Харлан Кобен - Прошлое не отпустит
Не отвечал на звонки и, мало того, шпионил за ней, хотя каким образом, непонятно.
Не то чтобы она этого вовсе не заслужила. И все-таки Меган стремилась поговорить с ним, рассказать о прошлом, о переживаниях, объяснить, что жена, которую он поклялся оберегать, теперь оказалась в опасности, а он даже не отвечал на ее отчаянные звонки и вел себя как избалованный мальчишка.
Она снова потянулась за сотовым. Она уже забила номер Рэя в телефонную память и теперь просто нажала на клавишу, но как раз в этот момент вдали показалось здание лечебницы.
«Не будь идиоткой!» — выругала себя Меган.
Она отключила связь, поставила машину на стоянку и, все еще кипя от негодования, вошла внутрь.
Барби держалась на две машины позади.
Она не опасалась, что Меган ее заметит, вряд ли та была экспертом по отслеживанию «хвостов», но осторожность не помешает. Сам тот факт, что обыкновенная на вид домохозяйка оказалась каким-то образом замешана во всю эту историю, указывал на то, что внешность бывает обманчива. То же самое, конечно, можно было сказать и о самой Барби.
По пути она в мыслях невольно возвращалась к внезапному предложению Кена. Да, конечно, все это было очень мило и даже замечательно, и все же очень ее раздражало. Она всегда исходила из того, что Кен свободен от распространенных иллюзий, а их отношения открыли ему глаза на новую, совершенно иную действительность. Оказывается, нет. Даже он, выходит, не способен заглянуть за границы того, что всем вдалб-ливают с первых дней пребывания в этом мире.
Например, несчастные родители твердят детям, что радость в жизни можно обрести, только в точности следуя их примеру. Барби никогда не могла понять такой логики. А что они там толковали насчет безумия и его проявлениях? Разве не безумие — постоянно делать одно и то же в ожидании различных результатов этой самой деятельности? А ведь мир именно так и живет. Например, отец Барби ненавидел каждое утро надевать свой видавший виды костюм, завязывать галстук и плестись на работу, чтобы в шесть вечера, злым и усталым, вернуться домой и поискать утешения классическим способом — на дне бутылки. А мать ненавидела свою роль домохозяйки, которую унаследовала от своей матери, а та от своей, так почему желала того же дочери?
Найти мужа, устроиться, нарожать детей, словно обиды и беды — это ценности, которые следует передавать из поколения в поколение?
Что это за извращенная логика?
И вот теперь Кен захотел на ней жениться. Заиметь дом, частокол вокруг дома и, конечно, детей, хотя сама Барби давно решила, что материнские органы в ее теле природа не предусмотрела. Она посмотрела в ветровое стекло и покачала головой. Неужели он так и не понял? Она любит риск, возбуждение, опасность и уверена, что именно такая жизнь ей предначертана Богом. Это Он сотворил Барби такой, какова она есть. И зачем бы Ему это делать, если ей придется стать такой же, как другие, безмозглой домохозяйкой, стирать детские пеленки и подтирать сопли?
Необходимо помочь Кену понять, что не случайно их дороги пересеклись. Она любит его. Он — ее судьба. И сейчас, Барби не сомневалась в этом, ее задача — убрать пелену с его глаз. Он поймет, должен понять. Он даже облегчение испытает от того, что не придется просто жить, как все, по привычке.
Меган включила сигнал правого поворота и съехала с главной дороги. Барби последовала за ней. Она перестала думать о предложении Кена и сосредоточилась на том, как придется поступить с Меган. Барби совсем не улыбалось убивать эту женщину. Если верить Голдбергу — а она не поверила, — но если все же верить, то Меган не представляла для них с Кеном никакой угрозы, и это, конечно, только к лучшему. Барби не задумываясь отпустила бы ее — пусть себе возвращается в свой жалкий дом, к мужу и детям. Но так не получится. Дело следует завершить. Если не обрубать все концы, на такой работе, как у них с Кеном, долго не протянешь.
Барби увидела, что Меган паркует машину и заходит в здание, над подъездом которого значится: «Сансет. Жизнь с нашей помощью». Гм… Барби поставила машину в дальнем конце стоянки и, пошарив под сиденьем, вытащила нож.
Все еще пребывая словно в полудреме, Рэй засобирался домой.
Брум позвонил в участок и, не сказав более ни слова, поехал в парк. Рэй потоптался на месте еще минут пять, как если бы ему трудно было заставить себя сделать хоть шаг. Ничего не понятно, чушь какая-то. Он попытался хоть как-то сопоставить факты, но еще больше запутался.
Проходя по бульвару Дэнни Томаса, мимо Трампа — безвкусного подражания Тадж-Махалу, — Рэй почувствовал, как завибрировал сотовый. Он неловко полез в карман, но пока вытаскивал, связь оборвалась. Рэй посмотрел, кто звонил, и, увидев, что это Меган Пирс, застыл на месте.
