Мария Спасская - Сакральный знак Маты Хари
– А я к вам, Альберт Семенович, не с пустыми руками, – приподнялся со стула Яков, вынимая из пакета водку и закуски. – Чаем не могу вас напоить, а так – вот.
Гость обвел рукой поспешно организованное на столе скромное великолепие.
– По совету Нины Федоровны купил, – наудачу добавил он.
– Это вам Ниночка подсказала, что я только «Столичную» употребляю? – обрадовался генерал. И дрогнувшим голосом выдохнул: – Помнит, заботливая!
Потянувшись к тумбочке, хозяин достал две пыльные стопки, вытер полотенцем, пошарил глазами по комнате, остановил взгляд на трех яблоках, лежащих на тумбочке, и решительно переложил фрукты на стол, освободив тарелку. Тарелку, в свою очередь, вытер тем же полотенцем, что и рюмки, выложив на нее копченые ножки. Закончив приготовления, откупорил водку и разлил по стопкам.
– Ну, Яков, за знакомство! – провозгласил тост, чокаясь с гостем и опрокидывая в себя прозрачную крепкую жидкость.
Осторожный Гройсман свою рюмку едва пригубил и отставил в сторону, спрятав за банку с огурцами.
– Я очень перед Ниной виноват! – шумно втянув носом воздух, проговорил старик. Закусывать он не стал, снова наполнив свою опустевшую посуду. – Я же люблю ее всю свою жизнь! Да и она меня тоже. Когда умер Вадим, я думал – разведусь с Зинаидой и женюсь на Ниночке, и уедем мы с ней далеко-далеко, куда-нибудь в теплые страны. Но ей, конечно, ничего не говорил. И вдруг умирает моя Зинаида. Представьте себе, Яков, мое состояние, когда Нина Федоровна прямо на похоронах подходит и говорит – теперь нас ничто не держит, мы можем пожениться и объединить наши участки! Ее слова показались неуместными, и я об этом прямо сказал. Нина обиделась, ушла с похорон и больше меня знать не хотела. Когда дочь предложила продать дачу, я согласился. А чтобы никого собой не обременять, перебрался сюда, в дом престарелых. А ведь у нас в Загорянке был целый подземный город! У-у, что ты! – Старик покачал могучей головой. – Случись какой катаклизм, там можно укрыться и продержаться хоть год, хоть два. Местные называют нашу часть поселка «Холмом трех генералов», а мы именовали «Бункером трех генералов».
– Кто же вырыл подземный город? – Яков с удивлением смотрел на старика, прикидывая, несет ли он пьяную чушь или говорит правду.
– Мы с Вадимом и Самвелом. Сначала все ждали, когда за нами с Лубянки придут, думали, запремся внизу и будем оборону держать.
– За что же вас забирать?
– Время было такое, всех забирали. Тем более что от Вадима Маслова за версту «золотопогонной сволочью» несло, раньше он служил в царской армии. У меня отец – священник. А у Самвела сестра вышла замуж за грузинского князя.
– Это да, повод серьезный.
– А потом, когда Сталин умер, мы стали к войне готовиться.
– К какой войне? – не понял Гройсман.
– К Третьей мировой. С Америкой. Война ведь непременно будет. А у нас с Вадимом и Самвелом – и бомбоубежище, и выход к озеру, и целый склад оружия. Ящики с противотанковыми и ручными гранатами, пяток ящиков бомб, противотанковые мины, противовоздушные мины, минометные…
– И что же, вы сами все выкопали? – недоверчиво прищурился сквозь очки Гройсман.
– А то кто же? – горделиво приосанился старик. И тут же поправился: – Нет, копали, само собой, не сами. Для этого солдатики есть. А вот расчеты, чертежи – это все мы с Вадимом. В сорок седьмом нам участки в Загорянке дали, разрешили строиться. Самвел предложил бункер вырыть. Мы с Вадимом его поддержали. И, пока строились, заодно и копали, не привлекая ненужного внимания.
– И жены ваши не знали? – Яков в изумлении склонил голову набок. Поверить в то, что что-то можно скрыть от женщин, как человек здравомыслящий, он не мог.
– Нет, не знали, – генерал хитро взглянул на собеседника. – Моя Зинаида у больной матери в Ижорске была, Самвел своих в Ереван к родне отправил, дескать, нечего на стройке мешаться, а Вадим тогда еще не был женат. Он на Ниночке в пятьдесят втором женился, когда с аппендицитом к ней в отделение попал. Так что никто про наше тайное убежище не знал. У нас лет десять ушло, чтобы по уму бункер выстроить. Там у нас многоканальная система вентиляции с автономной подачей и очисткой воздуха. Генератор поставили, запитали электричеством от всех трех домов, провели воду и канализацию. Вот, гляди, как все устроено.
Придвинув к себе лист бумаги, генерал взял карандаш и принялся чертить план подземелья.
