Лгунья - Натали Барелли
«О, это подарок моего мужа, на рождение нашей дочери». Я мысленно повторяю эти слова: «…на рождение нашей дочери». Но это же какая-то бессмыслица. Если ручка у Ханны всего четыре месяца, как она могла делать ею все записи в своем дневнике, который ведет почти год? Потому что дневник начинается со свадьбы, а этой ручки у нее тогда еще не было.
Захожу в гардероб, вытаскиваю дневник из тайника и листаю его, взад и вперед. Никаких сомнений быть не может: все до одной страницы написаны этой ручкой. Чернила одни и те же, уникальный цвет морской волны. «Барбадосская синева».
Ханна сделала все эти записи, все до одной, в последние четыре месяца. Или скорее в последние три недели. Так или иначе, она представила все так, будто ее дневник охватывает период в десять месяцев. Свадьба, рождение Мии. Постепенное ее сползание в какую-то неопределенную послеродовую депрессию. И потом я. Все это дерьмо про меня. Сплошная ложь. От начала до конца.
Я стискиваю зубы с такой силой, что у меня ноет челюсть. Зайдя в ванную, лезу в шкафчик за успокоительным, но его, разумеется, там нет. Его там нет уже какое-то время. Я закрываю дверцу, но тотчас же снова открываю так резко, что едва не срываю с петель. Пузырек с «Амбиеном» – его там тоже нет.
Глава 31
Чувствуя, как у меня сводит живот, я продолжаю охоту в хлеву, каковым является моя комната. Поднимаю с пола скомканное нижнее белье и швыряю его на незаправленную кровать. Приподнимаю матрас и с глухим стуком роняю его. Моя нога натыкается на пустую бутылку и отправляет ее через всю комнату. Я встаю на четвереньки и заглядываю под кровать, но там только запыленные кроссовки и старый автобусный билет.
Это где-то здесь, я точно знаю. Обращаюсь к вывалившимся из открытого шкафа вещам и расшвыриваю их в стороны. После чего тщательно осматриваю каждую полку, провожу по ним сверху ладонью, но не нахожу ничего такого, чего не должно было бы быть. И уже собираюсь сдаться – но на самой верхней полке мой палец на что-то натыкается. Я приподнимаюсь на цыпочки и тянусь дальше, нащупывая что-то острое, металлическое. Кончиками пальцев тяну это к себе. Это пропавшая фотография в серебряной рамке. Та самая, с Ханной и Харви, которую она держала на туалетном столике, но сейчас ее лицо исцарапано, словно кто-то соскоблил его кончиком ножа.
Я сажусь на кровать, вынимаю фотографию из рамки и внимательно изучаю. Лицо Ханны исполосовано. Уничтожено. Это было сделано с таким усердием, что в нескольких местах нож прорезал фотографию насквозь и поцарапал рамку, оставив сердитые следы. Все должны подумать, что это сделала я? Ну разумеется. Это часть общего замысла очернить меня. Я швыряю рамку в стену и слышу звон разбитого стекла.
Переключаю внимание на свой собственный туалетный столик, по большей части пустой. В нижнем ящике бутылка красного вина, полупустая, мятая футболка с блестками, которую я никогда не ношу, пакетик с чипсами и недоеденный шоколадный батончик. Я в отчаянии пинаю ящик ногой, но он не задвигается до конца – вероятно, потому что я не удосужилась уложить аккуратно его содержимое. Я с силой толкаю ящик рукой, но что-то мешает ему.
Встаю на четвереньки и полностью выдвигаю ящик. Затем засовываю руку в образовавшееся пространство. Мои пальцы нащупывают что-то в дальнем углу. Маленькая квадратная бутылочка. Я догадываюсь, что это такое, еще до того как достаю это: бутылочка «Амбиена», которая недавно была в ванной наверху. В ней в точности такие же таблетки, как и та, что я нашла на полу, но только теперь она практически пустая.
Я закрываю глаза и прижимаю палец ко лбу. Это все равно что собрать мозаику-пазл, в которой недостает половины деталей.
Понятно, почему Ханна спрятала свое исцарапанное фото в моей комнате. В какой-то момент, в присутствии свидетелей, она его «случайно» обнаружит – и будет потрясена. Воскликнет: «О боже! Что здесь делает эта фотография? Подумать только, моя домработница меня ненавидит!» Но если так, зачем прятать у меня в комнате и «Амбиен»? И тут у меня перед глазами начинают танцевать строки из дневника Ханны.
«“Я принесу вам чай, он поможет вам расслабиться”. Я собиралась отказаться, от ее чая меня постоянно клонит в сон».
В тот момент для меня не было смысла в этих строках, поэтому я просто отложила их в сторону, как еще один образчик ее лжи, деталь, которую она добавила для большей правдоподобности. Но теперь я понимаю, что на самом деле тут нечто большее: Ханна постоянно уставшая, это ее обычное состояние. Каждый, кто ее знает, это подтвердит. Вот только это ложь. Ханна притворялась, будто полностью истощена, и в то же время подкидывала доказательства того, что я кормлю ее снотворным. Все это вписывается в сценарий. Бутылка «Амбиена» у меня в комнате, которую обнаружит полиция. Я в такой ярости, что мне хочется ударить кулаком по стене.
Я не интересую Ханну; она меня использует. Насколько я понимаю, ей нет никакого дела до того, кто я. Возможно, она действительно считает меня просто какой-то девицей по имени Луиза Мартин, работающей у нее дома. Но хочет представить все так, будто безумная домработница так невзлюбила ее, что хочет навредить всей семье. Однако на самом деле целью являются ее муж и ребенок. Я в этом уверена. Я это чувствую. Ханна собирается избавиться от них – и притом каким-то чудом самой остаться в живых, это и ежу понятно, – а всю вину за случившееся свалить на меня.
Что ж, Ханна Картер, тебе не повезло, поскольку в эту игру могут играть двое, и я на ход впереди тебя. Когда мы с тобой снова встретимся, ты будешь умолять меня оставить тебя в покое.
Я звоню Доминику, и он отвечает после первого же гудка. Я говорю ему, что сторожу дом для одной милой пары, уехавшей на выходные за город. «Приезжай в гости. Будет весело. Хозяева сказали чувствовать себя как дома». Затем я беру дневник Ханны и прячу его в свой чемодан вместе с фотографией, «Монбланом» и таблетками снотворного. Потом я выброшу их на улице в мусорный контейнер. Или еще лучше сожгу. Убедившись в том, что они навсегда превратились в пыль. Потому что, если у Ханны не будет всего этого, у нее не будет ничего.
Приезжает Доминик. Мы устраиваем маскарад; я в наряде горничной. Затем занимаемся сексом везде, где только можно, в том числе в мягком кресле на террасе наверху.
