Бизнес-план неземной любви - Соболева Лариса Павловна
– Но у них твоя сестра, о ней надо думать.
– О ней я и думаю, только о ней. Все будет хорошо.
– Верю. Но мне неспокойно… Ты что-то задумал? Скажи – что?
Альбина не смогла добиться ответа, он целовал ее.
И еще один человечек – маленький, хрупкий, напуганный – не спал в эту тревожную ночь. В подвале без окон Леля сидела на кровати, обхватив коленки руками и прислонившись спиной к стене. Девочка не представляла, какая это жуткая мука, когда нечем заняться, чтоб как-то отвлечься. Телевизора нет, радио тоже, книжек не давали. Маленькая лампочка над входом горела постоянно, но от нее мало было проку, лишь болели глаза от тусклого света. Ее снова оставили одну, Еву куда-то увели, Леля ждала, что будет, сжимаясь в комок от страха.
Поначалу Леля жену отца воспринимала агрессивно, не разговаривала с ней, как та ни старалась наладить контакт, но потом переменила к ней отношение. Однажды – в какое время суток, ни она, ни Ева не определили бы, – пришел один из уродов в маске. Их трое. Они всегда в черных шерстяных масках, одними глазами сверкали, наводя ужас. Различались только по фигурам, возраст у них примерно одинаковый, хотя Леля не разбирается в возрастных категориях, но все три урода молодые. Этот, что пришел однажды один, наверняка главарь, вел себя соответственно, почти не говорил, не приносил еду, да и заходил редко, только с тем парнем, который приносил поесть. В тот раз он зашел один, спустился по лестнице и вертел головой, рассматривая то Еву, то Лелю. Обе сидели на своих кроватях, а кровати – полный кошмар: скрипучие, узкие, с проваленными сетками, еще и шатаются, будто вот-вот рухнут. Когда Ева поворачивалась на ней, Леля просыпалась от скрежета и скрипа, но это, в сущности, пустяки.
Мужчина в маске сделал выбор и подошел к Леле, схватил лапищей выше локтя, приподнял, как пушинку, веса-то в ней всего ничего. Правда, чуть руку не оторвал при этом, Леля взвизгнула от боли и страха перед ним:
– Пусти, урод!
Он не отпустил, а начал свободной рукой… щупать ее! У Лели нулевой номер, одна подружка сказала: грудь вырастет до третьего размера, если лопать много капусты. Тоннами ее переела, а толку ноль. И это чмо в маске трогало ее за маленькую грудь, Леля отбивалась, но он схватил ее поперек туловища и понес к лестнице.
– Подожди! – подскочила со скрипучей кровати Ева, чмо в маске повернулось к ней. – Зачем она тебе? Девчонка, ничего не знает, не умеет. Я не подойду?
Он разжал руки, Леля плашмя упала, косточки больно стукнулись об пол.
– Пошли, – сказал он.
Ева ушла наверх, не было ее долго. Оставшись в полной изоляции, Леля тряслась от ужаса, что войдет еще кто-нибудь, а ей нечем обороняться. Естественно, она догадалась, зачем чмо в маске увел жену отца. Но что было бы, если б он увел Лелю? От омерзения подкатывала тошнота, хотелось кричать и все ломать, разбить – да нечего. Сдерживало истерику лишь одно: это делать бесполезно, к тому же можно навредить себе, привлечь ненужное внимание.
Потом пришла Ева, молча легла на кровать, повернувшись спиной, и замерла. Слушая ее дыхание, Леля знала, что она не спит, но не спрашивала, где Ева была и что с ней делали. Стыдно было расспрашивать, а может, чувство вины не позволяло задавать некорректные вопросы. Леля утирала слезы, стараясь не всхлипывать, ей было жаль себя и… Еву. Чувство благодарности переполняло Лелю, она хотела бы выразить его, но как? Не словами же, напоминая лишний раз о том, что произошло наверху. Но когда Ева потянулась за кружкой, Леля подскочила, налила минеральной воды из пластиковой бутылки, подала папиной новой жене. Мало-помалу они начали общаться, просто говорить вообще: какое сегодня число (примерно), как там на улице (про погоду), чего бы хотелось съесть. Нет, кормили их нормально, только невкусно, к тому же вареная курица надоела, а это было основное блюдо, еще вареная картошка.
Потом еще раз пришел тот же в маске, кивнул Еве, мол, на выход, она безропотно ушла с ним. И еще он приходил. В такие моменты Леле становилось совсем плохо, она боялась остаться в этом подвале одна навсегда. И время тянулось так медленно, так скучно, так тоскливо – хоть вой. Как-то Ева вернулась, Леля уже не скрывала радости, видя ее, но папина жена села на кровать, опустила голову и тихо попросила:
– Не говори отцу.
