Игорь Заседа - Тайна дела № 963
– Не рано ли открыл карты, Алекс?
– Я не люблю играть втемную. Вообще не люблю темнить! – резко ответил Алекс.
– Извини, не хотел тебя обидеть. Просто существует неписаный спортивный закон: выкладываться только в финале.
– Поверь мне, я не хвастаю: им не видать золотой медали, как бы они не пыжились. У меня крепкие нервы и отличный конь, у него с нервишками тоже полный порядок. Не забудь и то, что мне некогда ходить в новичках, нужно беречь каждый день. Да, – развеселился вдруг Алекс, меняя тон – от жестко-напряженного к ерническому, – должен тебе сказать, что корейцы расстарались. Конюшни – у принцессы Анны таких нет: с теплым душем, со специальными стиральными автоматами для попон, деодоранты, разные там присыпки для лошадей, специальный рацион питания и даже собственная полиция. Впрочем, мой тренер днюет и ночует с «Россинантом». В этом отношении после встряски, которую я им задал, ухо держи востро… Ты завтра что намерен делать? Может, проедемся на ипподром?
– Нет, Алекс, завтра я хочу посмотреть тяжелую атлетику – люблю этот вид спорта.
– С утра?
– Да, они начинают в девять.
– О'кей, я поеду с тобой, а потом мы вместе отправимся на ипподром. Моя тренировка в 13. Именно в такое время буду и стартовать.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я поставил будильник на 7:00 и провалился в сон, едва голова коснулась тоненькой подушки.
4
Прозрачное, зябкое утро, голубой небосвод, россыпь пышных клумб, чуть дрожащие под легким ветерком стяги, служащие олимпийской деревни, озабоченно спешащие по своим делам, возбужденно громкие, одетые кто во что горазд – от застиранных шортов и мятых рубах до чопорно-официальных темных костюмов – представители средств массовой информации, вливающиеся сквозь широко распахнутые двери в ангар-столовую, – такая картина открылась мне, когда я спустился на лифте вниз со своего девятого этажа, откуда любовался роскошным видом на недалекие горы, зябко кутавшиеся в осенний туман.
Дейв переминался с ноги на ногу у входа, выглядывая меня.
Мы взяли подносы, основательно загрузились всякой всячиной – вареными яйцами, золотистыми ломтями поджаренного бекона, соком, фруктами и фруктовым кефиром, растворимым кофе «максвелл» (Дейв предпочел корейский чай), не забыв о столь обожаемом английском блюде, как овсяные хлопья с молоком, и нашли свободный стол. Дейв ел, как и положено англичанину, медленно, смакуя, я же по старой спортивной привычке мгновенно расправился со стандартным набором яств и приступил к кофе. Дейв молча, но обеспокоенно наблюдал за побоищем, устроенным мной за столом, – он успел справиться лишь с одним яйцом и несколькими ломтями бекона. Мельком взглянув на часы, я обнаружил, что время еще есть и взялся за газету.
Но сквозь поток впитываемой информации упорно прорывалась тревожная мысль: что сказать Дейву, как ввести его в реальный мир фактов, что в корне ломали мои, а значит, и Дональдсона планы, связанные с раскруткой лондонской истории, у разгадки которой, казалось, мы стояли еще совсем недавно. Я корил себя за легкомыслие – ну, разве допустимо было так вольно переговариваться по телефону с Мишелем Потье, отбросив осторожность и забыв, что в наш просвещенный век – век компьютеров и электронного шпионажа – любое слово может быть услышано без труда и теми, кому оно не предназначалось. Скорее всего, Мишеля подслушивали, а возможно, он вообще был у них давно на примете – ведь занимался не чем-то отвлеченным, а наркотиками. А это само по себе было чревато самыми серьезными последствиями. Как там ни крути, но Мишель оставался последней ниточкой, что связывала меня с тайной, раскрыть которую я безуспешно пытался.
Дейв почувствовал мое настроение и тоже помрачнел. Скорее всего, он догадался – что-то я скрываю от него, и ломал голову, пытаясь уяснить, насколько это плохо для него. Я отдал должное выдержке и воспитанию парня, не позволявшим ему спросить напрямик.
– Вот что, Дейв, наши (так и сказал – наши) дела плохи. Пожалуй, даже хуже не бывает, – начал я свой рассказ, решив, что нечестно и дальше играть с англичанином в кошки-мышки. Дональдсон перестал жевать, отставил в сторону только что заваренный стаканчик чаю и весь превратился в слух. Как ни тяжело было убивать последнюю надежду, но я рассказал обо всем без утайки, и на душе стало свободнее.
Некоторое время Дейв молчал, переваривая услышанное, глаза его были стеклянными и прозрачными. Я думал, что понимал ход его мыслей, но ошибся.
