Андрей Троицкий - Капкан на честного лоха
Несмотря на субботний день, дома милиционера не оказалось, пришлось пилить до отделения милиции, где тоже никого не оказалось кроме милиционера водителя, караулившего на дворе казенную машину. Петухова рассказала о преступлении водителю, тот помрачнел, зашел в дежурную часть и накрутил номер какого-то телефона, пересказал сообщение старухи начальству.
Закончив разговор, водитель нахмурился ещё сильнее.
– Праздник у них там, – сказал он. – Отмечают праздник. Поняла, старая?
Валентина Николаевна ничего не поняла, но головой кивнула. Что за праздник? И по какому случаю? Впрочем, тут и думать нечего, у милиции каждый день праздник. При таких-то зарплатах, взятках и поборах можно без перерыву за воротник заливать.
– У меня в доме муж убитый лежит, – сказала она. – А у вас все праздник, когда ни зайдешь.
Водитель велел Петуховой отправляться домой, ждать начальство. Уронив пару бесполезных слезинок, Валентина Николаевна поплелась обратной дорогой, скинув пальто, села у окна и уставилась на калитку.
* * *Ждать милиционеров пришлось долго, будто не человека убили, а курицу.
Наконец, приехал участковый Стаднюк, какой-то человек в штатском и молодой милиционер, совсем мальчик, в офицерском кителе и погонах лейтенанта. От участкового Стаднюка явственно попахивало свежим водочным перегаром. От лейтенанта пахло приятнее, пивом и сладким десертным вином. Новая работа, этот чертов труп, перепавший именно в субботу, не вписывался в планы сыщиков.
Милиционеры осмотрели безжизненное тело, переворачивая бедного Сергеича с боку на бок, словно котлету на сковороде. Стаднюк все поторапливал лейтенанта, беззвучно шевелил губами, округлял глаза. И все щелкал пальцем то по циферблату наручных часов, то по горлу. Звук из горла выходил смачный, словно из дубовой бочки.
Тот, что в штатском, самый трезвый, усевшись за стол, стал писать бумажки. Прервав осмотр места происшествия, участковый сгонял за понятыми, стариками Засоховыми. Заставил их расписаться в протоколе. Молодой лейтенант все вздыхал, качал головой, наконец, задал волновавший его вопрос Стаднюку:
– Товарищ капитан, а не мог он сам себя, ну, порешить? Может, это самоубийство?
– Хрен его знает, – глубокомысленно ответил Стаднюк и щелкнул пальцем по часам. – Вскрытие, друг мой, покажет. Все покажет.
Петухова вылезла вперед из-за спин понятых.
– Так он же был в ковер закатан, – заявила она. – Под кроватью лежал. Это я его вытащила оттудова.
Стаднюк округлил глаза, нахмурился.
– Что? – вдруг заорал участковый. – Что ты сказала, старая? Ты вообще соображаешь, что мелешь? Или как? Совсем из ума выжила?
Мясистая физиономия Стаднюка налилась кровью, пошла пятнами. Он едва не налетел на старуху с кулаками.
– Какого черта, дура старая, ты наделала? Что ты натворила, безмозглая ведьма? – он передразнил старуху, шепелявя и выставляя вперед нижнюю губу. – Ковер, мать твою. Под кроватью, мать твою, лежал.
Петухова, почувствовала свою вину, испугалась начальственного гнева, багрового лица Стаднюка. Она пожалела, что вставила свое нетактичное замечание. Отступила на прежнюю позицию, вжала голову в плечи. Валентина Николаевна поняла, что на объективное расследование гибели Сергея Сергеевича надеяться нечего. Все спишут на самоубийство или на несчастный случай. Худшие прогнозы Петуховой тут же подтвердились.
– Может ведь и так быть, что бутылкой потерпевший поранил себя по пьяному делу, – объяснил умный лейтенант. – А потом хотел остановить кровотечение. Ну, и закатался в ковер. Потому что ничего другого, кроме ковра, под рукой не было.
– Кстати, мужичок он был сильно выпивающий, – при слове «выпивающий» Стаднюк поморщился, словно сам состоял активистом общества трезвости. – И ко всем своим достижениям трижды судим. Теперь, кажется, завязал. Но как знать, как знать…
– Да, это многое объясняет, – кивнул лейтенант. – Ну, то, что пострадавший бухал, многое объясняет. По пьяному делу не то что в ковер закатаешься…
– Ладно, вскрытие покажет, – подвел итог Стаднюк, нетерпеливо щелкнул себя по горлу, выбив бочковой звук, и сердито глянул на Петухову.
Хорошо хоть она догадалась перенести чемоданы квартирантки на свою половину, да ещё наволочку набила шмотьем и парфюмерией. А то милиционеры объявили бы чемоданы вещественным доказательством или какими-нибудь важными уликами. И уволокли с собой. А там, глядишь, их жены стали щеголять на улицах Ижмы в столичных обновах. А что не в пору, толкнули бы знакомым, родственникам или распродали на базаре.
