Оксана Обухова - Фальшивая убийца
«И вечный бой, покой нам только снится…»
Стоя над раскрытой сумкой, я собирала вещи. Сортировала: подарки в сторону, свою одежду внутрь баула. Я не хотела увозить с собой воспоминания. Мне опротивел этот дом. И люди, считающие, что смерть прислуги можно оставить безнаказанной. Артем спасает семью от скандала – и это для него главное.
А для меня наоборот. Мне каждую ночь снится Людмила…
Дверь опостылевшего купе распахнулась, в комнату вошел полковник.
Я взглянула на него мельком и продолжила складывать вещи.
Муслим Рахимович подошел, взял меня за руку, держащую на весу пушистый свитер, тихо сжал запястье:
– Алиса, я прошу вас, не надо. – Когда начиналась эта история, комитетчик отважно мне «тыкал». Но все давно изменилось. Теперь мы были на «вы». – Вам надо остаться.
– Мне не надо.
– Прошу вас, Артем болван. Но вы-то умная, рассудительная девушка. – И обернулся на звук. В спальню вошла Ирина Владимировна и тихо прикрыла за собой дверь. – Ирина, ну скажи!
Вяземская подошла ближе, взяла с кресла сложенную стопку подарков, положила ее в мою сумку, но сказала обратное:
– Пожалуйста, Алиса, не надо горячиться.
Артем поступил с вами плохо…
«Плохо?! – одними губами усмехнулась я. – Два с лишним часа в подвале, в котором я чуть не чокнулась от страха и неизвестности, – это плохо?!»
Я выдернула запястье и продолжила скатывать свитер.
– Алиса, – проговорил полковник, – еще ничего не закончилось, остались люди, убившие
Жанну, причастные к смерти Людмилы… Если вы уедете сейчас, они продолжат убивать.
Останьтесь! Их надо найти.
Муслим Рахимович подобрал нужные слова. Я села на край кровати и произнесла:
– За мной сейчас приедет друг. Он уже едет.
– Остановите его!
– Нет. Я хочу уехать. – И подняла глаза на полковника. – Я так устала!
– Я понимаю, Алиса, понимаю. – Муслим
Рахимович сел рядом и обнял меня за плечи. —
Но надо. Понимаете, надо. Поймать мерзавцев, которые зарабатывают деньги кровью. Все должно остаться, как прежде, – Артем в больнице, вы его невеста… Вам надо остаться в этом доме, без вас у нас ничего не получится… Сергей связался с убийцами, отменил контракт, и вы единственная ниточка, связывающая нас с преступниками.
Думая, что вы беременны, они явятся за долей.
Я потрясла головой:
– Я не могу. Я устала.
– Ну хорошо! Ирина, ты можешь дать Алисе шофера и машину с тонированными стеклами? Она сегодня уедет. Отдохнет. А завтра вернется. – И склонился к моему лицу: – Ведь ты вернешься, Алиса?
Я не ответила. Взяла мобильный телефон и повторила последний номер:
– Вася, возвращайся домой. Я сама к тебе приеду… Нет. Не надо. Приеду и все объясню.
Скоро приеду.
…Когда хозяйский лимузин, вывозивший меня из усадьбы, показался за воротами, его со всех сторон атаковали журналисты. Блики фотовспышек, пробивая чернь стекла, били в лицо; я съежилась на заднем сиденье и, прикрывая лицо растопыренными пальцами, смотрела сквозь них, как охрана воюет с разбушевавшимися газетчиками.
Муслим Рахимович предупредил меня, что встреча будет жаркой: когда откуда-то в прессу просочилась информация о болезни наследника миллиардного состояния и о появлении у него беременной невесты из низов, папарацци взяли в осаду не только усадьбу, но и больницу.
Но к такой встрече я все же оказалась не готова. Людские тела со всех сторон падали на стекла. Машину блокировали растопыренные руки. Неслись крики: «Ирина Владимировна, а правда, что ваш сын серьезно болен?! Ирина Владимировна, одну минуточку, только одно слово…»
Каждый год второго января к дому Вяземских стекались журналисты и по появлению гостей делали прогнозы: какая девушка наденет вскоре бриллиантовое кольцо, кто из деловых партнеров в фаворе у Вяземской, кого не пригласили, звезда какого калибра осенила небосклон и каков у нее гонорар…
Не скажу, что я мечтала о чем-то подобном. Я неплохой интервьюер, люди в моих репортажах – как отмечали во всех редакциях – получаются добрее, умнее и лучше оригинала, поскольку я люблю работать со словом и умею передавать мельчайшие интонации… Но, глядя на беснующуюся толпу, я поняла определенно: прежде чем охотиться за популярным человеком, стоит хотя бы раз побывать в его шкуре. Ощущения, надо признаться, не из приятных. Чувствуешь себя зверушкой, зоопарковой звездой, у клетки которой собралась «почтеннейшая публика» и громко требует крови и зрелищ. Твоей, надо заметить, крови. Погорячее и поярче.
