Анна Малышева - Отель «Толедо»
«Отель «Толедо».
Не веря глазам, она вновь и вновь обводила взглядом фасад. Перед ней была одна из тех старинных вывесок, ровесниц здешних зданий, которые что-то означали в год постройки дома, в те времена, когда домовладелец считал, что строится на века и на века устраивает в доме отели и рестораны. Эти вывески, ставшие частью туристического аттракциона, ровным счетом ничего не означали теперь.
«Отель «Толедо», – перечла Александра. Переведя взгляд правее, она увидела табличку с номером дома на углу, примыкающем к соседнему фасаду. «103 А».
Глава 11
Когда Дирк справился с дверью и вместе с Эльком подошел к Александре, она стояла, опустив глаза, прижав ладонь ко лбу. Эльк встревожился:
– Что случилось?
– Страшно болит голова, – отрывисто ответила женщина. – Я устала. Ужин придется отменить.
В ответ раздались разочарованные возгласы. Мужчины ни за что не желали согласиться с ее решением. Дирк заявил, что отговорки не принимаются:
– Я себе не прощу, если вы уйдете!
– Саша, в самом деле, подумай! – Эльк выглядел очень расстроенным. – Мы сейчас пройдемся по свежему воздуху, все пройдет! Ресторан очень хороший, место тихое…
Но Александра стояла на своем. Она высказала сожаление, что пила шампанское – от него у нее всегда разыгрывается чудовищная мигрень. О своих актерских способностях она всегда была мнения невысокого. Но вероятно, ее лицо и в самом деле было искажено словно от боли. Дирк сдался первым:
– Ну, очень жаль… Ужин за мной, естественно. Да! И я ведь должен взять ваш номер карты…
– После, после… – пробормотала Александра, пожимая его протянутую руку. – Нет, Эльк, я отлично доберусь на трамвае, не провожай!
Но ей не удалось от него отделаться. Наспех простившись с приятелем, Эльк устремился за ней. Не успела Александра сделать несколько шагов в сторону площади Дам, как часовщик нагнал ее. Подстроившись под ее торопливые шаги, Эльк пошел рядом, заглядывая ей в лицо:
– Так! Что случилось?!
– Ничего, – не поворачивая головы, ответила Александра.
– Прекрасно! – иронически протянул Эльк. – У тебя такое лицо… Тебе не понравился Дирк? Но он отличный партнер…
– Я так не думаю, – отрезала художница. Она внезапно остановилась, и Эльк замер тоже. Прямо над ними горела вывеска бара – на Зеедик невозможно было найти ни клочка тени. В этом зеленоватом искусственном свете Александра хорошо видела вопрошающие глаза Элька. – Я боюсь, мне придется отказаться от его заманчивого предложения.
Эльк испугался. Она отчетливо видела страх, метнувшийся на дне его глаз, всегда как будто слегка улыбающихся. Дернув углом рта, мужчина снял очки, провел стеклами по лацкану пальто, вновь их надел:
– Подожди. Это несерьезно. Ты шутишь?
– У меня нет настроения шутить. Я не знаю в точности, почему погибла Варвара… Но Надя умерла из-за этого отличного партнера! Я отказываюсь! Не хочу быть третьей жертвой!
– Да что ты говоришь! – Вне себя от волнения, Эльк бесцеремонно схватил ее за локоть и буквально втолкнул в дверь бара. Зазвенели колокольчики за притолокой. Внутри были полутемно, двое мужчин пили пиво у стойки и болтали с хозяйкой. Эльк рывком усадил Александру за крошечный столик в углу, обернулся к стойке, крикнул что-то и сел рядом.
– С чего ты взяла… – начал он и запнулся, словно подавившись воздухом. Откинулся на спинку стула, сделал глубокий вдох, пытаясь вернуть утраченное душевное равновесие.
– Объясни! – потребовал он. Его губы заметно дрожали. Барменша принесла им две чашки кофе и удалилась за стойку, напевая что-то себе под нос. – Объясни, почему ты решила, что Надя умерла? Откуда такая уверенность? Я же тебе говорю, что она жива!
– Ты врешь.
Александра произнесла эту фразу очень спокойно. Эльк не отреагировал. Он ждал, словно не услышал ничего особенного. Художница смотрела на него с нарастающей, душной злостью.
– Позволь кое-что уточнить. – Она боролась со спазмами, сжимавшими горло. Перед ее внутренним зрением стояла надпись, выложенная кирпичиками на серой стене. – Отец твоего друга, Петер Моол, умер шестнадцатого октября? Не помню, говорила я тебе или нет, но Надя звонила в Москву в этот самый день. Это был единственный звонок за полгода.
– Что это доказывает? – Эльк заглянул в свою чашку, словно надеялся там прочесть ответ на вопрос. – Что твоя подруга умерла?
– Она тесно общалась с Петером Моолом?