– Если б вы сказали мне об этом раньше, мы уже имели бы некоторую информацию, – с укором произнес Дейв. – Я покину вас, Олег, и давайте условимся, где мы встретимся и когда. Я сейчас позвоню в Лондон, и наш репортер через пару часов уже будет копаться в Женеве, глядишь, что-то и раскопает. Не верю я, что не сохранилось никаких следов!
Теперь уже я растерялся, осознав, как глубоко ошибался и недооценивал не только Дейва, но и репортерской хватки, без которой там, в мире свободной информационной конкуренции не прожить и дня. Это тебе не наш «поток», когда один и тот же факт, случается, бродит по газетным страницам по несколько дней, и каждая редакция успокаивает себя тем, что у нее – собственный читатель.
– Я сейчас буду на тяжелой атлетике, затем собираюсь с приятелем проехаться на ранчо в Куонджи-ду. Часам к пяти вернусь в Эм-Пи-Си, там и встретимся, о'кей?
– Договорились! – на ходу бросил Дейв, срываясь с места с такой поспешностью, словно за ним гнались.
Алекс ждал меня в условленном месте – у входа в Олимпийский парк, прячась в тени конструктивистского сооружения, переливающегося под лучами солнца цветами радуги. Он был подтянут, свеж и энергичен. Я невольно залюбовался его гибким, крепким телом, излучавшим силу.
– Хелло, Олег! – приветствовал он меня. – Машина нам нужна?
Тут только я обратил внимание на двухместный ярко-красный спортивный «голд стар», припаркованный в нескольких метрах от нас.
– Взял напрокат, – пояснил Алекс. – До ранчо – неблизкий свет, а ездить в автобусах, даже олимпийских, увы, мне не нравится. А слушать однообразные разговоры моих коллег по команде – загнешься с тоски.
– Нет, Алекс, тут пять минут ходу.
– Тогда – вперед.
Мы зашагали по парку, уже заполненному толпами празднично одетых корейцев: мужчины как один в черных костюмах и белых рубашках с галстуками, женщины и дети – в цветастых национальных одеждах из шелка. У входа в тяжелоатлетический Джимнезиум бурлила человеческая река, и мы с трудом пробились к входу, где была табличка «Пресса», и без осложнений проникли в зал. Ярко освещенный квадрат амфитеатра с пустой еще сценой, где блестели в лучах прожекторов стальные блины, был расположен так близко от скамей прессы, что можно было слышать дыхание атлетов.
Мы устроились во втором ряду – в первый служба безопасности никого почему-то не пускала – и осмотрелись. Трибуны были почти заполнены людьми: тут собирались целыми семьями – отцы и матери, дети и древние старики. Остро пахло растирками, из-за занавеса, что закрывал проход в разминочный зал, время от времени доносился глухой грохот металла, робко выглядывали тренеры, как актеры в театре перед началом спектакля, уже появились судьи – они стояли плотной группкой, переговариваясь между собой. Телевизионщики проверяли камеры, а операторы с переносными аппаратами занимали отведенные им места. На крайней скамье справа, почти у самой сцены, устроились, судя по габаритам, тяжелоатлеты, которым еще только предстояло выступать и которые заявились сюда поболеть за товарищей. Ровный гул нескольких сотен голосов наполнял зал.
– Здесь, кажется, здорово процветают допинги? – спросил Алекс. – Больше того, мне кажется, что кое-кому из руководства международной федерации это на руку…
– Даже так?
– С тех пор, когда федерации открыли собственные счета для спонсоров, а реклама стала чуть ли не главным действом любых состязаний – от чемпионатов Европы до Олимпийских игр, атлеты вовсю принялись штурмовать рекорды. И чем фантастичнее становились результаты, тем значительнее выглядели долларовые счета. Естественно, есть предел человеческим возможностям, но кое-кто решил, увы, расширить их фармакологическим путем. Скандалы нет-нет да и вспыхивавшие на этой почве, старательно скрывались, проштрафившихся штангистов потихоньку убирали с помоста и на их место приходили честолюбивые новички, жаждавшие славы и денег, и чем быстрее – тем лучше…
– Я слышал, что и вас не обошла эта пошесть?
– С волками жить, по-волчьи выть… Слышал такую пословицу?
– Еще бы, любимая поговорка моей бабки. Что, впрочем, не мешало ей соблюдать пуританскую чистоту нравов…
– У нас эта беда куда опаснее. Собственных «ускорителей» – кот наплакал, можно сказать, их разработка и изготовление – в зачаточном состоянии, значит, пользуемся зарубежными снадобьями, зачастую без всякой системы и без врачей – кто ж станет признаваться в пороках?