Допрос хозяйки дома отложили на понедельник, наказав Петуховой явиться в управление внутренних дел, к молодому лейтенанту. Милиционеры вызвали по рации дежурную машину «скорой помощи», отпустили понятых и уехали по своим делам. Валентина Николаевна перекрестилась, хотела выйти из комнаты, бросила последний взгляд на покойника.
Сергеич смотрел в потолок безразличными стеклянными глазами. Корка засохшей крови на лице сделалась совсем черной.
* * *Цыганков, сразу выбрал правильное направление, но дорога в пять километров превратилась в долгое и трудное путешествие. Хляби небесные разверзлись, дождевые струи лились, не переставая, сверкая, как елочная мишура. Суглинок под ногами совсем раскис, стал скользким. Глина липла к ботинкам, ноги сделались тяжелыми и непослушными.
Цыганков несколько раз падал лицом в грязь, вставал и шел дальше. Он добрел до подворья староверов, когда время близилось к ночи. Не выдавая своего присутствия, присел на корточки среди березовых зарослей, стал наблюдать за окошками, освещенными слабым дрожащим светом керосиновой лампы. Кто остался в доме? Не известно. Где Климов и Урманцев? Не понятно.
С другой стороны окна мелькнули чьи-то тени, но на дворе не появилось ни души. Только какой-то мужик вышел на крыльцо, скурив папироску, убрался в дом.
Цыганкову самому мучительно хотелось курить, он вспоминал пачку сигарет, спрятанную во внутреннем кармане, чтобы не промокла, грыз тонкую березовую веточку и сплевывал горькую слюну. Дождевые капли падали на щеки и нос, попадали за ворот куртки. Цыганков вытирал лицо рукавом и шепотом матерился. Сорок минут он смотрел в желтые окна дома, он промок и озяб, терпение иссякло. Цыганков пришел к мысли, что дальше мерзнуть бессмысленно.
Солнце зашло за горизонт, чтобы подняться через полчаса, на землю спустился густой кромешный мрак. Ждать больше нечего, Цыганков решил, что с темнотой наступило его время.
– Что-то я совсем заржавел, – пожаловался Цыганков самому себе. – До основания.
Он встал, пригнулся, короткими перебежками припустил к дому. Когда подбежал к забору, нерасчетливо низко поднял ногу и упал, заляпав грязью куртку. Наконец, он подобрался к окну. Поискал глазами чурбан, на который, чтобы заглянуть в окно, вставал сутки назад. Но тот куда-то запропастился, зато появились козлы, на которых, видимо, недавно пилили дрова.
Он перетащил козла к окну, забрался на них, держась руками на наличник, заглянул в комнату. И от неожиданности чуть не грохнулся на землю.
Стол, но котором сутки назад стоял гроб с покойником, совершенно преобразился. Ни гроба, ни жмурика. В полоборота к окну, развалившись на стуле, скучал чернявый лейтенант внутренних войск. Он ковырял в зубах сломанной спичкой. Другой стул занимал сержант срочник. Круглая морда сержанта с розовым юношеским румянцем, коротко стриженые волосы цвета выцветшей соломы показались Цыганкову знакомыми. Кажется, на зоне и встречались. Сержант сидел спиной к окну и тасовал колоду засаленных карт, собирался сдавать.
Цыганков, не дыша, замер на козлах, наблюдая за тем, что происходит в комнате. Наконец, приняв решение, соскочил вниз, забежал за угол дома. Оказавшись на дворе, Цыганков пошел вдоль ряда сараев, соображая на ходу, в подвале которого из них отсиживаются Урманцев и Климов. Кажется, в этом. Он дернул дверь, переступил порог. Закричал испуганный петух, зашлепали крыльями куры. Черт, не туда попал.
Цыганков вышел, натолкнулся на бочку, полную воды и куриного помета, толкнулся в дверь другого сарая. Ни черта не видно. Он опустился на колени, стал шарить руками по земле, надеясь найти люк погреба. Но наткнулся лишь на рассыпанные по земле деревянные чурбаны, больно врезался лбом то ли в ящик, то ли в сундук. Нет, без хозяев он ничего не получится. Нужно возвращаться.
Цыганков пробежал двор, снова залез на козла. Осторожно заглянул в комнату.
Видимо, вэвэшники недавно порубали ужин и коротали время за игрой в секу и анекдотами. К столу подошла женщина, стала собирать грязные тарелки. Лоб и подбородок женщины были замотаны застиранным платком, из-под ткани высовывался короткий вздернутый обрубок носа и розовые, недавно зажившие рубцы на обеих щеках. Старика хозяина не видно. Что же делать? Хорошо бы переговорить с этой страшной бабой, но она вряд ли выйдет во двор ночью. Цыганков, напрягая извилины, морщил лоб, едва ушами не шевелил, но ничего путного в голову не приходило.
