Сокровище чародея - Александрова Наталья Николаевна
– А может быть, и достоинство?
– Может быть.
– Что ж, пожалуй, вы это заслужили…
Старичок подошел к высоким напольным, богато украшенным резьбой часам. На передней стенке Надежда разглядела воина на коне, в пышном восточном наряде и чалме, повязанной поверх рыцарского шлема.
– Мавританский король? – проговорила она, невольно понизив голос.
– Он самый!
Старичок подтянул гирю, и стрелки часов двинулись вперед. Надежде вдруг показалось, что деревянный всадник отделился от часов и неспешно, торжественно подъехал к ней и протянул руки. Ей ничего не оставалось, как достать корону из сумки и отдать ему – подлинному и неоспоримому хозяину.
Мавританский король благодарно поклонился, бережно принял корону из ее рук… и растаял, умчавшись в неизвестность, в свое давно прошедшее время…
Надежда Николаевна очнулась и увидела, что маятник часов тихонько движется из стороны в сторону, крошечные бронзовые мавры застыли верхом на бронзовых лошадках. Короны не было видно.
– Вот и все, – вздохнула она, – пожалуй, мне нужно идти.
– Нет, не все, – возразил старичок, – вы, Надежда Николаевна, удивительная женщина, и я считаю, что вам полагается награда. Вы ее вполне заслужили.
– Ой, только не это! – Надежда замахала руками. – Мне ничего не нужно, у меня все есть. Хотя… могу я вас попросить кое о чем?
– Разумеется, можете…
– Та женщина, сестра Игоря Круглова, находится в клинике в тяжелом состоянии, и теперь, когда ее брат погиб, никто больше не будет оплачивать ее пребывание там. Так вот, если мне полагается какая-то награда, пускай деньги пойдут в клинику. Знаете, я думаю, что и книгу-то Игорь искал для того, чтобы с ее помощью найти сокровище, которое поможет сестре.
– Что ж, вы правы, – сказал старичок, – но речь идет не о деньгах. Эта корона… далеко не простая, и тому, кто держал ее в руках, она поможет. Только тот недалекий тип, который называл себя Мессиром, думал, что с ее помощью он завоюет абсолютную власть и богатство. На самом деле это не так, корона поможет получить то, что необходимо, очень нужно. Так что насчет Ирины Кругловой можете быть спокойны, в самом ближайшем времени она поправится. А что касается вас…
– Мне ничего не нужно, у меня все есть, – перебила его Надежда.
– Ну, как знаете…
Старичок говорил что-то еще, но внезапно все часы в помещении стали бить, и Надежда видела только, как шевелятся его губы. Она, улыбнувшись, махнула рукой и ушла.
Надежда торопилась к собственному дому, как вдруг увидела знакомую машину.
– Саша! – бросилась она к мужу. – Ты сегодня пораньше?
– Да, ездил к партнерам, решил на работу не возвращаться! Погода такая хорошая, давай поедим и в парк сходим, подышим…
– Конечно! – Надежда, смеясь, подхватила его под руку.
Они были так увлечены друг другом, что не заметили возле подъезда двух соседок.
– Ну что, съела? – злорадно сказала Антонина Васильевна Зинаиде. – Разводятся, квартиру продают! Сразу тебе сказала, что не такие это люди, чтобы из-за мелкой ссоры разводиться. Так что племяннице твоей ничего тут не обломится.
Зинаида молчала, сказать ей было нечего.
Несмотря на то что установилась хорошая погода и накануне супруги Лебедевы провели прекрасный вечер, спала Надежда Николаевна плохо. Ей снилась несчастная девочка Инка, которую отчего-то везли на старой телеге, запряженной волами, на ней было надето грубое серое рубище, а вокруг шумела, свистела и улюлюкала толпа людей в средневековых одеждах. Телега остановилась на площади, где был сложен костер из огромных бревен. И палач в красном колпаке стоял наготове. Инку подняли на костер, палач взял горящий факел…
Даже во сне Надежда почувствовала жар от огня и запах смолистых бревен и проснулась в холодном поту.
