Виктор Пронин - Смерть в своей постели
— Когда же они успели? — растерянно проговорил Скурыгин. — Ведь прошло, наверное, около часа, — он посмотрел на часы. — Нет, оказывается, прошло уже два часа. Шаланда сработал.
— Кто это?
— Начальник милиции.
— У тебя появились хорошие знакомства?
— В гробу я видел эти знакомства. Мне нужно переодеться.
— Сейчас?
— Немедленно.
— Мы с тобой в разных весовых категориях… Тебя это не смущает? Будешь выглядеть отощавшим.
— Я не могу появиться в городе в этом пальто и шлепанцах. Тащи все, что есть. Выберу.
Игорь уже пришел в себя и выглядел как обычно — замедленным, неторопливым, на каждое скурыгинское слово отвечать не спешил, впадал в некоторое раздумье, словно докапывался до скрытого смысла услышанного. Впрочем, вполне возможно, что не торопился Игорь сознательно, оттягивая тот момент, когда Скурыгин выйдет из дому, ведь не отстанет тот сегодня, это Игорь уже понял. Бросив на гостя взгляд, долгий, прощупывающий, он решил, что не надо бы ему сразу бросаться во все авантюры, которые тот предложит, не надо. Лучше выждать какое-то время, пока все утрясется, уляжется, станет на свои места.
С тяжким вздохом Игорь пошел к шкафу и принес несколько коробок с обувью. Скурыгин тут же выбрал туфли мягкие, из натуральной кожи, с тяжелой литой подошвой. По сезону выбрал, а Игорь только дух перевел — дороговаты были туфли, пару сотен долларов он отвалил за них и ни разу надеть не успел. Из верхней одежды Скурыгин облюбовал кожаную куртку и клетчатую кепку. Теперь, полностью преображенный, он был готов выйти в город.
Пройдя в прихожую и остановившись перед зеркалом, он придирчиво осмотрел себя.
— Сойдет, — сказал наконец, и вернулся в комнату. — Деньги нужны. У меня совсем нет денег.
— А у кого они сейчас есть… У меня тоже нет. Всем владеет Объячев.
— Владел, — поправил Скурыгин. — Мы все у него отсудим, все вернем.
— Как? — простонал Игорь.
— Факт моего пребывания в заложниках установлен. Составлен и подписан протокол. К нему приложены снимки подвала, где я сидел. Мои фотографии, где я выгляжу, как старая обезьяна. Я не брился все это время.
— Надо же, — пробормотал Игорь, думая о чем-то своем.
— Все подписи, датированные этими месяцами, недействительны. И все договоры, расписки тоже недействительны. И мы не остановимся, пока…
Скурыгин увидел, что Игорь совершенно его не слушает, попросту пережидает, пока тот закончит говорить. Он замолчал и получил еще одно подтверждение, что Игорь его не слышит, — тот продолжал сидеть, ковыряя пальцем обивку кресла и кивая головой — дескать, пой, птичка, пой.
— Игорь! — громко позвал Скурыгин.
— Ну? — вздрогнул тот от неожиданности.
— Что происходит?
— Видишь ли, Эдик… Наверное, я должен был сказать тебе об этом с самого начала, но все не решался, да и ты не замолкал… Ребята поговаривают… В общем, у многих сложилось мнение, что ты нас всех кинул. — Игорь искоса взглянул на Скурыгина.
— Не понял? — тихо сказал тот.
— Да ладно тебе, Эдик, — с легкой приблатненностью протянул Игорь. — Все ты понял. И не надо Ваньку валять. Так не бывает, чтобы один был умный, а остальные дураки.
— Игорь! — заорал Скурыгин. — Говори ясно. Я не врубаюсь! На что ты намекаешь!
— Чего намекать? Открытым текстом говорю — кинул. И все ребята сошлись на этом.
— Как кинул?!
— Ты продал все наше хозяйство Объячеву, получил с него хорошие бабки и слинял. А историю с заложником вы просто разыграли. Посмотри на себя в зеркало — так заложники не выглядят. Кинул ты нас, Эдик. И вот что скажу… Не везде тебе можно появляться. Не знаю, какие у тебя отношения с милицией, ты вон даже ихнего Шаланду, оказывается, лично знаешь…
— Он допрашивал меня!
— А я что? Я ничего. Допрашивал — значит, так и надо. Не допрашивал — тоже хорошо. А сейчас от кого убежал? От Объячева? Он, говорят, мертв уже несколько дней. От милиции? Так у тебя Шаланда в кармане. От кого бежишь, Эдик? Не знаю, не знаю… Но больше всего опасаться тебе надо наших же ребят. Мы разорены. У нас ничего нет. Ты, ведь, не только договоры подписывал в своем подвале, ты и банковские чеки подписывал… На наших счетах дуля с маком, Эдик.
— И за это я его убил! Понял? Я убил Объячева!
