Хауэрд Энджел - Смерть выходит в свет
- А что с Алин?
- За неё внесли залог. При желании может вернуться в город.
- И это вам нравится.
- Я так не говорил.
- Тем не менее...
- Тем не менее, работай она упаковщицей на птицефабрике, её бы ни за что не выпустили на волю.
- Льготы для преступников из среднего сословия?
- Не выставляйте меня социалистом, Куперман. Пожалуй, в вашем присутствии мне лучше помалкивать. - С минуту он смотрел, как я крошу яйцо и сдабриваю его майонезом. - Мы не сумели сохранить в тайне историю с Пэттеном. Газетчики уже набросились на нас.
- Хм. - Я переложил свою тюрю на покоробившийся ломтик черствого хлеба. Гловер следил за мной как за канатоходцем. - А почему вы не жалуете пишущую братию?
- Чтобы меня сфотографировали и поместили мое имя в газете? - Он уставился на тлеющий кончик сигареты. - Пожалуй, эта мысль вдохновляет меня куда меньше, чем прежде.
- Могу я встретиться с Пэттеном?
- А зачем? Вы тоже не из тех, кто любит выставляться напоказ.
- Если можно, я бы рассказал вам об этом по пути.
- Мне нельзя уезжать отсюда! - Он встал и заварил забытый мною кофе.
- Здесь вам больше делать нечего, поверьте мне на слово.
- Черт возьми, Бенни, я ведь только приехал. Дайте хоть кофе выпить.
Пока он пил, я проглотил свой черствый бутерброд, запил его глотком кофе и, взяв полотенце, стер с пальцев капли майонеза и яичного желтка.
Спустя десять минут патрульная машина Гарри Гловера уже с урчанием пробиралась в сторону Хантсвилла со скоростью пятнадцать миль в час. Гарри не превышал максимально возможную скорость, но умел не терять из-за этого времени.
- Итак, что вы хотели мне рассказать?
- Погодите, я размышляю, с чего лучше начать. Дайте мне одну минуту.
Гарри ждал. Розовые выступы гранитных скальных бастионов плясали то слева, то справа от дороги. Местами проселок шел по голому камню, и я чувствовал себя Моисеем, шествующим по дну расступившегося Красного моря, волны которого окаменели и застыли вокруг нас.
- А впрочем, неважно. Начинать в любом случае надо с Мэгги Маккорд. Вы знаете, что ей весьма нелегко даются правдивые высказывания?
- Да, ходят слухи об её шотландском происхождении. Она просто так треплется. То есть, эта корка не обманет ни одного человека, достигшего тринадцатилетнего возраста.
- Однако вранья и лицедейства было больше, чем мы думали. Во-первых, имя. Она - урожденная Аделаида Тейт из Корнуолла, Онтарио. Вам это ни о чем не говорит?
- Да вроде нет. Звучит как сценический псевдоним.
- В хижине Дика я нашел книгу с исчерпывающими сведениями об этой женщине. В двадцатые годы Аделаида Тейт обвинялась в убийстве своего любовника. Она вышла сухой из воды, но её дело стало одним из самых громких в истории криминалистики. В книге говорится, что обвиняемую спасла смазливая наружность, которая в те дни и впрямь была довольно примечательна.
- Но если её признали невиновной, я не вижу ника...
- Вам трудно представить старого уродливого Уэйна Траска с этой книгой в руках. Дик Бернерс тоже все знал, коль скоро он вместе с Траском старательствовал в графстве Гастингс. Сначала Бернерс был один, но потом выработка мало-помалу перешла к Траску. Почему? Этого мы не знаем. И Аделаида, и Траск - уроженцы Корнуолла, а убийство любовника было самым знаменательным событием в истории города, пока река Святого Лаврентия не стала судоходной. Когда Траск познакомился с молодой женой егеря Альберта Маккорда, он сразу понял, кто она такая, и вскоре придумал, как обратить это открытие себе на пользу.
- Намекаете на шантаж, Бенни?
- Возможно, в интересах дела это и было названо как-то иначе. Все как один отзываются о Траске как об алчном подонке. Он обманул своего товарища и захапал шестьдесят процентов общей собственности. Несмотря на то, что суд признал Аделаиду невиновной, она сменила имя и перебралась сюда. Значит, ей было, что терять в случае огласки.
- Но что могла платить Мэгги? Вы знаете, сколько получает егерь в парке? Бенни, вы дали слишком большую волю воображению.
Мы подъехали к "Луку репчатому", миновали его, и Гловер покатил по шоссе 648, мимо Уилберфорса, Тори-Хилл и гранитных скал, обрамлявших маленькие озера взгорья Халибэртон. На их берегах и на главных улицах Халибэртона и Карнарвона было полным-полно отпускников. Немногочисленные местные жители были оттеснены в тень и хлопали глазами, глядя на проезжающие машины.