К чему такой сон? А к тому, что вчера она так и не выяснила, откуда взялась эта ненормальная, называющая себя Инес де Кастро. А еще Надежде очень не понравилось, что она морочит голову не совсем нормальному ребенку. Девчонка к ней привязалась, да она к кому угодно привяжется, кто с ней поговорит ласково. Нужно сказать хоть этой музейной даме, чтобы смотрела в оба и посторонних не пускала.
Надежда подошла к театру со стороны служебного входа и, снова сославшись на страховую компанию, без проблем попала внутрь, прошла по анфиладе музейных комнат и наконец вошла в помещение, отведенное для восковой фигуры Софи Верден.
Актриса, как всегда, величественно восседала в кресле, возле нее хлопотала Розамунда Артуровна, то поправляя пышное платье восковой фигуры, то заботливо укладывая ее волосы.
– Музей закрыт! – проговорила Розамунда Артуровна, услышав шаги за спиной, и только потом повернулась. – А, это вы! Что вам угодно?
– Да так, зашла напоследок взглянуть на вашу подопечную…
– Да вот видите, кто-то ночью забрался в музей и потревожил ее. Прихожу – она лежит на полу, волосы растрепаны, платье смято… настоящий акт вандализма! У современной молодежи никакого уважения к культурным ценностям! С трудом привела ее в порядок!
– А почему вы уверены, что это дело рук молодежи?
– Ну а чьих же еще? Вам вот, например, придет в голову издеваться над восковой фигурой?
– Мне – нет…
– Вот видите!
– Но Инне, этой девочке, которую я здесь не раз видела, такое тоже не придет в голову.
– Ну, Инка – это совсем другое дело!
– Кстати, где она?
– Ах, вы знаете, это такое чудо! – Розамунда Артуровна так возбудилась, что уронила пенсне и с трудом подхватила его на лету. – Нашелся врач-гомеопат, очень милый старичок, он прописал ей какие-то порошки, и наша Инка буквально преобразилась! Она стала совершенно, совершенно другим человеком! Вот не зря ее отец верил, что все с ней будет хорошо!
– Да что вы говорите?
Надежда внимательно взглянула на восковую фигуру: Софи Верден тоже удивительно переменилась. Раньше на ее лице читалось выражение надменного высокомерия, иногда сменявшееся брезгливой неприязнью (что само по себе удивительно для восковой фигуры, чье лицо не должно меняться). Теперь же на нем застыло выражение детской, почти младенческой беспомощности. И глаза… насколько помнила Надежда, глаза восковой актрисы были темными, яркими, выразительными. Теперь же они стали тускло-голубоватыми, и в них застыло выражение трогательной и жалобной овечьей беспомощности. И еще Надежде показалось, что в них стоят слезы. Но это уж точно невозможно.
– Старичок-гомеопат, говорите? – протянула она. – Не может быть! Такого просто не может быть! А Инка где?
– О, она сюда больше не заходит! – вздохнула музейная дама. – И то сказать – какой тут интерес для девушки? И вообще, они с отцом уезжают на море.
– А куда?
– Вот не знаю, в теплые страны, в Испанию, кажется. Или нет…
– В Португалию, наверное, – уточнила Надежда.
– Точно! – расцвела хранительница. – Инесса сказала, что давно хотела там побывать. Вы знаете, у нее даже голос изменился, не говоря уж обо всем остальном. Такая стала разумная, энергичная, ну просто не узнать девочку!
– Инесса? Вы сказали – Инесса? – изумилась Надежда Николаевна.
– Ну да, она сказала, что теперь будет не Инна, а Инесса, ей так больше нравится. Отец на все согласен, конечно, а нам-то что… Нет, я возьму у него адрес этого гомеопата, просто чародей какой-то!
Надежда не стала ее отговаривать, а в полной прострации побрела домой. Неужели ее сон оказался пророческим, неужели женщина, которую она считала не совсем нормальной, оказалась… да нет, не может быть!
И вообще, лучше об этом не думать, а принимать все как есть.
Как сказал гениальный Шекспир: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!»