…Машина вырвалась из оцепления. Крики мигом утихли.
Личный шофер Ирины Владимировны – молчун, не хуже Игоря – глянул в зеркальце заднего вида и удовлетворенно кивнул. Хвоста за нами, как я догадалась, не было.
Появление журналистов существенно осложнило работу Муслима Рахимовича. Провожая меня до гаража, он сетовал, что теперь придется сортировать агентов от журналистов и пытаться вычислить среди них лиц, действительно заинтересованных в подтверждении факта: Артем в палате реанимации.
– Но ведь все закончено, Муслим Рахимович! – неловко утешала я. – Заказ отменен!
– Не вовремя он отменен, – вздохнул полковник. – Одному из санитаров предложили деньги за информацию, подтвержденную фотографией… теперь тот человек на встречу не придет. Наверное.
– А позвонить Сергею? Спросить координаты исполнителей…
– Этот остолоп не отвечает на звонки, – грустил полковник. – И дома вряд ли появится. Он трус, Алиса, трус, но дурак. Связав себя с киллерами, он создаст возможность быть обвиненным в подготовке убийства. Так что группу он нам не сдаст. Группа – это участие в судебном процессе хотя бы в роли свидетеля.
– Но почему Артем ни о чем не спросил Сергея, когда отпускал его?!
– А вот это уже совсем… – Муслим Рахимович не закончил фразу, вздохнул тяжко, как боевой конь, с которого сняли седло, и добавил: – Детский сад, честное слово. Дал улизнуть и о главном не спросил. От зада, понимаешь ли, отлегло… У обоих…
Самоуправство Артема сильно напакостило родимым органам охраны правопорядка. И я была совершенно солидарна со взрослой частью заговорщиков, посадивших проштрафившегося наследника под замок еще на неопределенное время до особого распоряжения. При одном воспоминании о поступке Артема у меня непроизвольно сжимались пальцы и появлялось страстное желание кого-то отдубасить.
…Бармалей увидел подъехавший лимузин из окна квартиры. И вышел встречать меня к лифту.
Огромный, теплый, мягкий и добродушный, как плюшевый медведь, он расставил в стороны руки, я упала ему на грудь и, едва войдя в квартиру, разрыдалась.
Накопившееся напряжение и страхи извергались потоками слез. Я рыдала самоотверженно и самозабвенно, как нанятая плакальщица, и никак не могла остановиться. Струи слез пока приносили только мазохистское самоудовлетворение, но к успокоению и разрядке не приближали, плакать я собиралась, кажется, долго.
Василий растерялся. Стащил с меня шубку и прямо в сапогах повел в гостиную. Сел на диван, усадил меня на левое колено и, нежно гладя по спине, бубнил, стараясь угадать причину слез:
– Алиса, Алиса, успокойся. Он тебя обидел?! – Я кивнула. Меня и в самом деле обидели. Заперли в подвале, напугали до полусмерти… – Он тебе что-то сделал?! – Я помотала головой. – Я его убью!!
– Отстань, Васька, – всхлипнула я. – Никакого его нет.
Но убедить в этом Бармалея оказалось не просто. Каждый раз беседуя со мной по телефону, он очень интересовался Артемом Вяземским, и я даже начала подозревать, что друг ревнует. Вставляет какие-то нелепые реплики и вообще ведет себя неадекватно…
– Алиса, если что случилось… ты только скажи. Я его по стенке размажу!
– Да не надо никого размазывать!!! – рыдая, взвыла я. – Он тут ни при чем! Я, Вася… я, Вася, ой, в ТАКОЕ ВЛИПЛА!! В такое влипла!!!
Бармалей тряхнул меня за плечи и строго посмотрел в глаза:
– Так, Алиса, успокойся. Все будет нормаль но. Ты помнишь моего дядю Федю? У него сын в милиции работает. Все утрясем, все уладим, связи есть.
Я ошарашенно отпрянула:
– Какая милиция, Вася?! Какой дядя Федя?!
Я на ФСБ работаю!
В любой ситуации необходима минимальная доля абсурда. В моем случае упоминание грозной организации заставило Васю натурально выпучить глаза и изобразить немую сцену.
Я некоторое время тоже безмолвствовала – только носом тихонько шмыгала, – потом налюбовалась ошеломленным другом, икнула и начала хихикать. Сначала тихо, по щекам еще стекали слезы, а далее все громче, громче, громче…
Василий, недовольный тем, что я ударилась в другую, обидную для него крайность, надулся и начал выглядеть совсем занятно.
