Андерс Рослунд - Возмездие Эдварда Финнигана
Его нетрудно было разозлить. Злость вскипала в нем по нескольку раз на дню. Но на этот раз чувство иное, не обычная его ярость. Он был зол, напуган, разочарован, возмущен, сердит, он паниковал, чувствовал себя беспомощным — все сразу, вперемешку.
Гренс сидел на балконе, почти не шевелясь.
Наконец он понял, куда ему идти, по крайней мере сейчас.
Следующий час он проведет у телефона. Ему надо сделать несколько звонков. Набрав первый номер, он посмотрел на свои голые покрасневшие ноги и удивился тому, что странным образом не чувствует холода.
Был четверг, четыре часа вечера по американскому времени, когда Эдвард Финниган спустился в бар отеля в Западном Джорджтауне, где он поселился несколько часов назад. В принципе он останавливался здесь всякий раз, когда по служебным делам наведывался в город, и женщина с красивыми глазами и улыбкой Моны Лизы кивнула ему как знакомому, когда он спросил, свободен ли номер 504.
Норман Хилл уже сидел за столиком в дальнем углу, перед ним стоял бокал красного вина. Он был из тех, кто пил немного, зато дорогие вина, и знал все о годах их производства и процессе брожения, он говорил о винах с такой страстью, с какой другие о любовницах. Финниган обычно пробовал и вежливо расспрашивал, но ничего толком не понимал, для него алкоголь был лишь средством расслабиться, а какой сорт винограда этому способствует, совершенно не важно.
Хилл заказал еще один бокал вина из той же бутылки, которую сам выбрал. Финниган попробовал и прокомментировал, как положено. Потом он посмотрел на распечатку статьи для «Вашингтон пост», лежащую на столе, через несколько часов она пойдет в печать. Журналистское расследование — история о преступнике, приговоренном к смерти, но сбежавшем от исполнения приговора, и о требовании его выдать и вернуть в камеру. Финниган прочел, а потом внимательно выслушал рассказ Хилла о последних контактах с представителями шведского правительства и о постановлении местных властей, которое гарантировало, что Фрай уже на следующий день будет выдворен из страны.
— Из одной коммунистической страны в другую.
— А там?
— Терпение, Эдвард.
— Когда?
— В соответствии с меняющимся планом.
Эдвард Финниган поднялся, купил в баре сигару. Он пообещал Хиллу сперва допить вино, это был австралийский виноград, из какого-то виноградника возле Аделаиды, а как известно, настоящие ценители вина не мешают запахи и вкусы. Он закурил; когда опустеет бокал, может, он даже позвонит Алисе, он скучал по ней.
Хелена Шварц отреагировала именно так, как и опасался Гренс. Он разбудил ее и сынишку и услышал испуганный голос мальчика и сонный крик вдалеке. Он, конечно, предвидел, что разговор в четыре часа ночи получится именно таким, но рассудил, что другого выхода нет. Еще сидя на ледяном балконе, Гренс решил плюнуть на профессиональные правила, в том числе и на тайну следствия. Он сочувствовал жене Шварца: ее реакция на допросе — сперва злость и удивление, а потом понимание — вызвала его симпатию, поэтому он позвонил ей первой.
Хелена то плакала, то кричала на него, и он не останавливал ее. Ей тоже было ясно, что высылка на Восток — лишь политический маневр по пути на Запад. Она несколько раз прошептала «они не имеют права так поступать» и повторяла, что у них есть сын, что Джон доказал свою невиновность и что законы о выдаче исключают смертную казнь, а Гренс терпеливо слушал, пока она успокоится и замолчит.
Она попросила его подождать, ей надо сходить проверить сынишку и выпить воды, а потом они тихо говорили о чем-то, чего Гренс уже не мог вспомнить. И вдруг Хелена стала умолять его проводить Джона.
Поначалу Гренс не понял.
Проводить? Куда?
Хелена принялась объяснять, расплакалась и начала объяснять все снова.
Если теперь Джона выдворят из страны. Раз теперь комиссар уголовной полиции над этим не властен.
Она умоляет Эверта Гренса сопровождать ее мужа, и чтобы его коллеги тоже там присутствовали, тот молодой мужчина, такой приветливый, и та молодая женщина с чуть иностранной внешностью, которой Джон, кажется, доверяет.
Тогда, по крайней мере, его будут окружать знакомые лица.
Бар все еще был почти пуст — молодая парочка, сидевшая в обнимку через два столика от него, одинокий мужчина, читавший у окна газету и ждущий, когда ему принесут чизбургер и жареную картошку. Норман Хилл только что удалился — тощая фигура, упрятанная в серый плащ и шляпу, высота которой точно равнялась ширине. Эдвард Финниган заказал еще бутылку пива и чуть помедлил, держа мобильник в руке, а потом набрал номер.