- Шантажируют не только толстосумов, Гарри. Этой игрой увлекаются многие, и чем мельче игрок, тем ничтожнее его требования.
- Но Уэйн Траск! Да он и трезвым-то не бывал.
- А где он брал деньги на выпивку? Ведь усадьба при нем быстро превратились из доходного предприятия едва ли не в имущество Армии спасения.
- Продолжайте. Хоть время скоротаем.
- На чем мы остановились? Мэгги живет со своим егерем Альбертом, Бернерс исследует недра, желая обзавестись шахтой взамен отнятой Траском. А Траск обнаружил, что Мэгги готова в разумных пределах оплачивать его молчание.
- Да, Бернерс был яркой личностью, - согласился Гловер, вытирая ладони о брюки. - Не хочу сказать, что он пил так же, как Траск, Ллойд говорил мне, что в свой последний наезд в усадьбу он привез Траску бутылку, и они втроем прикончили её. А потом Бернерс отправился умирать в лес. Когда мы нашли его тело, оно весило не больше девяноста фунтов.
- Я испытываю к нему большое уважение. Это был забавный старый чудак. Трепал налево и направо, что разрабатывает золотую жилу, превратился во всеобщее посмешище, потом и вовсе прослыл чокнутым и таким образом получил возможность действительно искать золото. Терпения ему тоже было не занимать: ведь он взрывал динамит только во время грозы. Жадным он не был. Позавчера вечером Мэгги сказала, что никогда не встречала более славного человека, чем Бернерс. Это был очень тонкий и туманный намек.
- Лысый вонючий старик. Ханыга-ханыгой, а вот на тебе!
- Кое-кто из наших ближних не так прост, как кажется.
В Дорсете детишки прыгали с узкого моста в чистую речку. Маленькие легковушки втягивали на берег громадные катера. Лодки, весла и чемоданы грудами лежали на крышах машин, грозя перевернуть их и перекрыть движение по Тридцать пятому шоссе. С тех пор, как я последний раз был в Хантсвилле, тут успели проложить кольцевую автодорогу. В былые времена в этот город въезжали по прямой и проезжали его насквозь, но теперь на подступах к Хантсвиллу теснятся ресторанчики и автозаправочные станции. Однако главная улица была в точности такой, какой я её помнил. Даже указатель пути к лагерю "Северная сосна" осталась на месте. Гловер поехал прямиком к зданию провинциального полицейского управления. Черно-желтый дорожный указатель не мигал и выглядел весьма неприветливо и сурово. Все полицейские участки почему-то стоят поодаль от деревьев, и их нещадно палит солнце. Я не заметил перед зданием никакой растительности, даже трава имела кладбищенский вид и казалась искусственной.
Внутри пахло свежей эмалью, нагревшийся пол был липким. Гловер посовещался с каким-то сержантом, сложенным как оперный певец, поджарым и состоявшим, казалось, из одной мощной груди. Сержант куда-то позвонил, после чего подошел ко мне вместе с Гловером.
- Это сержант Оби Лепаж. Не возражаете, если он поедет с нами в больницу?
Как будто у меня был выбор. Мы снова влезли в машину и три минуты спустя вошли в больницу через дверь приемного покоя.
Входя в больницу в обществе двух полицейских, получаешь определенные преимущества перед прочим людом: тебя не спрашивают, к кому пришел, не говорят, что до трех часов пополудни посещения больных нежелательны. Деловитая поступь и тихий лязг наручников действуют на медсестер подгоняюще, а санитаров с тележками заставляют освобождать путь. Я шел за полицейскими, будто пришвартованный к корме корабля ялик. Сидевший у палаты Пэттена охранник поднялся и отложил журнал, ножки железного стула скрипнули по кафелю. Трое стражей закона посовещались между собой, но ни единого словечка из их разговора не просочилось за стену, образованную широкими сутулыми спинами этих людей. Похоже, дверь приоткрылась. Я увидел широкое синее небо в просвете между белыми простынями, окружавшими единственную койку. Тело Пэттена мягким зигзагом лежало под одеялом, в левом запястье торчала иголка капельницы. Из-под мышки тянулся толстый шланг, подсоединенный к похожей на насос машине, которая стояла под койкой. Когда я проскользнул в палату, глаза Пэттена были закрыты, но он не спал. Его веки тотчас разомкнулись.
- Сукин ты сын, - процедил Пэттен сквозь зубы, но довольно беззлобно. Звать охранника или санитара ему не хотелось, и он решил принять участие в заговоре, чтобы посмотреть, чем это кончится. - Ты настучал на меня, парень, и я этого не забуду.
- Вам нельзя волноваться. У меня к вам несколько вопросов, но я не хочу, чтобы у вас разошелся шов.
