«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн
— Сам господин случай столкнул нас, Рив. Я — редкостный продуцент пахучих половых гормонов. Ходячий атавизм. Вы — сверхчувствительный реципиент, — ликовал Магнус.
С этого началась лаборатория.
Нашлись Монни, Брок и Стаф.
Потом присоединился Иона, опустошенный, одинокий, потерявший надежду еще раз увидеть белобрысую девку с ослепительной улыбкой. Когда компашка Магнуса ушла догуливать в «Ночную клешню», Иона остался на парапете. Он помнит глухой удар и ощущение полета в пропасть. Исчезли все его деньги и кредитные карточки (кроме Галф). Так что оставалось заправиться и добираться до города Провидения. К тому же целехонькой была визитная карточка Магнуса.
— Вот что, братцы, — начинает Магнус, когда они расселись вокруг усеченного эллипса — стола экстренных сборищ. — Подкрепитесь и начнем кумекать.
В центре эллипса стоит вертушка с тарелками. На тарелках громоздятся сандвичи с ветчиной, лососем, сыром, кусками индейки. Кофе булькает в автоматической кофеварке. Бутылки с джин-джир элем и кокой торчат ракетами. Все, как в самые серьезные моменты.
— Давай, Магнус. Чего тянуть, — бурчит Брок. Никто его не поддерживает, но и не перечит ему. Все смотрят на Волосатика, который уперся глазами в Иону и ждет. Иона же не торопится начинать. Пусть спросит первым. Так они перемалчиваются, пока другие дочавкивают и доглатывают.
— Ну, что скажешь, Иона? — вступает Магнус.
— По нулям пока, Магнус. По нулям, — Иона чертит черенком вилки ноль.
— В чем причина. Иона? Скажи, что происходит с экспериментами?
— Не зацепляется, Магнус. Понимаете? Не зацепляется, хоть лопни. Или элиминируется уже после генетической передачи. Тотчас теряется признак. Не передается новым клеткам.
— Послушай. Послушай, Иона. Постарайся вернуться назад. А потом вместе с нами проанализировать все опыты снова.
Магнус вытаскивает Иону к светящемуся экрану. Мелькают фотографии стариков и старух. Энцефалограммы. Электроаудиограммы. Микробиопсии кожи. Электроионофорезы ДНК и РНК. Записи речи. Смех. Оживленные разговоры. Плач. Крики. Целая пленка смеха, разговоров, плачей и криков.
Иона вновь и вновь рассказывает о выборе подопытных:
— Наблюдались самые обездоленные старики и старухи, бездетные, заброшенные родственниками, потерявшие всякий интерес к жизни. Все положительные эмоции. Кроме ОДНОЙ. Все они продолжали любить музыку. Музыка индуцировала затравку цикла феногенотерапни. Вначале как будто что-то получалось. Кожа реагировала. Мышцы приобретали тонус. Возвращалась улыбка. Они радовались жизни. А потом — провал. Истерики. Кошмары.
— Кошмары — это область Брока. Тут мы знаем, что делать, а, Брок?
— Известное дело, Магнус. — Брок немногословен. Старается понять, кто перетянет. Останется ли Иона на первой линии. Или — сорвется. Тогда не жаль и потопить.
Но Магнуса не проведешь. Ему дело нужно, а не политика. Он вытаскивает Стафа, потом Монни, потом Рив — свою фаворитку, первую после Ионы в проекте «Улыбка».
— Рив, детка, ты что скажешь?
Рив переливается, жемчужничает. Эго признак неуверенности, невозможности остановиться на одном решении.
— Ну же, Рив! Мы ждем, — торопит Магнус.
— Мне иногда кажется, Магнус, что Иона может обойтись без нас. Без меня, во всяком случае, — выдавливает Рив.
— Что это значит? — Магнус проглатывает полстакана кофе и затягивается. Табачный дым окутывает его лицо, серебряный венец вокруг головы. Бог Саваоф, да и только. — Что это значит, Рив, «может обойтись»?
