Елена Арсеньева - Письмо королевы
Я счел своим долгом не медлить с отправкой курьера с известием о событии столь большой важности при любых обстоятельствах и имеющем в настоящее время особое значение для нашего двора.
Было бы заблуждением рассчитывать теперь на союз и тем более на политическое влияние Франции. Каковы бы ни были соображения нового министерства по отношению к предполагаемому союзу с Ее Императорским Величеством, оно не может уделить ему большого внимания, и надо рассматривать Францию при решении стоящих перед нами в данный момент вопросов, как несуществующую. Я не беру на себя смелость давать советы, но все же считаю своей обязанностью доложить о положении дел, каким оно мне представляется, и сказать, что Франция, даже с наилучшими намерениями по отношению к нам, не сможет оказать нам никакой услуги и что союз с ней будет иллюзорным для Российской империи. Кроме того, нация питает отвращение к союзу с австрийским домом из-за королевы, и если бы даже можно было заключить договор, он был бы нарушен, потому что министры будут вынуждены следовать принципам и побуждениям третьего сословия, которые возьмут верх над всеми другими соображениями. Если императрице нужны посредники, чтобы облегчить завершение двух войн, которые она ведет, то будет совершенно необходимо обратиться к кому-либо другому.
Ваше сиятельство должны объяснить моим усердием к службе и интересам нашей великой и августейшей государыни ту свободу, с которой я выражаю свое мнение о том, что касается этих интересов. Все поражены при виде того, как в течение тридцати шести часов французская монархия была уничтожена и ее глава вынужден соглашаться на все, чего разнузданный, жестокий и варварский народ требует от него с такой дерзостью и таким повелительным тоном, и еще считать себя при этом очень счастливым, что народ соблаговолил удовлетвориться его отречением от своей власти и от своих прав.
Многие придворные уехали. Среди них называют г-жу де Полиньяк, герцогиню де Ламбаль, герцогиню де Гиш, ее дочь, графа де Водрейль, г. барона де Безанваля, подполковника швейцарской гвардии, и многих других. Принц Ламбеск вместе с маршалом де Брольи уехал во главе королевского немецкого полка, который провел ночь с пятницы на субботу в Сен-Дени, на пути к Нанси[31]».
– Герцогиня де Ламбаль… Уехала! Значит, и Мадлен в Париже больше нету… Не увижу ее… То-то бродил я возле дворца герцогини, а там заперто все, не пройти. А в королевский дворец письмо доставить – как? Мыслимо ли?! Кто меня туда пустит?!
– Ты чего бормочешь, Петр Григорьев?
– Да это я так, ваше превосходительство, Иван Михайлович. Просто так…
– Заметил, что я написал про курьера?
– Конечно, как не заметить! Кого посылаете?
– Тебя.
– Меня?! Но как же… Я ж…
– Что ты?
– Я ж за другим делом в Париж прибыл. Мне Виллуана отыскать надо.
– Не нужен нам никакой Виллуан. Теперь другое важнее.
– Но мне нужно…
– Нет сейчас ничего важнее, чем доставить донесение нашей государыне. Она должна получить известие о происходящем во Франции из первых рук. Ковалевский, мой лучший курьер, свалился в горячке. А тебе пора возвращаться в Россию. Скоро всем нам приспеет пора Францию покинуть. Костер этот, пожар этот не скоро уймется. Поезжай, да поскорей. Поедешь на фельдъегерских лошадях – по всей Европе, хвала Господу, порядки цивилизованные, в самый короткий срок домчишься. В путь, Петруша. Храни тебя Господь!
Наши дни
– Ну-ну, не смотрите так ошарашенно, – шепнул сосед по троллейбусному сиденью, он же сосед по самолету, он же Влад.
Да, не зря ей никогда не нравилось это имя…
Алёна его мигом узнала, да и не много времени прошло с последней встречи, чтобы забыть, тем паче что вспоминала она о нем очень часто, да вот буквально пять минут назад последний раз!
– Скажите, что вы нашли аппарат в сумке, пусть Малгастадор перезвонит вот по этому номеру, – прошипел Влад, показывая визитку, на которой значился только номер телефона и еще цифры 1789 – строкой ниже. При этом Влад все сильнее вдавливал что-то в бок Алёны, да так, что у нее перехватило дыхание. – И имейте в виду, в руке у меня пистолет, одно слово – и я стреляю. Не надейтесь на мое милосердие, вы, конечно, в курсе, что было с теми, кто осмелился нам помешать. И в родимых местах мои нравы не смягчились. Чуть что – и я стреляю. Лариса едет вслед за мной, я слиняю отсюда прежде, чем кто-то успеет пискнуть. На помощь вам никто не придет, жизнь дороже. Поняли меня?
Как он сюда попал? Значит, дверца около водителя все же иногда открывается… Он вошел за спиной Алёны – и вот…
– Поняли, спрашиваю? – Пистолет вдавился сильнее.
