Галия Мавлютова - Королева сыска

— Помню, раньше гуляли так гуляли. — Подполковник замолчал, явно обдумывая, правильно ли будет в воспитательном отношении продолжать о былых временах. Но алкоголь разрушает воспитательные запреты. — Такие, помню, салюты устраивали. Вываливали из отделения — давай палить из табельного. Вокруг в домах все уже знали — менты гуляют, никто «02» не набирал, милицию на милицию не вызывал. Стресс снимало капитально. Ермолаев! — Григориев сдвинул брови, устремил взгляд на молчащего Ермолаева. — Смотри у меня!

— Да я что? Я ничего. Разливаю вот. — И чтобы снять с себя подозрения, опер Ермолаев потянулся к литрухе «Спецназа».

Выпили по новой.

— Или твоя Гюрза, — прожевав колбасу, снова заговорил начальник отделения, когда они выпили еще по одной, — тоже умела погулять. Ха! Ребята рассказывали… с Ленинского района ребята… Шепелева знаете? Вот! Вот они с Гюрзой приехали к ней домой после удачного задержания. Взяли они, кажется, группу сбытчиков и изъяли полно наркоты, ну и «заквасили» на радостях. Куролесили, колесили по городу и очутились у Гюрзы дома. Она жила тогда в коммуналке. Продолжили там. Говорят, Гюрза в этот вечер под этим делом особенно озлобилась на коммунальный быт и предложила устроить в комнате тир. Сначала позвонили в отделение, мол, не приезжайте, если что, по такому-то адресу. Потом постреляли по бутылкам. Потом бутылки кончились. И тогда Гюрза поставила себе на голову кофейную чашку да давай подзуживать оперов, не попадете, мол, слабо. Ну, два оперативника расстреляли чашку… Не промахнулись… Во дает баба, да? Эх, это все от нервов на нашей работе… — Григориев замолчал, погрузившись в задумчивость. Потом сказал:

— Давно это было… — И сам себя этими словами вверг в состояние грусти, которая не развеялась даже очередной стопочкой «Спецназа».

Может, по этой причине начальник отделения вскоре покинул своих подчиненных, предупредив их с порога:

— Если кто завтра поутру похмеляться будет…

Или это… Разить от кого, как из бочки… Глядите!

Ермолаев! Смотри у меня!

И ушел. А «Спецназ» остался в достаточных количествах. После ухода начальника паузы между приемами внутрь стали значительно короче.

— Витя, — Ермолаев положил Белякову руку на плечо и заговорщически склонился к нему, — ну как, ты с ней перепихнулся?

— Что? — не понял Беляков.

— Трахнул ее, спрашиваю? Или она тебя?

— Да пошел ты… — и Виктор объяснил Ермолаеву, куда тот должен пойти, во всех подробностях…

Она ждала этого телефонного звонка, знала, что он рано или поздно раздастся. Да нет, была уверена, что долго ждать не придется, от силы день.

И ожидала, что в трубке зазвучит голос с грузинским акцентом.

— Гюзель Аркадьевна?

— Да.

— Это была его личная инициатива. Поверьте, я не имел понятия. Я бы не допустил.

Она усмехнулась. Он знает, что она все равно не поверит, а ей придется сделать вид, что принимает его версию. Дипломатия, едренть!..

— Хорошо, — сказала она. — Считаем, дело прошлое. — И замолчала.

— Я помню ваши условия, — мужской голос был густой, тягучий, говоривший, видимо, привык обдумывать каждую фразу. — Мы можем поговорить об этом лично?

— Можем, — ответила она и подумала: «Сейчас я тебя удивлю, дядя Ося». — С точностью до наоборот.

— Не понимаю.

— Мы встретимся на том же месте, где в первый раз с вашим, этим… Но вы будете стоять на тротуаре, а я подъеду на машине, и вы сядете в нее.

В трубке зависла пауза. Видимо, со всех сторон прокатывает, что кроется за таким вариантом. А ничего, дядя Ося, женский каприз, не более.

— Я согласен, — наконец прозвучал ответ.

Глава 8

Грузная фигура, запакованная в желтую куртку тонкой кожи. Одна из тех вещей, по одному взгляду на которую видно, что стоит она немерено. Как и толстая золотая цепь на запястье руки, лежащей на спинке переднего сиденья. Южные люди, наверное, не могут избавиться от привычки к показушным атрибутам достатка, даже забравшись высоко и не нуждаясь ни в какой показухе. Осман дышит тяжело, похоже, у него начинает развиваться одышка. Сколько ему? Пятьдесят два. Конечно, уже не мальчик.

Гюрза на заднем сиденье молчит. Осман тоже.