Да, он ударил своего самого старого друга, а затем швырнул ему в голову письменный прибор. Они еще поговорят об этом, потом. А сейчас у него к Роберту совсем другое дело.
Роберт слушал, пока Финниган рассказывал о своих дневных встречах и заключительном вечернем разговоре с Хиллом. Ни один из них не упоминал о том, что губернатор еще рано утром при их встрече попросил своего ближайшего помощника дать процессу развиваться спокойно, обуздать свою ненависть и свой пыл и подождать, пока все прояснится.
Тревога, поначалу клокотавшая у Финнигана в груди так, что он не знал, как от нее спрятаться, постепенно улеглась, превратилось в ничто, а ничто не может страшить. Значит, ни криком, ни мордобоем он не уничтожил ту поддержку, которая скоро понадобится ему больше, чем когда-либо. Их дружба выдержала первое сведение счетов, которого они оба так давно опасались и старались избежать.
Роберт остался его другом, он выслушает его.
Уже через несколько часов Джон Фрай отправится в обратный путь.
У губернатора Огайо еще есть время связаться с судьей, который уже однажды приговорил убийцу Элизабет Финниган к смерти, и поторопить его назначить новую дату казни.
Свен Сундквист сдался, ночь была потеряна, бессмысленно вот так лежать без сна, до тех пор пока в груди не защемит от нетерпения. Он надел коричневые тапочки и свитер с длинными рукавами и высоким воротником и медленно прошелся по дому. Они жили здесь уже почти десять лет, и он не мог себе представить, что смогли бы жить и стареть где-то в другом месте.
Свен остановился на пороге комнаты Юнаса. Их малыш скоро вырастет. Ему и годика не было, когда они взяли его в поселке в двадцати милях к западу от Пномпеня, мальчик был удивительно красивым и спокойным, о таком можно только мечтать.
Теперь ему вот-вот исполнится восемь, он ходит во второй класс и учит английский и природоведение. Свен вспомнил недавний спор с Анитой о том, есть ли у детей выбор. То, что Юнас спит теперь, слегка посапывая, именно в этом доме, не было его выбором — однако Свен надеялся, что приемный сын никогда не упрекнет его за это. А если все же спросит, надо будет попытаться как-то объяснить.
Но вот если спросит сын Шварца? Что, если его отца отправят назад, туда, где ждет смертная казнь? Кого потом будет спрашивать мальчик, кому тогда придется отвечать?
Свен хотел было подойти и поцеловать Юнаса в лоб, но тут раздражающая электронная трель прорезала тишину. Мальчик беспокойно заворочался в постели, и Свен кинулся в спальню, где оставил мобильник, и вздохнул, увидев номер. Эверт. Еще одна ночка!
Гренс тут же позвонил по очереди Свену Сундквисту, Хермансон и Огестаму и обрисовал положение.
У него не было времени отвечать на их вопросы, каждый разговор всего пара минут — достаточно, чтобы и Свен, и Хермансон поняли, что им надо приехать в Крунуберг к шести утра и, если понадобится, быть готовыми к полету за рубеж и к тому, что они могут задержаться на работе дольше, чем предусмотрено служебным графиком.
Эверт Гренс стоял в кухне, смотрел в окно, до утра еще было очень далеко. Он понимал, что надо спешить. И что ему второй раз за час придется нарушить тайну следствия.
Винсент Карлсон ответил сразу.
Голос его звучал бодро, значит, он работает по ночам, Гренс на это и надеялся.
На то, чтобы понятно изложить всю историю, понадобилось десять минут. Винсент Карлсон сразу понял, с кем он разговаривает и что новость, которая только что покинула закрытый кабинет в обычное время столь неразговорчивого комиссара уголовной полиции, имеет первостепенную важность.
Оставалось еще немало времени до отправки первых утренних новостей.
До того, как вся распланированная сетка вещания изменится и все пункты заменит единственная новость, которая важнее всего прочего — всех сегодняшних передач, да и всех других на неделю вперед.
Карлсон посмотрел на часы: без двух четыре — и вызвал всех, дежуривших ночью в редакции, на большое совещание.
Пятница
Было еще темно, когда полицейский микроавтобус въехал в ворота главного терминала аэропорта Бромма. Стояла ясная морозная погода, свет фар отражался в пятнах льда, а газовые выхлопы ехавшего впереди автомобиля повисали облаком в воздухе, как часто бывает в сильный мороз.
