Лариса Соболева - Остатки былой роскоши
Бражник, разумеется, узнал и себя, и подельщиков. Причем на каждого приходилось по две фотографии. Были еще и групповые. Весь подвал занимала маленькая статья и снимки! Бражник второй раз ощутил потребность смыться из города. Да, теперь здесь не жить. Имя опорочено. Теперь друзья наверняка отвернутся. Сколько раз он при них лез в бутылку, когда заходила речь о правителях города, с пеной на губах демонстрировал свою ненависть. А теперь все увидят, что он очень даже дружен с Сабельниковым, Ежовым, Хрусталевым и Туркиной. Их всех объединяет очень милое «хобби». Кто он тогда? Доносчик? Выведыватель чужих тайн и настроений? А кто-то не поскупится бросить в лицо: подонок, негодяй, лизоблюд.
Выпив залпом водку, понял, что этого мало. Но и денег мало, а официантка меню с ценами не принесла. Бражник застонал. Кто-то толкнул его в бок, он поднял глаза и увидел мужичка в потрепанной одежде, небритого. Тот жалостливо попросил:
– Мужик, дай три рубля, а? На пиво не хватает.
– Иди отсюда, – нахмурился Бражник. – Кто бы мне подал...
Официантка заметила непрестижного клиента, погнала его прочь. Бражник расплатился, вышел из кафе, затянулся сигаретой и раздумывал, куда же теперь направить стопы. Наверное, к мэру, домашний уют пока отменяется. «Обрадует» мэра статьей. Внезапно Бражника привлекли два милиционера. После ареста появилось странное чувство к милиции – как завидел, моментально сердцу стало тесно в грудной клетке, колени подкосились. Потому и задержался на пороге кафе, не спуская с ментов тревожных глаз. А те явно шли целенаправленно, не в кафе, а к Бражнику, отчего совсем худо стало.
– Предъявите документы, – сказал один.
У Бражника дрожали руки, как у последнего алкаша. У Сабельникова так не дрожат! Разумеется, это вызвало подозрения. Его принялись обыскивать и... О ужас! В кармане нашли спичечный коробок, которого там не было! А в коробке в целлофановом пакетике белый порошок, едва помещался пакетик в коробочке. Мент постарше понюхал, попробовал на язык, несколько раз сплюнул и заговорил. И каждое его слово ножом вонзалось в грудь Бражнику:
– Кокаин. Я собаку съел на наркоте.
У того подкосились ноги. Мужичок! Он толкнул. И подсунул коробок, догадался Геннадий Павлович. Один из ментов достал наручники, а Бражник ринулся в кафе:
– Мне позвонить адвокату...
Его настигли, повалили наземь, заломили руки, мент шипел в ухо:
– За сопротивление при задержании знаешь сколько накинут?
У Бражника из носа текла кровь, он выл и рычал одновременно. И бился, бился головой в приступе бессильной ярости о каменные плиты перед порогом кафе.
6
– Вот и они, – заерзал Степа.
– А идут, как украли, – сказала Яна.
– Эти, когда воруют, как воры не ходят, – пояснил Толик. – Они воровство называют данью. И когда берут дань, они в своей тарелке. Слышите, а я еще придумал: «продмаг» – проданный маг, «свиноматка» – бочка с пивом...
– Все же странно, – не слушал его Степа, – забрали ребенка из школы, а сами тут же вернулись на работу. Зачем он им? Пусть бы в школе и сидел при такой смертельной обстановке. У Ежова два сына, у Туркиной только взрослая дочь, значит, это сын Ежова, так? Зачем же они спрятались в сквере, а не остановились на площадке перед школой? Мальчик все равно вошел бы через центральный вход.
Степа рассуждал и не отрываясь смотрел на Туркину с Ежовым, бегущих слишком скоро для статуса правителей. Обычно они несут свои персоны на воображаемых подносах. Ко всему прочему они постоянно оглядывались. Яна была права: нечто вороватое сквозило в их поведении и выражении лиц.
– Они знали, какой дорогой пойдет мальчик, там и поджидали, – подсказала Яна.
– Да, я понимаю... Все же есть тут какая-то несуразица.
– Ой, Степа, ты во всем видишь подозрительное, – фыркнула Яна.
– Может быть, может быть... – И Степа погрузился в себя, потому что интересующие его особы скрылись внутри.
А Николай Ефремович тем временем смотрел на середину стола в полном потрясении чувств. Дело в том, что он не принял с утра ни единой капли спиртного, а чертики в количестве двух штук прыгали на столе. Мало того, бесенята не просто явились ему на трезвую голову, а заговорили человеческими голосами, чего раньше никогда не было. А голоса у них были противными, гнусавыми:
– Наш ты клиент, Коля, наш. Пойдешь с нами?
– Куда? – таращился на них Николай Ефремович.
– Да туда, где тебе место, – захихикали оба. – К нам.
– И чего там делать?
– Пить будешь от пуза, утонешь в виски. У нас там чан с коньяком, чан с водкой, чан с виски. Хоть плавай! И море пива. А еще мы тебя...
