Эля Хакимова - Комната страха
В тишину комнаты вкрался новый звук. Он вплетался незаметно, органично и все же изменяя бесповоротно живую ткань клонившегося к закату дня и течение времени. В который раз сегодня по спине Евы пробежали ледяные мурашки.
Тихая и печальная музыка, не известная Еве и все же такая знакомая, как давно забытая колыбельная, записанная на подсознании, в глубинах, где она еще не осознавала себя отдельным от этого мира человеком, едва слышно проникала в кабинет Александры. Не ожидая уже ничего хорошего, Ева кинулась вон из комнаты и побежала на звук по темным коридорам, сбивая и расталкивая тетушек, которые, как медузы, выплывали из ярко освещенных комнат.
Все обитатели дома, зачарованные, как дети – волшебником с дудочкой из средневековой сказки, шли на звуки чудесной мелодии. Громче и отчетливей теперь слышна была музыка. Меньше оставалось надежды на то, что это всего лишь сон или недоразумение.
Все, кто, прижав руки к горлу, кто, закрыв ладонями рот или глаза, стояли перед источником печальных звуков. Застыв в молчании, все они смотрели на музыканта в центре вселенной. А Макс все играл и играл на скрипке эту душераздирающую мелодию, ничего и никого не видя и, наверное, не отдавая себе отчета в том, какое впечатление создает у окружающих, да и есть ли эти окружающие вообще.
С трудом передвигая чугунные ноги, двигаясь так, будто вместо воздуха был тягучий кленовый сироп, не имея возможности вздохнуть, Ева прошла сквозь толпу родственниц к нему. Гул все больше давил на уши, угрожая разорвать барабанные перепонки, и Ева почти хотела того, лишь бы не слышать эти звуки, лишь бы оказаться сейчас далеко отсюда.
Мучительно долго добираясь до Макса, она, наконец, дрожавшими от напряжения пальцами схватила его за руку. Потом, уцепившись за хрупкий гриф ладонями, под которыми со страшным звуком лопнули струны, отняла инструмент у Макса и, почувствовав дурноту и головокружение, рухнула бы на пол, не подхвати он ее на руки.
– Ш-ш-ш! – Приложив онемевшие пальцы к губам, Ева все еще держала покалеченную скрипку в другой руке, понимая, что выдавить из себя другие звуки ей пока не удастся.
– Ева, что с вами? – заботливо спросил Макс, усаживая ее на кресло и с тревогой всматриваясь в ее побледневшее лицо.
– Нельзя, – хрипло просипела она в ответ, – нельзя.
– Успокойтесь, не надо так волноваться. – Он смотрел ей в глаза, стоя на коленях у ее ног.
Тишина была такая угнетающая, что их шепот звенел в ней как будто многократно усиленный. Безмолвные зрители все так же, не шевелясь, смотрели на них со своих мест. Еву начал колотить озноб, трясущимися руками она поднесла к лицу скрипку, затем воззрилась на Макса.
– Что-то… Простите, я, видимо… – Он все еще ничего не понимал.
Вдруг тишину разбил детский плач. Мгновенно расколдовав всех присутствующих, Коко призывала их внимание к себе. Напуганная странным поведением взрослых, она пустилась в рев, горько жалуясь на обидчиков им же самим. Все засуетились. Незамедлительно девочку подхватили на руки и унесли, оставив Еву и Макса одних.
– Где вы взяли это? – Ева протянула скрипку в дрожащих руках. – Где?!
– Это принесла та маленькая девочка. Скажите, я вас чем-то обидел? – мягко, но настойчиво пытался прояснить ситуацию Макс.
– Это скрипка Лени. Она умерла, – коротко обронила Ева в ответ, едва не застонав.
– Простите.
– Мы уезжаем, – покачав головой, устало произнесла Ева.
– Может, вам лучше остаться? – предложил он.
– Я смертельно устала. Хватит с меня праздников. Едем, – решительно встала на нетвердые ноги Ева.
Уже на улице, когда они усаживались в машину, к ним выбежала Фани. Заламывая руки, извиняясь через каждое слово, она пыталась уговорить Еву остаться. Или хотя бы попрощаться с бабушкой.
– Ева, вам совсем не надо убегать, все понимают, что это не нарочно, – напрасно пыталась успокоить их Фани срывающимся от волнения голосом, – а тебе, бедняжке, и вовсе хорошо бы отдохнуть…
– Фани, спасибо, но мне лучше уехать, – устало отвечала Ева, не чаявшая уже оказаться в тишине. – Передай всем привет и не задерживай меня, пока Виола не всполошилась. Ну пожалуйста!