Его явно тяготило присутствие Виктора, хотя он и согласился, чтобы молодой опер участвовал в их разговоре. Верно, отвык Османчик и от таких машин. Все «мерсы», «Чероки» да «Форды», уж он и забыл, как выглядит изнутри «Жигули» шестой модели. А что чувствовала Гюрза, находясь рядом с человеком, который хотел ее смерти и заказал ее убийство? Не то, что вроде бы должна. Ненависти не было. Да и почему она должна ненавидеть его больше, чем какого-нибудь там Креста, Болека, Цыгана, Черта и прочих? Почти все они в душе желают ей смерти, а этот решился. Только за это?

Так ведь преступник, что с него возьмешь. В его природе ненавидеть «ментов поганых», и разве в том дело, в какую степень возведена эта ненависть?

Все гораздо хуже: она испытывала к нему нечто вроде уважения как к противнику, равному себе.

Вот кого она по-настоящему не переносит, так это тех, кто предает своих — подставляет, сдает, унижает, продает, бросает, да просто подводит. Таких гнид хватает и в мире Османа, но там с ними решают быстро, без снисхождения, отстреливают, как пакостных крыс. Уж кому, как не Осману, знать об этом.

Грузин медленно обвел взглядом салон «Жигулей», словно этот осмотр мог ему что-то дать. Можно себе представить, как он себя чувствует в такой ситуации. Он, восточный мужчина, вынужден признать свое поражение от мента и вдобавок от женщины.

Гюрза не торопилась говорить. Она знала, что начинать придется ему. Нет, не начинать, а заканчивать. Заканчивать их разговор, который уже состоялся. Им не хватало точки, ее и предстояло сегодня поставить. А так они наговорились под завязку.

Их «диалог» начался тогда, когда они определились, кто на какой стороне. С тех пор для того, чтобы их противостояние нашло выход, им необходимо было пересечься. Пересеклись. Схлестнулись на Марьеве. И рано или поздно должна была начаться схватка. Гюрза плела сеть вокруг Османа Болек, Тенгиз, падчерица Марьева Алена…

Играла в открытую и не скрывала, что больше интересуется заказчиком Марьева, нежели исполнителем.

Заключительная часть их «игры» шла на нервах.

Горячий мужчина Осман выразил свое несогласие с поставленными Гюрзой условиями и заслал наемного убийцу. А она выразила свой протест с его взглядами на жизнь и смерть, переиграла его и задержала киллера.

Сегодня им предстояло ставить точку.

Гюрза посмотрела на грузина. Мясистый нос, лишенный пресловутой горбинки, скорее напоминающий славянскую «картошку», но оказавшуюся почему-то на смуглом лице. Тяжелый взгляд или только кажется таким из-за нависающих густых бровей.

— Повторю еще раз, что уже говорила вашему «засланцу», Роману свет Павловичу, — растягивая слова, произнесла Гюрза. — Меня ваш бизнес не касается. Меня интересует только стукач на Литейном. Который сливал вам информацию про подвижки в деле Марьева. Из-за которого меня ушли из Главка, тот самый, который настучал, что Гюрза даже в ссылке не оставит депутатика в покое. За что его, собственно, и убрали.

— Вы мстительны? — с трудом повернулся к ней Осман. Ему было тесно в салоне «жигуленка».

— Ни в малейшей степени, — без заминки ответила Юмашева. — Я не мелочна. Если кто-то мне нагадит — то бог ему судья. Я судить не имею права. Просто мне не нравится, что этот ублюдок до сих пор сидит в Главке и продолжает копать под моих друзей. Впрочем, это не ваше дело.

Осман молчал и смотрел в глаза Гюрзе. Гюрза тоже смотрела на Османа но не зрачок в зрачок, а по старой сыскарской привычке на мочку уха.

Это сбивало старого кавказца с панталыку.

— А если я не скажу…

— Тогда я расскажу кое-кому, по чьему приказу был убит авторитет Зверек. Тем, для кого Уголовный кодекс не указ. У меня свидетель, который видел вашего киллера, а уж установить связь между киллером и вами — дело плевое. Если смогла я — то они смогут и подавно.

— Зверек был очень плохим человеком, — быстро проговорил Осман. Он…

— Меня это не касается, — ледяным тоном перебила его Гюрза. — Мне совершенно не интересно, почему вы его замочили. Главное, что не по воровскому закону.

Виктор заерзал. Он вдруг понял, что Гюрза идет на сделку с Османом по той же самой схеме, что и он, когда колол киллера. Ай да Беляков, ай да сукин сын — работаете в стиле самой Гюрзы — это ж кому рассказать…

— Но это еще не все, — тем же ровным голосом внезапно продолжала Гюрза, и Виктор чуть было не обернулся к ней удивленно — как это не все?

Но сдержался, сохраняя на лице выражение многозначительной угрюмости.

Похоже, и Осман не ожидал никаких продолжений и вопросительно уставился на Юмашеву.