– Я не скажу, не бойся, никому не скажу, – с жаром заверила Леля, понимая, о чем идет речь, но не выспрашивая подробности. Она присела рядом с Евой, впервые заговорила об их бедственном положении: – Как думаешь, мы выйдем отсюда?
– Выйдем.
– Ты веришь в это?
– Верю. Иначе тебя не заставляли бы говорить с отцом.
– Мы с тобой думали, что я говорю с папой, а они записали мой голос на диктофон.
– Все равно.
– А почему тебя не записали?
– Не знаю. Раз и меня держат здесь, значит, им что-то нужно получить от твоего отца.
– Деньги, – презрительно фыркнула Леля.
– Может быть.
– Я точно знаю, сто раз по телику видела, как крадут людей и требуют у родственников за них деньги. Маму жалко. Представляю, как ей там…
Ева погладила ее по плечу:
– Не думай об этом. Вот увидишь, все кончится хорошо. У тебя есть мальчик?
– Два. Гарик и Пестик.
– А кто нравится больше?
– Оба нравятся.
– Ты целовалась? – улыбнулась Ева, Леля потупилась. – С кем?
– С обоими. Я то с одним ссорюсь, то с другим. Когда в ссоре с Гариком, хожу с Пестиком, потом наоборот. А иногда прогоняю обоих, потом все возвращается назад…
– Мда, тяжело тебе дается выбор.
И вдруг Леля задала вопрос на скользкую тему:
– А ты почему выбрала моего отца? Он ведь старый.
Ева смутилась, опустила голову, с минуту молчала, потом все же заговорила стеснительно или неуверенно:
– Понимаешь, бывает, человек не может объяснить, почему он поступает так, а не по-другому.
– А ты попытайся, я пойму.
– Давай не будем говорить об этом?
В общем, девушки поладили, впрочем, в их положении ничего другого не оставалось. И вот опять он пришел, увел Еву. Снова наступило тягомотное ожидание, когда не знаешь, вернется ли Ева, что будет с тобой через час. Иногда Леля проваливалась в черную яму, а потом, заваливаясь набок, вздрагивала и принимала прежнюю позу. Оставаясь одна, она боялась спать, боялась тишины – в подвале не слышно, что происходило наверху, боялась приближающихся шагов. А они раздались, открылась крышка люка, Ева сошла вниз.
– Наконец-то, – с облегчением вздохнула Леля. – Мне казалось, ты не вернешься.
Странной была Ева, обе руки прижимала к животу, обхватив его, дрожала, лихорадочно водила по подвалу глазами. Леля подошла к ней:
– Что с тобой? Тебя били?
Ева отрицательно мотнула головой несколько раз, взглянула на Лелю расширенными и полоумными глазами, напугавшими девчонку еще больше, шепотом произнесла:
– Смотри, что у меня есть.
Она расстегнула пиджак, а за поясом брюк был пистолет! Леля глухо вскрикнула, зажала рот обеими ладонями, таращилась на Еву, которая тут же запахнула пиджак, съежилась и очередной раз обвела глазами подвал:
– Его надо спрятать…
– Это настоящий? – вымолвила Леля с ужасом.
– Конечно. Зачем им ненастоящий? Господи, куда же спрятать?
– Где ты его взяла? – свистящим шепотом спросила Леля.
– Он лежал на столе.
– Украла?!!
Ева посмотрела на нее, как на дурочку. Разумеется, украла.
– Просто взяла, – сказала она. – Там два пистолета лежало, один я взяла, когда этот… что приходит за мной, отвлекся.
– С ума сошла? Лучше б ты убежала, когда он отвлекся, – отругала ее Леля. – Ты представляешь, что они с нами сделают?
– Пусть найдут сначала. А оттуда, – кивнула она наверх, схватив со стола ложку, – не убежишь, я проверяла.
Ева ринулась к туалету. Собственно, какой это туалет! Унитаз и раковина с краном, отгороженные хлипким фанерным щитом, можно сказать, подвал со всеми удобствами. Туда, за фанерный щит, и пошла Ева, возилась, бесконечно долго возилась. Куда она прячет пистолет, не в унитаз же! Леля поглядывала на люк – на фанерный щит, на люк – на щит… Несмело шагнула к Еве, которая сидела на корточках возле унитаза, снова на люк. Леля вскинула глаза, ей казалось, сейчас оттуда спустятся три сволочи и… Ой, что они с ними сделают, ой, что будет… Под ногой скрипнула половица, Леля застыла как вкопанная.