Фани со вздохом вынуждена была уступить и, больше уже не пытаясь задерживать их, только грустно смотрела на отъезжавших. По-осеннему бархатные сумерки опустились уже на лес, но дом, окутанный отблеском наполненных электричеством и людьми комнат, еще парил в мягком облаке света.
– Я не знала, что вы играете, – после долгой паузы обратилась Ева к Максу.
– Да, – просто ответил он и снова надолго замолчал. Но его молчание было уверенным, ничуть не смущенным и наполненным доброжелательности. В отличие от ее, усталого и беспомощного.
– Что это за мелодия?
– Средневековая английская баллада. Мы с братом вместе начинали учиться музыке, но он пошел гораздо дальше. А я вот свернул в сторону других патологий… стал детективом.
– Вы хорошо играли, – кивнула Ева соснам, выступающим из тугой тьмы леса в конусы дорожных фонарей. Вдали показалось марево, дрожавшее над невидимым еще городом. На пол ночного неба поднялась гора разбавленного света, стирая звезды и легкие тени светлых облаков.
Утомленная Ева, крайне недовольная собой, бестолковым днем и никчемной поездкой, уже не находила в себе сил даже разозлиться как следует. На своих ненормальных сестер, сумасшедших бабушек и полоумных тетушек, как сговорившихся запутывать ее больше и больше, вместо того чтобы прояснить и разложить все по своим местам.
«Мне вообще нельзя переживать и волноваться», – пожаловалась она своему отражению в стекле и пообещала себе больше не делать этого. Обрадовавшись городу как родному, когда он яркими огнями встретил путешественников, Ева уже почти приободрилась. И чем ближе подъезжала к центру и громадине собора, тем дальше от нее уплывали неприятности старого дома, с его болезненными обитательницами и их запутанными отношениями между собой и этим миром.
– До свидания, Ева, – проводив ее до дверей, улыбнулся Макс.
– До свидания. Вы остаетесь в городе?
– Нет, снова уезжаю. Если что… звоните.
– Да-да, непременно…
Больше об этом дне она старалась не вспоминать. Лишь иногда ей снилась та печальная мелодия. Ева иной раз прослушивала в поисках этой музыки диски, но быстро отвлекалась на что-то другое и под конец посещения музыкального магазина уже с трудом могла припомнить мотив. По ночам он ей снился опять и стал уже привычным фоном не только для снов, но и для повседневных забот.
Глава 7
Снег, и куда он может занести
Марфа больше не напоминала о себе. Виола изводила ее своим обычным способом, но с ней можно было смириться. Что Ева и сделала. Все так же часто звонил Макс, вежливо справлялся о самочувствии, не утомляя, впрочем, долгим разговором. Единственное, что ее теперь раздражало, – это больницы. Никогда до сих пор так много времени не проводившая в них, Ева тратила много сил на бесконечные очереди и бюрократов государственной клиники. Иногда у нее снова возникало странное ощущение, что на нее пристально смотрят. Резко оборачиваясь, она никого не замечала. «Наверное, просто нервы», – вздыхала она.
В общем-то, больших неудобств беременность ей не доставляла. Еще бы, она жила в полное свое удовольствие, не работала, гуляла когда хотела, ела что вздумается – в общем, сибаритствовала напропалую.
Единственное, что ее беспокоило, – вопрос о Ларе и Лени. Ну еще и о бабушке с Марфой. Но все, что лежало вне ее тела, в любом случае воспринималось теперь как текст. Рукописный текст. А Ева всегда склонна была к восприятию скорее формы, чем содержания, причем сама признавала этот прискорбный факт.
Конец осени, в отличие от ее начала и середины, выдался необыкновенно мягким. Теплый воздух пропитал все предметы, людей и природу. Все циклоны и ветры проходили стороной, оставляя под колпаком осени этот теплый островок. Удивительный контраст тишине и покою составляли яростные пожары желто-красной листвы в парках и садах.
Ева ходила теперь медленно, переваливаясь как утка. Вставала и садилась, прилагая огромные усилия, и долго искала удобное положение перед сном. Спала она все больше и больше, дико уставала практически от всего. Но время бежало быстро и незаметно. Вообще, время стало вести себя непредсказуемо. Может, оттого, что у нее теперь была точка отсчета? Вернее, финишная черта, которая, чем стремительнее надвигалась, тем менее была желанна и более ужасала.
Эти мысли Ева отгоняла, стараясь как можно больше прочитать и узнать о своем положении, о детях и собственно родах. Вообще, думать она старалась меньше.
И вот однажды в субботу пришла зима. Ева сидела дома и пыталась укротить разноцветные нитки и связать хоть что-нибудь, в конце концов, когда стало необыкновенно тихо. Так тихо, как будто отменили все звуки. Как будто мир окутали ватой.
