Солнце восемь минут назад - Анна Витальевна Малышева
Нина прислушивалась, широко распахнув глаза, сосредоточенно сжав губы. Жора, казалось, мало интересовался разговором. Он все так же сидел на пороге, глядя на заходящее солнце. В доме становилось все темнее, и щуплая фигура парня постепенно превращалась в плоский силуэт на фоне слабо светящегося снега.
– Если это все ваши серьезные вопросы, давайте прощаться, – в голосе хозяина отеля по-прежнему, слышалась усмешка. – Шале используйте под склады, я не против, но убедительная просьба подобные вопросы впредь согласовывать со мной. Договорились?
Нина взяла кочергу и красноречиво коснулась одного из узлов на решетке.
– Но… – Александра взглянула на узлы, – тут явно кто-то был привязан.
– С чего вы взяли?
– Тогда откуда здесь эти куски передников?
Богуславский нетерпеливо вздохнул:
– Хорошо, я не хотел касаться тягостных для меня тем, но придется. Жора там рядом с вами? Хотя неважно. Вы ведь в курсе, что совсем недавно он был в крайне серьезном состоянии? У него то и дело случались приступы. И один такой приступ его накрыл как раз в том шале, где он сделал соломенную куклу, эту свою Марену. Я оказался рядом, к счастью, Жора как раз демонстрировал мне результат. Конвульсии были кошмарные, я боялся, что он голову об пол разобьет. Ну и прикрутил его к решетке первыми тряпками, какие попались под руку. Там валялось много тряпья, Жора для чучела натаскал. Когда приступ прошел, я освободил его и утащил в дом. Конечно, он не помнит ничего!
– И тогда же вы порезали руку? – Александра с удивлением услышала собственный бесстрастный голос.
– Представьте, тогда же, – резко ответил Максим. – Нервы сдали, зрелище было то еще.
– И поехали зашивать порез в больницу, а Жору оставили корчиться одного?
– Вы, кажется, упорно решили в чем-то меня обвинить, – фыркнул Максим. – Абы в чем, да? Я выполнял его собственную просьбу – никаких больше больниц. Жора решил справиться сам и справился, как видите. Всего хорошего!
Александра положила в карман замолчавший телефон, не глядя на Нину. Подошла к двери. Жора не пошевелился, чтобы дать ей дорогу, и художнице пришлось переступить через его согнутые в коленях ноги. Ее собственное колено уже совсем не сгибалось, но и боль немного утихла. Остановившись на крыльце, Александра обвела взглядом огромную территорию отеля. Закат почти прогорел, лишь в одном месте за лесом небо было чуть светлее и на бледном янтарном своде четко рисовалась черная гряда леса.
– Значит, вы не помните, как лежали здесь в начале декабря, привязанным к решетке? – спросила она Жору, не оборачиваясь.
– Я из тех дней помню только сны, – ответил тот, ровно и безучастно. – Вот сны помню, и людей, которые во сне приходили…
– Но наяву никто не приезжал?
– Нет, я же говорил уже – нет.
Александра обернулась. Рядом с Жорой успела появиться Нина. Девушка стояла, глубоко засунув озябшие руки в рукава парки, она выглядела уставшей и разочарованной.
– Идемте отсюда, – предложила девушка. – Дверь оставим открытой, пусть проветривается.
Жора, как по сигналу, поднялся, отряхнул джинсы, подтянул краги и спустился с крыльца. Александра смотрела ему вслед, отмечая автоматическую размеренность его походки. Казалось, это двигается заводная игрушка, неловко и старательно подражая движениям живого человека.
– Да, по походке их тоже можно узнать. – Нина подошла к Александре, облокотилась о перила. – Ноги начинают волочить, суставы, кости – все летит. Про так называемую короткую память и говорить нечего. Не помнят, что было час назад, и ни за что ответить не могут. Самое глупое – начать им доверять. Видите, как я ошиблась! Оказывается, это сам Жора тут связанный и лежал.
– Значит, теперь ты склонна верить Максиму? – Александра не сводила взгляда с удалявшейся фигуры сторожа, пока Жора не свернул на зады большого шале, в сторону дровяного склада, и не пропал из вида.