Алёна кивнула и проговорила с трудом:
– Лев Иваныч? Я случайно нашла другой телефон, он у меня в дальнем… в дальнем кармане лежал в сумке.
– Ну и сумка у вас! – хохотнул Лев Иваныч.
– Да, – осипшим голосом сказала Алёна, – сумка, да… Записывайте номер.
– Называйте цифры сразу по-русски и по-французски, – попросил Лев Иваныч. – И я телефон запишу, и Малгастадор вам немедленно перезвонит.
– Хорошо, – сказала Алёна, – значит, так… плюс 7, plus sept, 10, dix, 33, trente trios, 6, six…
– Погодите, – удивился Муравьев, – это какой же у вас оператор? Почему 10, 33, 6?
Пистолет вдавился сильнее. Владу было слышно каждое слово: голос Муравьева никогда нельзя было назвать тихим!
– Скажите, это ваш парижский номер, – выдохнул он. – Вы же только что из Парижа, он поверит!
– Это, Лев Иваныч, мой парижский телефон, – послушно повторила Алёна. – Я там сим-карту купила, ну и…
– А, понятно, – усмехнулся Лев Иваныч, – значит, экономия Малгастадору выйдет: из Парижа в Париж будет звонить, – ну а для вас вообще все входящие бесплатно, говори – не хочу! Ну, диктуйте дальше.
Алёна назвала остальные цифры номера Влада и услышала, как Муравьев неуверенно, порой дублируя их на своем забавном английском, продиктовал их Диего.
Алёна прикрыла глаза. Вспомнилось смугло-бледное лицо, напряженные темные глаза, навостренные волчьи уши… Диего, Диего, гончий пес!
– В общем, он сейчас перезвонит, а вы пока рассказывайте, где вы, что с вами?
– Да что рассказывать, – промямлила Алёна. – Ну, еду в троллейбусе 17-го маршрута и ужасно хочу ананас.
– Что?! – изумился Муравьев. – С чего это вас на ананасы среди зимы потянуло?
– Да вот захотелось ананаса, – тупо повторила Алёна. – Со мной такое бывает, если вы помните. Редко, но бывает. И в тот раз тоже среди зимы было…
Ах, если бы Муравьев понял… понял бы и вспомнил, как три года назад, студеной зимой, она сумкой с ананасом стукнула в рейсовой маршрутке маньяка, который уже собрался в нее стрелять. Лев Иваныч при сем присутствовал, Алёна тогда выволокла на свет божий такие давние и страшные, почти фантастические дела, что сама с трудом верила[32]. Но если бы не ананас, переспелый ананас, который был предназначен для новогоднего стола, невесть сколько народу положили бы в той приснопамятной маршрутке. Лев Иваныч! Ну вспомните, а?!
– Не уводите разговор в сторону! – дохнул ей в ухо Влад. – Рассказывайте, до чего вы там додумались, мне тоже нужна информация, но не забывайте…
Да, как будто забудешь об этой боли в боку!
В это мгновение «Sagem» в руке Алёны зазвонил. Прижав свою родимую «Nokia» плечом, Алёна нажала на клавишу ответа:
– Алло?
– Элен? Элен, привет, это Карлос.
– Карлос…
И при звуке этого имени ее пронзила догадка. Милонга, танцевальный зал, звуки танго… И «Pensalo bien» оркестра Д’Арьенсо:
Подумай хорошенько,прежде чем сделать этот шаг,после которого, скорее всего,уже нельзя вернуться.
«Николаша, спасибо тебе за подсказку! Вряд ли ты сейчас думаешь обо мне, ты даже представить не можешь, что со мной, но все равно – спасибо!»
У нее есть только одна-единственная возможность послать сигнал о помощи. Муравьев ничего не понял, теперь вся надежда на кавалерию из Парижа.
– Карлос! – воскликнула Алёна. – Как я тогда мечтала с вами потанцевать! Эти танго… Эти очаровательные названия… «Pensalo bien», Карлос! «Mala junta»! «La Patota»! «En esta tarde gris», «Cуmo se pianta la vida»! «El adiуs»… «Pensalo bien», Карлос. «Pensalo bien», Диего, por favor!
Это было все, что Алёна могла сделать. Ведь по-французски Диего ничего не скажешь: Влад, приехавший из Парижа, поймет. Оставался только испанский, а по-испански она не знала ни слова, кроме por favor, что означало – пожалуйста, и названий некоторых танго. Как назло, в голову практически ничего не шло, вот все, что она вспомнила, так сказать, в тему. Нужно быть осторожной, чтобы сидящий рядом убийца не заподозрил, что это не просто названия танго Алёна перечисляет, а неуклюже пытается рассказать Диего о том, что с ней произошло: «Подумай хорошенько»! – говорит она. – «Плохая компания»! «Шайка»! «Этим хмурым вечером» «Жизнь ускользнула сквозь пальцы»! «Прощание»! «Подумай хорошенько», Карлос. «Подумай хорошенько», Диего, пожалуйста!