– Нет! – Эльк решительно покачал головой и тут же сузил глаза, замер, принял недоумевающий вид. – Понятия не имею.
– Ты все-таки с ней знаком, – негромко заключила Александра. – Не надо врать, пожалуйста, ты себя выдал. И Дирк ведь признал, что Надя на него работала. Как ты мог ее не знать?
Эльк пожал плечами.
– Она ставила подписи на заключениях к фарфору, – продолжала Александра. – Петер Моол, Хендрик ван Тидеман и она. Хорошая троица для выхода на русский рынок… Который имелся в виду, насколько я понимаю, еще год назад! В квартире Нади в прошлом декабре появилась обезьяна с бубном. Она и сейчас там стоит. Варвара не продавала ее здесь, она отослала фарфор в Москву, как и было условлено. Но Надя не стала его продавать! Знаешь почему?
Эльк поднял брови. Судя по всему, он решил отделываться в трудных моментах посредством мимики. Александра напрасно ждала его ответа. Ей пришлось говорить одной:
– Потому что обезьяна с бубном оказалась подделкой. Правда, прекрасного качества! Она не сразу смогла ее определить.
Эльк смотрел на нее с прежним выражением вежливого участия. Очевидно было, что он готов выслушать самые ужасные вещи все с той же замерзшей на губах полуулыбкой.
– Но мне Надя почему-то не сказала, откуда взялась эта фальшивая фигурка, – раздраженно бросила Александра. – Может быть, она была бы еще жива…
На этот раз Эльк не выдержал:
– Ну что за идеи? Она жива!
– Ты видел ее после шестнадцатого октября? Почему она звонила именно в день смерти Петера Моола? Ее что-то напугало? Она говорила, что у нее намечается большая сделка, чтобы никто ее не искал… Она имела в виду аукцион? «Детей садовника»? Или что-то еще?
Одно веко Элька слегка, еле уловимо дернулось – и это было все.
– И какой смертью умер отец Дирка? – беспощадно продолжала Александра. В ушах у нее шумело, горло сжималось. – Варвара говорила, что его могли отравить…
– Очень интересно! – Губы Элька заметно побелели. – Она наверняка даже сказала, кто это сделал.
– Да. Хендрик ван Тидеман был у него в гостях, и вскоре после этого Петер Моол умер.
– Видишь, как опасно ходить в гости! – отрезал Эльк. Напоровшись на возмущенный взгляд сидевшей напротив женщины, он попытался объяснить цинизм своего замечания: – Прости, нервы. Я тоже не железный. Все так и было: отец Дирка долго болел, жил в инвалидном кресле. Ему было уже под девяносто лет. Старый друг его навестил, когда ему стало совсем плохо. И он в тот же день умер. Шестнадцатого октября, совершенно верно. Но, как сама понимаешь, никто его не убивал!
– Надя знала о его смерти?
– Во всяком случае, узнала она не от меня, – с досадой бросил Эльк. Он поднес к губам чашку и тут же, не пригубив, со звоном поставил ее на блюдце. – Я не общался с ней. Пожалуйста, не смотри на меня такими глазами!
– Я просто думаю… Сопоставляю. – Александра не сводила с него пристального взгляда. – Надя звонит домой шестнадцатого, в день смерти Петера Моола. Об этой смерти ходят странные слухи… Она и Моол ставили свои подписи на экспертных заключениях к «Детям садовника». Третьим был Тидеман, которого обвиняют в смерти Моола…
– Кто обвиняет, кто?! – взорвался Эльк. Он повысил голос, и на них оглянулись сидевшие у стойки мужчины. Барменша также бросила взгляд поверх голов посетителей. Эльк сразу ссутулился, словно пытаясь сделаться незаметным, и заговорил быстро, вполголоса: – Твоя подруга, Барбара? Ты же знаешь, она обо всех говорит плохо!
– Надя звонит домой в день смерти Моола, говорит, что для меня есть письмо… Письмо как будто не имеет смысла. И тем не менее его крадут у меня из сумки, на вечере у Стоговски.
Эльк скривил губы:
– Это ты так решила. Мы еще не были в отеле.
– Скажи, зачем эта комедия? Зачем ходить в отель, если ты сам взял письмо у меня из сумки, когда я бегала к Анне, несла ей воду… Я все вспомнила, ты мог это сделать тогда. Да и не только тогда. Ведь только ты знал, что письмо там.
Эльк молчал. Александра не в силах была больше смотреть на него и отвернулась к витрине. За стеклом медленно текла полуночная жизнь Зеедик. В толпе мелькали лица со всех краев света, как в те времена, когда в порт Амстердама прибывали корабли, груженные колониальными товарами. Туристов сразу было видно по зачарованному, расслабленному виду. Внезапно у кого-то на руках звонко залаяла крошечная собачка – ее сверлящий тонкий голосок проник даже через витринное стекло.