Магнус спрашивает Рив, но обводит взглядом всю компашку. Насупленного Брока. Ожесточившегося Стафа. Монни с его плавающей улыбкой. Рив. Решительную, честную Рив, сизую, как осенний рассвет.
Так жокей по жесту хозяина обводит лошадь на аукционе. Кто будет делать ставки? Кто вообще захочет купить?
— Это значит, Магнус, это значит, что мы со своей наукой и он, Иона, со своей музыкой, я не знаю, музыка ли это или… так звезды между собой переговариваются — ну, словом, он и мы… У нас разные концепции. Пусть бы работал самостоятельно.
Умная Рив. Умная и сверхчувствительная. Звезды переговариваются. Откуда ей знать это? И звезда с звездою говорит.
Магнус испытующе смотрит на Иону, потом на Рив. В этом взгляде ревность, подозрительность, надежда.
— А ты сам как думешь, Иона?
Как он думает и что он думает? Тысячи мыслей. Сказать, что не чувствует сил, что утратил способность к фантеллизму. Да откуда Магнусу, прагматику, реалисту, материалисту, верящему только в превращения материи, меняющей внешний образ, откуда ему знать о переходах, о том, как нечто поднимается внутри, рвется в небо, как крылья, заставляет фантеллировать?! Откуда знать это Магнусу? И зачем открываться ему? Но как быть? Удача в Лас-Вегасе одиночна. Денег нет. Возвращение в страну Великого Пространства невозможно. Во всяком случае, очень рискованно. Новые Вожди сменили улетевших на Корабле. Упрячут в тюрьму или сошлют в тьмутаракань в лучшем случае. Остается Магнус. Надо попробовать.
— Надо попробовать, Магнус. Совершенно новый вариант.
— Что ты имеешь в виду. Иона?
— Рив права. У меня нечто иное. Это невозможно перенять или передать, как ген или фермент. Это должно произойти со мной… А потом — при везении — с другими. Это как музыка. Вы не можете потрогать мелодию, взвесить ее, передать кому-то способность сочинять музыку, но…
— Понимаю. Но записать знаки музыки возможно. А как же будет с серией экспериментов на стариках, которые ты проделал вместе с Рив? — Магнус начал успокаиваться, обретая почву.
— Мы попробуем еще раз. Вместе с Рив. Хотя это совсем не то, что происходило во мне. Случалось со мной.
— Волосатик позволил? — спрашивает Иона.
— Сделал вид, — отвечает Риа.
Они сидят на камне около лесного озера, начинающегося ручьем и завершающегося плотиной с водопадом. Решено было попробовать еще раз. Сосредоточиться. Побродить на природе. Потому что ведь получалось со стариками. Хотя бы вначале.
Они придумали встречу с психогенетиком в Варвикском университете. А после консультации смыться на озеро. Психогенетик делал умный вид. Пыжился. Называл их энтузиастами науки. Подвижниками. В конце концов выписал солидный счет на лабораторию. Магнус придет в полное уныние от счета. Правда, под самый конец психогенетик размяк и потащил их в подвал, в библиотеку. Из-под разваливающихся томов с переплетами, разъеденными временем, плесенью и мышами, он извлек некий альбом. «Наследие моего учителя профессора Вассерблюма». В альбоме сфотографирован был один и тот же пациент. За плетеным дачным столом с чашкой чая в руке. В постели. На футболе. Во время дефекации. Среди коров на лугу. В кругу танцовщиц из кабаре. Фотографии были цветные. Одними из первых окрашенных фотографий. Пациент представал на снимках в разных цветах: белом, черном, буроватом, зеленом, даже фиолетовом. «Прогремевший в 30-е годы случай. Человек-хамелеон. Потом оказалось, что у него опухоль шишковидной железы мозга с метастазами в печень. Такое
