Анна Данилова - Черное платье на десерт
И кому, как не следователю прокуратуры, знать об этом и уметь чувствовать кожей приближающуюся с каждым часом, днем, годом опасность?
…Миша сел на постели и сжал кулаки. Ему все не нравилось в этой гостинице: и запах простыней, и скрипучая кровать, и звук царапающей стекло ветки абрикоса за окном… Его воротило от всего казенного, некачественного, грязного… К тому же в комнате спали еще двое – Виталий Скворцов и Паша Баженов, которые уже одним своим присутствием мешали ему сосредоточиться и принять правильное решение.
Сколько раз он собирался уйти из Генпрокуратуры в адвокаты, звал с собой и Екатерину, предлагал открыть свою контору, но всегда находились причины, по которым они не могли этого сделать, и, как правило, причины эти были связаны с какими-то конкретными делами и даже людьми. Работа следователя была азартной и не давала возможности слегка притормозить, остановиться, чтобы оглянуться, отдохнуть и, набравшись сил, идти вперед – слишком много было дел, и слишком сложные пути ждали их в поисках правды… Кроме того, была еще и нормальная, здоровая озлобленность перед собственным бессилием, если дело касалось громких заказных убийств, поскольку многие факты, которые добывались следователями Генпрокуратуры упорным трудом и потом, скрывались впоследствии под непробиваемым колпаком секретности и недоступности, блокировались лицами, кровно заинтересованными в прекращении этих дел и обладающими практически безграничной властью и влиянием.
Наконец Миша надел брюки и, накинув на плечи рубашку, вышел на цыпочках из своего номера.
Оказавшись в голубом от лунного света длинном гостиничном коридоре, он сделал буквально несколько шагов и тихо постучал в дверь номера, в котором спала Смоленская.
Послышались шаги босых ног, затем дверь распахнулась, и он увидел стоящую в ночной рубашке Екатерину.
– Миша? Я думала, что это дежурная, я просила ее разбудить меня пораньше. Извини… Я сейчас, только оденусь… – И она, отступив назад, прикрыла дверь, растворилась в синих сумерках комнаты.
Миша потянул носом, и ему почудилось, что казенный сухой гостиничный воздух словно наполнился живым теплом женского тела, к которому слегка примешивался запах духов или крема… Он даже спросил себя, почему на протяжении стольких лет работы рядом со Смоленской ему ни разу не захотелось по-настоящему ее обнять, поцеловать. Только дежурные объятия в случае счастливого исхода смертельно опасной операции, поцелуи в честь дня рождения… Почему? Потому что ей уже под пятьдесят? Но он знал женщин, которым было и ЗА пятьдесят, но которые одним своим присутствием умели разжечь в мужчине желание. И пусть основным оружием у этих женщин были хорошо сохранившаяся внешность и легкомыслие, результат чудесным образом сглаживал их возрастные особенности, что было само по себе очень пикантно. Тем более что Миша любил женщин вообще, любых, и редко когда, оказавшись наедине с женщиной, получал отказ. Но о его связях никто и ничего не знал – как правило, его любовницами, пусть даже и однодневками, были настоящие женщины, умевшие оценить в нем не только мужчину, но и просто благодарного и благородного человека, дружба с которым устраивала обе стороны. Миша всегда был щедр с женщинами, и ни у одной из них никогда не возникало чувства брошенности или ненужности, даже если их роман длился всего несколько часов. Возможно, он умел подарить им, кроме любовных ласк, еще и надежду на счастье?
Но вот Катю он ни разу не захотел физически и даже представить ее обнаженной в постели не мог, сколько ни пытался. И вдруг сейчас этот удивительный аромат разгоряченного сном женского тела… Миша улыбнулся своим смелым мыслям, но тут же взял себя в руки…
– Заходи, я уже оделась. – Она почти втянула его в комнату. – Свет я включать не буду, хорошо? Что случилось? Тебя осенило или ты что-то вспомнил? Что ты так на меня смотришь, да и глаза у тебя мерцают… Миша, ты не оборотень? – И она тихонько засмеялась. – Садись вот сюда, в кресло…
– Смоленская, я даже не знаю, как сказать… Дело в том, что в Сочи я пробыл так долго не потому, что там пальмы и кипарисы, сама понимаешь, и не из-за женщин, как считает Баженов… Я в основном находился в лаборатории, среди молоденьких лаборанток, которых кормил фруктами, поил коньяком и как мог втирался к ним в доверие… С судмедэкспертами оказалось сложнее – кроме слов «зарезан острым предметом» или «удушение» (да еще и с акцентом!), я так ничего и не услышал. Дело в том, что судмедэксперт не обязан определять, каким образом произошло это самое удушение, его задача установить, от чего наступила смерть. В данном случае – от нехватки кислорода. Все. И лишь Шахназаров был зарезан, предположительно ножом.