И чертенок острыми зубками укусил за палец. Укусил больно. Николай Ефремович отдернул руку, а бесенок противно расхохотался. Второй рот раззявил, желая тоже откусить от Сабельникова кусочек, но мэр, подпрыгнув на стуле, попытался кулаком укокошить наглецов, возмечтавших его съесть. Чертенята заверещали от восторга и понеслись по кабинету, цокая копытцами, а он за ними. Две твари гоготали и строили господину мэру препротивные рожи, подкрепляя ненормативными жестами, прыгали на шторы и карабкались вверх, бегали по потолку, оттуда слетели вниз. Когда они очутились на полу, встал на колени и кулаком их – бах! Но мимо. Снова – бах! Опять мимо. Бах, бах! – ползал Сабельников на четвереньках. За таким занятием его застали Зина и Ежов.
– Дело сделано! – возвестила Зина. – А что это вы...
– Да так, разминаюсь... засиделся я, – откликнулся мэр.
Николай Ефремович потирал ушибленный кулак и едва удержался, чтобы не рассказать про чертей. Раз их пока остальные не видят, значит, не стоит глаза открывать, а то еще дурачком объявят, в психушку сдадут. Впрочем, Сабельников подозревал, что чертей видят все до единого, но никто в этом не сознается. Вот как он никому не сознается, так и остальные.
– А какое дело? – поднялся он с коленей, подозрительно глядя на замов.
– Вы что! – Зина посинела от злости или от негодования, эмоции теперь у нее пошли со знаком плюс, то есть выше обычных. – Он у нас. Как сообщать будем? И кто это сделает? Телефон исключается, надо письменно оповестить.
– Письменно тоже нельзя, почерк можно сличить, – сказал Ежов, он тоже находился в немалом нервном возбуждении. – Надо наклеить буквы из газеты на лист бумаги.
– Отлично!
Зина очутилась в приемной так быстро, что Сабельников подумал: «Зинка летает? А я и не знал. А, понял, понял! Она ведьма! Да я живу в окружении чертей и ведьм с ведьмаками! Выпить надо, выпить». И приложился к бутылке.
Зине дали газету, клей, ножницы, бумага в столе Сабельникова нашлась. Ежов и Зина вырезали и наклеивали буквы разной величины криво – очень торопились. А мэр глядел на них во все глаза, обходя на цыпочках замов, склонившихся над столом, чтобы не спугнуть их. Потому что, присмотревшись, увидел, как и у Зинки, и у Вальки рожки выросли. А у Зинки из-под юбки еще и хвост торчал. «А, ну да, ну да, – догадался мэр, – Валька свой хвост в штанах спрятал! Только бы не спугнуть, пусть остаются в неведении, бесовские морды, якобы я не догадался про них. Вот, значит, почему они чертей не замечают, потому что сами черти».
Время от времени Сабельников отпивал из бутылки с наименованием «Нарзан» для поддержки духа и все ходил вокруг стола. Внезапно что-то не понравилось в кабинете Николаю Ефремовичу, что-то не то. Огляделся и заметил в углах чертей больших, в человеческий рост! Маленькие бесенята меж Ежовым и Зинкой прыгали на столе, а эти затаились и помалкивали, оливковыми глазищами посверкивали. Сабельников занялся вычислением, с какой целью пожаловала такая большая команда рогачей, как вдруг секретарша сообщила по селектору, что принесли газету и просили передать лично в руки мэра, это очень важно.
– Неси, раз важно, – приказал мэр, не спуская глаз с бесов.
Зина в преддверии победы была на подъеме, видимо, строила большие планы с письмом, которое они с Ежовым клеили. Неожиданно секретарша приносит... «Грани»! Одно название газеты при нечаянном упоминании способно довести до инфаркта, а тут вот она, на столе. Ежов тоже напрягся, сжался, как цепной пес перед нападением.
– Ой неспроста принесли газету, ой неспроста, – проговорила Зина и с опаской протянула руку, будто брала ядовитую змею. Раскрыв газету, опустилась на стул. – Сволочь! Скотина! Мы правильно поступили. Теперь он у нас в руках, недоносок... Взгляни! Он погубил нашу карьеру, но, к счастью, пока не забрал жизнь.
В дальнейшем совесть города ругалась грязно, по-мужицки! Ежов раньше думал, что Зина слов таких не знает, ведь когда она хочет оскорбить, делает это одним взглядом, интонацией и кайф ловит, если удается человека подобным обращением довести до белого каления. Взглянул на снимки, и у него закружилась голова. Ежов понял, что теперь городская дума их снесет. Особенно коммунисты постараются, завтра же выйдут с транспарантами и мегафонами, в которые будут гавкать одно: долой! И придется с позором уйти в отставку, стать на одну ступень с большинством. А Ежов так полюбил власть во всех ее проявлениях, что не мыслил себя без нее. Пожалуй, власть любима им наравне с жизнью. Хотел обсудить с мэром теперешнее положение в связи со статьей, но от того шел нездоровый импульс. Сабельников строил рожи. Строил украдкой, полагая, что его манипуляции с мышцами лица не заметны.