– Вот здесь – основная часть, так сказать – сердце нашего бункера. Оружейный склад. В него спускаешься прямо из моего кабинета. В кабинете, у камина, есть выступающий кирпич, нажмешь на него – и в камине открывается ход. Спускаешься – и ты в оружейной. Оттуда ведет проход. Следующее помещение – кладовая. Сверху в кладовую попадаешь из дома Самвела. Он у нас за продовольствие отвечал. Тут запасов тушенки и сгущенки лет на десять. Даже пиво баночное есть. Так что можно долго продержаться. Между собой помещения соединены узким коридором. Если пройти по коридору, упираешься в незаметную дверку, которая выводит в широкий ход, ведущий на озеро. Этот ход начинается в библиотеке Масловых и сделан так, что, не зная, ни за что не догадаешься, где дверки в оружейный коридор и в кладовую. А здесь вот, из середины узкого коридора между кладовкой и оружейной комнатой, есть еще один выход на поверхность. Я специально для удобства сделал его рядом с железнодорожной станцией.
Закончив черкать на листке схему подземных ходов, генерал отложил карандаш и, придвигая чертеж к сотрапезнику, внимательно посмотрел на Гройсмана.
– Дай мне слово, Яша, когда пиндосы придут, увести Ниночку в бункер.
Аналитик взял листок со стола и, с достоинством кивнув головой, сложил и убрал бумагу во внутренний карман пиджака. Он всегда ходил в пиджаке, даже когда был в джинсах и футболке, полагая, что так он выглядит солиднее.
– А пиндосы придут, не сомневайся. – Альберт Семенович снисходительно похлопал Гройсмана по руке. – Кстати, знаешь, почему американских вояк называют пиндосами?
Хотя Яков и знал, но, чтобы сделать старику приятное, отрицательно качнул головой.
– Из-за обилия амуниции. Дали им это прозвище косовские сербы. Представь себе, в американской армии такое есть правило – если солдат получает ранение, а при нем нет полного снаряжения, то шиш ему с маслом, а не страховка. Зализывать раны будет на свои кровные, а это, поверь, ой как дорого! Дядя Сэм – он рачительный. Печется не только о здоровье своих воинов, но и о сохранности денег налогоплательщиков. Это значит, что жара – не жара, стреляют – не стреляют, а бронежилет по полной программе, щитки на колени и локти, каска, защитные очки, перчатки – все надеть и потеть во имя звездной полосатости. А ты же сам понимаешь, как много у них всего. Вес иногда превышает сорок кэгэ, богато живут. При такой экипировке человек, конечно, устает, но жалко казенное имущество бросить, вот и прет все на себе, как ослик румынский. Сам понимаешь, несколько часов под таким грузом походку не улучшают. Это только в кино про «Морских котиков» американские морпехи и под вещмешками орлами глядят. А в реальной жизни ходит такой воин, переваливаясь, ноги гнутся плохо, голова в плечи втянута – пингвин пингвином. Вот их сербы и прозвали «пиндосами» – по-сербскохорватски это «пингвин». Эти пиндосы на нас и нападут. Ты уж, Яш, проследи за Ниной. Я тебе доверяю.
За разговором бутылка опустела, причем Яков не имел к этому отношения. Язык старика заплетался все больше и больше. Генерал уже не сидел на кровати, а лежал. Глаза его осоловели и смотрели мимо Гройсмана. В коридоре послышались голоса – это постояльцы дома ветеранов возвращались в свои комнаты с танцевальной веранды. Сочтя аудиенцию оконченной, Яков собрал остатки пиршества в черный пакет и поднялся из-за стола.
– Яш, ты куда? – забеспокоился генерал, в процессе беседы плавно перешедший на «ты».
– Альберт Семенович, мне домой пора, – глянул на часы Гройсман.
– Ниночке кланяйся, – попросил старик. – И про бункер не забудь.
Чтобы не встречаться с Эсфирь Геннадьевной, застывшей в ожидании на лавочке перед корпусом, Яков вышел через пожарный ход. Дожидаясь на остановке автобуса, отбил эсэмэску, в которой уведомил старушку, что сердце генерала занято и лучше ей поискать другого партнера для танцев и игры в маджонг. Отправил сообщение, забрался в подошедший автобус, доехал до платформы и вернулся в Москву. И, прогулявшись с Ленинградского вокзала на Ярославский, сел на электричку и двинулся в Загорянку. История про бункер показалась ему удивительной и нереальной. И Яков, как человек реалистичного склада ума, хотел немедленно удостовериться в ее правдивости.
На станцию Загорянская он прибыл почти в девять вечера. Вдали, у леса, понемногу сгущались сумерки. Удостоверившись на табло, что последняя электричка на Москву будет еще только через два часа, Яков огляделся по сторонам и, заметив ориентир – кирпичный нужник старой постройки, устремился к нему. Как и было указано в схеме, сразу за туалетом в земле виднелось вентиляционное отверстие вполне приличных размеров, накрытое конусообразной стальной крышкой. Повернув проржавевшую задвижку и сдвинув крышку в сторону, Яков нащупал ногой на стене первую скобу ведущей вниз лестницы и начал спуск. То и дело аналитик задевал впотьмах за влажную стальную обшивку подземного хода, отчего раздавался протяжный предательский гул. Стараясь не шуметь, Гройсман спускался в нервном напряжении и, только ступив ногами на стальной пол, почувствовал себя более-менее спокойно.