Кэсси.
Перезвонить? Или лучше не надо? Да, она набрала его номер, и это о чем-то свидетельствует, но она же и дала отбой. Или связь оборвалась. Но в таком случае почему бы ей самой не перезвонить? Решив подождать, Рэй покачал головой. Что с ним происходит? Ни с того ни с сего он превратился в подростка со вспотевшими ладонями, пытающегося понять, что бы мог значить звонок первой в его жизни подружки.
«Интересно, — подумал Рэй, — откуда она узнала мой номер? А впрочем, какое это имеет значение? Важно другое — она позвонила. Зачем? Непонятно». Рэй стиснул сотовый в ладони, мысленно умоляя его завибрировать. Может, разрядился? Надо проверить. Или он вне зоны досягаемости? Тоже надо проверить. «Ну что за дикость! Немедленно прекрати это. Кэсси либо перезвонит, либо нет».
И если нет, что тогда?
Снова запои, снова провалы в памяти?
На последнем повороте к своему полуподвальному жилищу — взрослый мужчина живет в полуподвале, подумать только! — Рэй резко остановился. У дома стояли четыре полицейских машины.
Ничего себе.
Он спрятался за телефонной будкой. Снова дикость. Может, стоит деру дать, но какой в этом смысл? К тому же если Брум хотел его арестовать, то спокойно мог сделать это десять минут назад. Рэй осторожно выглянул из-за будки. Его домовладелец — пакистанец Амир Балох — стоял у входа, скрестив на груди руки. Рэй медленно направился к дому, ожидая, что вот сейчас его схватят. Этого не произошло. Копы вошли в дом и тут же вышли с коробками в руках.
Амир покачал головой:
— Я словно домой вернулся.
— Что тут происходит? — спросил Рэй.
В этот момент один из полицейских заметил его появление и подошел. Судя по жетону, его звали Ховард Доддс.
— Рэй Левин?
— Да.
— Я Доддс, из управления полиции Атлантик-Сити. — Он протянул Рэю лист бумаги. — Это ордер на проведение обыска в этом помещении.
— Он занимает только квартиру в цоколе, — жалобно проговорил Амир.
— Ордер выписан на обыск всего помещения, — повторил Доддс.
Рэй не удосужился даже прочитать его.
— Может, я помогу вам найти то, что вы ищете? — спросил он.
— Нет.
— Или дам пароли к компьютеру, если в этом есть необходимость.
— Умный ход, — улыбнулся Доддс.
— Простите?
— Есть пароли, которые предназначены для того, чтобы уничтожить или стереть файлы.
— Да? А я и не знал.
— Просто хотите помочь?
— Ну да.
— С вашего разрешения, мы займемся своим делом. — Доддс повернулся и вновь направился к дому.
— Весьма сожалею, Амир. — Рэй сочувственно по-смотрел на побледневшего хозяина дома.
— Вы хоть знаете, что им нужно?
— Это длинная история.
— У меня будут неприятности?
— Нет.
— Уверены?
— Абсолютно.
— У меня уже были неприятности в Карачи. Шесть месяцев в тюрьме провел. Поэтому мы и перебрались сюда.
— Мне очень жаль, Амир, — повторил Рэй.
— Что они у вас найдут?
— Ничего, — сказал Рэй, и это были не просто слова. Они перероют все фотографии, но не найдут ровным счетом ничего. Рэй снова вспомнил тот злополучный вечер. Это была единственная картина, от которой он так и не смог избавиться с помощью алкоголя, которая никогда не сотрется из его памяти.
Впрочем, не совсем так. Кэсси тоже навсегда останется с ним.
Рэй вспомнил ту чудную фотографию, что показал ему Брум, — фотографию мужчины с обритым черепом и козлиной бородкой. Отчего-то возникло чувство страха, сдавило в груди. Рэй отошел, оставив Амира одного у входа в его собственный дом. Рэю вдруг показалось, что он вот-вот разрыдается. Он попытался вспомнить, когда такое случалось в последний раз, когда он по-настоящему плакал, вот так, как готов был заплакать прямо сейчас. Взрослым он плакал дважды. В первый раз, когда умер отец. Во второй — семнадцать лет назад, там, в парке.
Он пошел вниз по улице, в сторону своей любимой пивной. Но не вошел, даже желания не возникло. Чего ему действительно хотелось — хотелось всегда, сейчас он это понял, — так это избавиться от бремени. Звучало сентиментально, фальшиво, и все-таки, быть может, если рассказать кому-нибудь всю правду про тот вечер, это если и не снимет тяжесть с души полностью, то хотя бы поможет отступить от края пропасти.