– Миша, но все это ты нам уже рассказывал. Что тебе сообщили молоденькие лаборантки?
– Все началось даже не с лаборанток, а с Ларисы Васильевой, той самой женщины-нотариуса, задушенной в Мамедовой Щели… Дело в том, что среди вещдоков, собранных в доме, который она снимала, обнаружен один предмет, очень хорошо вам знакомый…
– Мне?.. – удивилась Смоленская. – И что же это за предмет?
– Золотая зажигалка.
– Ничего не понимаю. Почему мне должна быть знакома эта зажигалка?
– Да потому, что эта зажигалка числилась в харьковском деле, вы что, уже все забыли?
Конечно, она сразу поняла, что Миша говорит о том самом деле, по которому она приезжала со следственной группой в С., где и познакомилась с Изольдой; в деле действительно фигурировала зажигалка – золотая, сделанная на заказ известным московским ювелиром для убийцы-рецидивиста Рябова (понятное дело, что ювелир и представления не имел, кем на самом деле является его состоятельный клиент). Рябов сначала несколько месяцев терроризировал Харьков, совершил там шесть зверских убийств с целью ограбления, затем перебрался в С., где в ходе расследования тяжело ранил Катю… Если бы не Изольда, которая тоже участвовала в операции по поимке Рябова и успела прикрыть ничем не защищенную Смоленскую своим телом, Екатерины уже не было бы в живых. На Изольде в тот день был бронежилет, а в руке – пистолет, которым она так и не успела воспользоваться…
Рябова схватили, и при нем оказалась та самая зажигалка. Она была настоящим произведением искусства, но после вынесения Рябову приговора (пожизненное заключение) ее должна была постигнуть судьба всех вещдоков, которые по приговору суда реализуются в специальных магазинах. Судебный исполнитель, который согласно акту должен был сдать зажигалку с прочими вещами Рябова в один из таких магазинов, по просьбе Смоленской организовал ей через других лиц покупку этой золотой вещицы, после чего зажигалка с дарственной надписью: «Изольде от Екатерины» – была подарена Катей Изольде Хлудневой в знак благодарности за спасенную жизнь.
– Миша, ты вообще-то соображаешь, что говоришь, или бредишь? Ты что, выпил?
– Я совершенно трезв, Смоленская.
– Тогда объясни-ка мне с самого начала, о какой зажигалке идет речь?
– Повторяю, – терпеливо проговорил Левин, – что среди вещдоков, обнаруженных на месте преступления…
– А разве там были вещдоки? Разве там могли остаться вещественные доказательства? Ведь ты же сам говорил, что Васильева была ограблена и все ее вещи исчезли! Или ты забыл, что следует считать вещдоками?
– Но убийца не взял, к примеру, посуду, из которой ела и пила Васильева, не взял предметы ее туалета, которые мы тоже отправили на экспертизу, ее белье, наконец!
– Ладно, извини, я что-то погорячилась… Так что там с зажигалкой?
– Катя, там, в ванной комнате, в маленькой пластиковой сумочке с помадой и кремами нашлась золотая зажигалка… та самая, которая числилась в деле Рябова. Ведь ты сама рассказывала мне, да и не только мне, что выкупила ее потом, спустя почти полгода, и подарила своей подруге Изольде Павловне Хлудневой… И показывала фотографии, сделанные на Волге, в каком-то саду, где Изольда снята с этой зажигалкой в руке, помнишь?
– Я-то помню, и ничего предосудительного в этом нет, тем более что я выкупила ее в специальном магазине и за очень приличную сумму… Изольда еще предупреждала меня, что я напрасно это сделала, потому что эта вещица еще может аукнуться веселеньким компроматом на меня или на нее… Но я ее тогда не послушала… Миша, ущипни меня… Неужели ты сам, своими глазами видел эту зажигалку?
– Видел, Смоленская, и даже в руках держал и надпись прочел: «Изольде от Екатерины».
– Нет, этого не может быть! – Смоленская вскочила и заметалась по комнате. – Не зря же говорят, что в подобных вещах сохраняется дурная энергетика… Суеверные люди никогда не покупают золото в комиссионках… И что, что ты хочешь мне сказать, что убийца, который удушил несчастную женщину, не заметил в ванной комнате косметичку, в которой лежала довольно броская золотая зажигалка? Но ведь это бред! Больше того… Мне только что пришло в голову, что эту зажигалку могли подкинуть уже в Сочинской прокуратуре…