– Дело не в доверии, – суховато ответила девушка. – Я просто получила простые ответы на свои простые вопросы. Кстати, сложные ответы часто бывают лживыми. А простые иногда выглядят глупыми. Тот, кто говорит правду, не видит смысла ее усложнять. И потом, меня с самого начала волновала одна странность: если тряпки, которые я нашла на кухне, были связаны с каким-то преступлением, почему их не сожгли? Не выбросили? Почему они просто валялись в углу? А тут нож, практически на виду, кровь… Все же можно было прибрать. Почему преступник все бросил?
– Ну и почему же? – Александра оглянулась на дверной проем. Угли в камине прогорели, и в комнате стало совершенно темно. Уже нельзя было различить угол, где сидела, привалившись к стене, безликая Масленица.
– Потому что никакого преступления не было, – не без торжества сообщила Нина. – Ему нечего было скрывать. И потом, Богуславский может предъявить шрам на ладони. Конечно, для такой раны крови многовато, но была задета вена…
– Блестяще. – Александра стала боком спускаться с крыльца. – Значит, теория обмена Эдмона Локара в данном случае не сработала?
– Напротив, сработала полностью, – возразила Нина, следуя по пятам за своей наставницей. – Следов было оставлено очень много, включая кровь, биоматериал. Но Локар совершенно не утверждал, что каждый контакт оборачивается преступлением. Иначе и жить было бы невозможно! Мы точно не будем работать сегодня?
Александра, доковыляв до середины дорожки, остановилась. Сумерки опускались быстро, на всей территории светились только окна в первом этаже большого шале. Художница остро ощущала затерянность вдали от мира, острую тревогу, едкую и стылую, как воздух в домике, где осталась Масленица.
– Дадим нашим венкам время до утра, – ответила Александра, переводя дух. – Мы не торопимся. Заказчика интересует качество. Иди вперед, я еле тащусь.
Когда Нина обогнала ее, художница достала из кармана свою находку и попыталась рассмотреть ее. Но стемнело уже настолько, что она не могла отличить красных колец от синих на черном бисерном свадебнике.
* * *Едва оказавшись в своем шале, художница выхватила из кармана куртки телефон.
– Иван Константинович? – Она с облегчением услышала в трубке спокойный голос торговца картинами. – Я как на раскаленной сковородке. Максим Богуславский не пытался с вами встретиться?
– Нет, деточка, – собеседник добродушно рассмеялся. – Зато я попытался кое-что о нем узнать.
Александра присела на край стола:
– И… Что узнали?
– Учитывая мои огромные связи, узнал я всего ничего. – Мусахов посерьезнел. – Что странно. Если человеку перевалило за пятьдесят, он должен больше наследить в этой жизни. Учитывая наследственность, уж извини за каламбур. Но твой заказчик, видно, не в отца пошел. Юра был авантюрист прожженный. А как человек – бездушное дерьмо, хотя о покойниках плохо не говорят. Поэтому, когда он исчез, никто по нему особенно не скучал. Но вот сынок, Максим Юрьевич… Хорошее образование, официальный бизнес, под судом не был, все налоги уплачены. Про отель ничего узнать не удалось, кроме того, что эта земля была арендована у городского поселения на длительный срок. Что касается личной жизни… Ты слушаешь меня, Сашенька?
– Да-да, – отрывисто ответила она. – Очень внимательно слушаю.
– А слушать-то нечего. – Тон собеседника оставался сдержанным. – Семьи нет. После исчезновения отца жил с матерью. После смерти матери – один. Бизнес никакого отношения к искусству не имеет. Единственное, что в его жизни может представлять интерес, – это смерть отца.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, прежде всего то, что твой заказчик так и не вступил в права наследства. Они с матерью не подавали в розыск, Юра все эти годы считался… Да никем не считался, у него не было никакого законного статуса! Исчез, якобы уехал. Сперва шептались, потом забыли.
– Максим мне об этом говорил, – вырвалось у нее. – Он не хотел поднимать шума, боялся столкнуться с возможными последствиями.
– Максим, похоже, тебе доверяет, – заметил Мусахов. – Но я бы на твоем месте не слишком этому радовался.
– Я и не радуюсь, – запнувшись, ответила художница и непоследовательно осведомилась: – Но почему?
– Потому что остается открытым вопрос, кто же все-таки выдал Юру, – бесстрастно ответил торговец картинами. – И почему