— Надо же, как получается, — сонно проговорил толстяк и от сосредоточенности даже губы вперед выпятил. — Объячева убили неделю назад, по телеку показали. А тебя из подвала Шаланда вытащил вчера или позавчера… Он тебе и пистолет выдал?
— Из пистолета стрелял не я.
— А кто?
— Не знаю.
— Ладно, Эдик, ладно… То ты убил, то не знаешь, кто убил… Шаланда, может быть, и поверил тебе по старой дружбе, а ребята… Не знаю, поверят ли. Давай соберемся, поговорим.
— Давай, — уныло согласился Скурыгин. После короткой вспышки ярости от непонимания, недоверия, он весь сник, и теперь выглядел усталым и действительно слабым, каким притворялся совсем недавно.
Только сейчас Скурыгин в полной мере осознал, в каком положении оказался. Рассчитывать на восторженный прием, на красивое застолье в хорошем ресторане, на веселые тосты и щедрые пожелания он уже не мог. Такой встречи не будет. Предстоит работа, тяжелая работа по переубеждению своих же соратников.
— Ты сообщил кому-нибудь, что я здесь, у тебя? — спросил Скурыгин.
— Нет еще, — многозначительно протянул Игорь.
— Но сообщишь?
— Конечно. Ты же сам этого хочешь. Соберемся вечерком, покалякаем.
— Соберемся, — все с той же унылостью ответил Скурыгин, прекрасно понимая, что это будет за каляканье. — Деньги нужны. Немного. Хотя бы тысячу. Такси, перекус, нужно побывать в некоторых местах… Не жлобись, Игорь, верну. Ведь не было случая, чтобы я не возвращал.
— До сих пор не было. — Игорь полез в карман, вынул бумажник, покопался в нем толстыми короткими пальцами и вынул пять стодолларовых купюр. — Это все, Эдик. Себе оставил три. Тебе пять. Учитывая, что после сырого подвала тебя потянет на всевозможные соблазны. Если ты в самом деле скрываешься от милиции, домой тебе ехать нельзя. Наверняка нарвешься на засаду.
— Знаю, — сказал Скурыгин, пряча деньги в карман.
— Так что? — снова спросил Игорь. — Соберемся сегодня?
— Я готов.
— В десять вечера. Здесь.
— Договорились.
Весь день Скурыгин не знал, куда себя деть. Он несколько раз проезжал мимо своих бывших владений, всматривался в окна, пытался узнать кого-либо, но войти не решался. Состояние было паскудное, хотелось выпить, хорошо так выпить, но знал — нельзя. Вечером должен состояться очень важный разговор. И неизвестно, чем он закончится. Удастся ли ему отстоять роль предводителя, или уже нашелся другой мужик, порешительней… Оказывается, два месяца — это очень много, это очень большой срок. Ну, ничего, возвращаются люди и через годы.
Попытался было позвонить Скурыгин по прежним своим связям. Одному позвонил, второму, третьему. Разговоры получились странными какими-то, двусмысленными. Его поздравляли с освобождением, с возвращением к жизни деловой и веселой, но чувствовал — каждый раз возникало напряжение, недоговоренность, уход от главного. Спрашивали о здоровье, материли Объячева, делились новостями, которые только что увидели по телевидению, и при этом ни слова о деле. Все готовы были встретиться, отпраздновать возвращение, но не сейчас, попозже, завтра, послезавтра, а лучше на следующей неделе. И, вообще, созвонимся, старик, согласуем и отметим событие достойно. Никто не пригласил к себе, никто не напросился на встречу. Все оказались занятыми, у всех именно в этот день были назначены важные дела, отложить которые было невозможно.
К вечеру Скурыгин сник окончательно. К тому же устал.
Хотелось прилечь, забыться, опять захотелось выпить. Он зашел в какой-то занюханный ресторанчик, подивился ценам, понял, что содержат его только для того, чтобы оправдать деньги, которые где-то крутятся с бешеной скоростью, как совсем недавно крутились его деньги. Все это он понимал, все было знакомо.
Но мясо оказалось вполне приличным, водка, которую он заказал, тоже, вроде, ничего, и он просидел в забегаловке не меньше двух часов. Никто его не тревожил, не поторапливал, зал был почти пуст. В углу шушукалась парочка, видимо, из своих. Сначала они сидели напротив друг друга, потом сели рядом, совсем рядом, и Скурыгин отвернулся — и это было знакомо.
Потом в ресторан заглянули два милиционера. Не глядя по сторонам, прошли к стойке, посмеялись с барменом и, выпив граммов по сто пятьдесят водки, так же молча, деловито вышли. Скурыгин их не интересовал, более того, он понял — милиционеры подчеркнуто не смотрели на посетителей, давая понять, что здесь они не нарушат ничей покой, здесь территория для них как бы неприкосновенная. И это было знакомо.
