал плечами:
— От жизни хорошей, от чего же еще!
— Не-е. Эти не с голодухи померли. Была какая-то эпидемия. За неделю лагерь выкосило, почти никого не осталось. Что за болезнь — никто не знает. До сих пор. Всех вниз свезли, штрек обрушили, бараки сожгли, поставили новые, и дело с концом. Вот так вот… Привидения, ха!
— Ладно, — смирился Локтев с полученной информацией. Хотя, конечно, это было так себе. — Значит, возле штольни в последние дни никто не крутился?
Теперь уже седой пожал плечами:
— Я ж объясняю тебе…
Локтев встал.
— Все. Понял. А теперь пошли, проверить нужно!
— Проверяй! Проверяй на здоровье. За упокой души я помолюсь, можешь не переживать.
— Как хоть звать тебя? — Он потрепал Седого по плечу. Тот отвел глаза.
— А и не важно.
— Постоишь на стреме — устрою в лесничество. Или до конца жизни проторчишь на этой помойке с привидениями.
— А может, я…
— Ладно, пошли, — заторопил Локтев. — Потом расскажешь.
…Вход в штольню выглядел вполне буднично: хорошо сохранившийся ангар с кирпичными стенами и следами многочисленных давным-давно демонтированных металлоконструкций. Вниз под небольшим углом уходили две железнодорожные колеи, перегороженные бетонными блоками с облупившейся надписью: «Стой! Опасно для жизни! Возможен обвал!» и более поздними: HMR, Fuck all, «Ким Ир Сен сдох!!!» и еще несколькими рядами иероглифов — абсолютно необитаемым, как расписывал Седой, это место не выглядело. Локтев, посветив фонариком под ноги, подобрал смятую пивную банку. «Герсах». С ценником — 20 руб. Неплохо привидения устроились.
Спустились по шпалам метров на тридцать. Здесь была обширная площадка с нишами вдоль стен, вход в туннель отсюда казался ярко освещенным, а впереди — абсолютная чернота: до противоположного края площадки фонарик не доставал. На полу по-прежнему свежий мусор… «Стоп!» — Локтев замер с поднятой ногой. Ему показалось, что спутник дышит слишком громко. Он зажал ему рот и прохрипел в самое ухо:
— Тихо! Стой здесь! Дальше не ходи.
— А фонарик?! — запинаясь, промямлил Седой. — Без фонарика не останусь!
— Тихо, я сказал!
Розовая тряпка! Локтев поднял грязный лоскут и поднес к фонарю вплотную. Трикотаж… Похоже на Настюхину майку. Черт, при таком свете не различишь.
Где-то справа метрах в пятнадцати послышалась слабая возня. Локтев моментально выключил фонарь, сорвал из-за спины ружье и откатился на несколько шагов в сторону. Минут пять лежал, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, потом понял, что это бесполезно — слишком темно. Звук повторился. Локтев пополз вперед, шаря перед собой левой рукой, собираясь обогнуть источник шума и подобраться к нему с другой стороны.
Опасность он не услышал и не нащупал и даже не постиг шестым чувством — унюхал. Совсем слабый запах то ли смазки, то ли еще бог знает чего — запах брошенной и еще летящей гранаты. Какого черта! Откуда ему здесь взяться?!
Поколебавшись секунду, он снова включил фонарик. Непонятный звук был теперь совсем близко, за углом, в нише, буквально в двух шагах впереди. Сначала он ничего не видел. Потом разглядел новый, без ржавчины, болт, торчащий из стены сантиметрах в десяти от пола. К нему была привязана веревка. Специально в мазуте вывозили, гады, и пылью припорошили. Лихо. Проволока блестит, а такую веревку даже днем черта с два разглядишь. Только мазут ваш, ребята, попахивает! Проще надо быть, применять подручные средства. Грязи, слава богу, хватает. И болтиком ржавым воспользоваться побрезговали. Нельзя так на войне…
Локтев осторожно двинулся вдоль веревки. Заканчивалась растяжка по всем правилам: гранатным запалом и фугасом. Ого! Тола килограммов десять! С запасом сработано, можно все эту халабуду к чертям собачьим обвалить… Хотя все верно. Будет просто взрыв — прибегут смотреть, что стряслось. А завал никто разгребать не станет.
Он аккуратно отсоединил запал и сунул его в карман. Затем заглянул в нишу. В вагонетке скреблась, не в силах выбраться из ржавой ловушки, непонятно как в нее угодившая крыса. Вернулся. Сложил в рюкзак связку толовых шашек, осмотрелся в последний раз и окликнул Седого:
— Все, двигаем отсюда!
Но Седой будто прирос к месту, в оцепенении смотрел куда-то в темноту, не обращая на Локтева внимания.
— Пойдем, говорю! — повторил Локтев.
— Иди. Я догоню. Раз уж зашел… Дед у меня здесь. Вроде… Ты иди.
Локтев посмотрел на него с сомнением. Теперь ему показалось, что, когда оторвался Седой от привычной своей компании, в голосе его зазвучала полная и окончательная капитуляция перед жизнью, словно он разжал кулак, где собраны вместе гордость, надежда, страх и тщеславие — сила, позволяющая человеку держаться. Сила, в которой и заключается его повседневное существование и отказ от которой чаще всего оборачивается смертью.
— Хорошо. Я тут задерживаться не хочу, не нравится мне все это. — Локтев прислушался. Нет, вроде тихо… — Буду тебя на дороге ждать. Держи фонарь!
— Не надо. Подниматься не спускаться — светло.
Локтев пошел наверх, но через пару шагов остановился.
— Кто здесь у корейцев главный, знаешь?
— Гевара.
— Кто?!
— Имя такое. Гевара Ким Су. У него кабак возле санатория «Австралия».
— Понятно… Ладно, все, не задерживайся.
Он выбрался из ангара, осмотрелся: вроде ничего подозрительного. Местные обитатели дружно храпят. Нет, врешь… что-то здесь не так. Локтев ползком добрался до кустов, и в это время сзади, метрах в двухстах, грохнуло, как будто разорвался артиллерийский снаряд, а возможно, так оно и было. Локтева ударило по затылку, в глазах потемнело, а во рту появился металлический привкус. Он помотал головой, чтобы быстрей вернулось зрение, и оглянулся. На месте ангара клубился огромный черно-серый с серебристым в лунном свете отливом гриб — атомный взрыв в миниатюре…
