Гастон Леру - Призрак Оперы
— Выбирайте: либо свадебная месса, либо заупокойная!
Я узнал голос чудовища.
Снова раздался стон. Потом наступило долгое молчание.
Теперь я был уверен, что Эрик не знает о нашем присутствии в его жилище, иначе он сделал бы так, чтобы мы ничего не слышали. Для этого ему достаточно было плотно прикрыть маленькое невидимое окошко, через которое любители пыток обычно наблюдают за происходящим.
Следовательно, мы имели большое преимущество перед Эриком: мы были рядом с ним, могли слышать его, а он об этом не знал.
Самое главное заключалось в том, чтобы он оставался в неведении, и я ничего так не боялся, как несдержанности виконта де Шаньи, который горел желанием броситься, прямо сквозь стены, на помощь своей невесте, чей стон мы только что услышали.
— Заупокойная месса — это не очень весело, — продолжал между тем Эрик, — а вот свадебная — можете мне поверить! — это чудесно! Вам выбирать! Что касается меня, я не могу больше жить вот так, под землей, в норе, как крот! «Торжествующий Дон Жуан» закончен, и теперь я хочу жить, как все люди. Хочу иметь жену, как все люди, хочу гулять с ней по воскресеньям. Я придумал маску, которая будет придавать мне любую внешность. Никто даже не обернется, увидев меня. А вы будете самой счастливой из женщин. Мы будем до изнеможения петь друг для друга. Вы плачете! Вы меня боитесь! Но ведь я совсем не злой! Любите меня, и вы это увидите. Мне не хватало только человека, который полюбил бы меня, чтобы я стал добрым. Если бы вы меня любили, я был бы кроток, как ягненок, и вы бы делали со мной все, что захотели.
Стоны, сопровождавшие эти заклинания, становились все громче. Я никогда не слышал таких отчаянных стонов, и вдруг мы с виконтом сообразили, что эти ужасные жалобы исходят от самого Эрика. Кристина же, должно быть, онемела от ужаса и не имела сил ни кричать, ни плакать.
Стоны становились тяжелыми и мощными, как жалобы океана. Три раза из каменной груди Эрика вырвался крик:
— Вы меня не любите!
Потом голос его стал мягче.
— Почему вы плачете? Ведь вы знаете, что делаете мне больно.
Ответом ему было молчание.
Молчание было для нас добрым знаком, знаком надежды. «Может быть, он вышел и оставил Кристину одну», — думали мы.
Мы думали только о том, каким образом предупредить Кристину о нашем присутствии так, чтобы злодей ни о чем не догадался.
Выйти из «комнаты пыток» мы могли только в том случае, если Кристина откроет нам дверь; только так мы могли прийти к ней на помощь, поскольку даже не знали, в каком месте находится эта дверь.
И вдруг тишина за стеной была нарушена звуком электрического звонка.
По ту сторону стены кто-то вскочил, и загремел голос Эрика:
— Звонят! Входите же! — Это была мрачная шутка злодея. — Кто это к нам пожаловал? Подождите меня здесь, я скажу, чтобы сирена открыла…
Послышались удаляющиеся шаги, и дверь захлопнулась. Я не успел подумать о предстоящей трагедии, я даже забыл, что злодей выходит только для какого-нибудь нового преступления, — я понял только одно: Кристина осталась одна!
— Кристина! Кристина!
Поскольку мы слышали все, что говорилось в соседней комнате, моего спутника тоже должны были там услышать. Однако виконту пришлось несколько раз повторить свой зов.
Наконец до нас донесся слабый голос девушки:
— Это мне снится.
— Кристина! Кристина! Это я, Рауль!
Молчание.
— Ответьте же, Кристина! Если вы одна, ради бога, ответьте!
Тогда Кристина, будто во сне, произнесла имя Рауля.
— Да, да! Это я! Это не сон, Кристина, мы пришли спасти вас. Но будьте осторожны: как только услышите его шаги, предупредите нас.
— Рауль!.. Рауль!
Пришлось еще несколько раз повторить ей, что это не сон и что Рауль де Шаньи добрался к ней вместе с преданным другом, который знает тайну дома Эрика.
Но ее внезапная радость тотчас сменилась еще большим ужасом. Теперь она хотела, чтобы Рауль немедленно ушел. Ведь если Эрик обнаружит нас, он, не задумываясь, убьет обоих. Она торопливо рассказала нам, что Эрик совсем сошел с ума от любви и грозится умертвить всех и себя тоже, если она не согласится стать его женой в присутствии мэра и священника церкви Мадлен. Он дал ей на размышление совсем немного: до одиннадцати часов завтрашнего вечера. Это последний срок. Он сказал, что она должна выбирать: или свадебная месса, или месса заупокойная.
При этом Эрик произнес фразу, которую Кристина не совсем поняла: «Да или нет. Если нет, все погибнут и все найдут здесь могилу!»
Но я отлично понял зловещий смысл этой фразы, потому что он самым ужасным образом совпадал с моими тревожными предчувствиями.
— Вы можете сказать, где сейчас Эрик? — спросил я.
Она отвечала, что он скорее всего вышел из дома к озеру.
— Вы можете узнать точно?
— Нет. Потому что я связана… Я не могу даже пошевелиться.
При этих словах мы с виконтом не смогли удержаться от гневного восклицания. Наше спасение — спасение всех троих — зависело от свободы действий девушки.
— Скорее к ней! Надо освободить ее!
— Но где вы находитесь? — спросила Кристина. — В моей комнате — это комната в стиле Луи-Филиппа, о которой я вам рассказывала, Рауль, — только две двери: через одну входит и выходит Эрик, и еще одна, которую он ни разу не открывал при мне и запретил мне входить в нее, потому что, по его словам, это самая страшная из дверей… Дверь в «комнату пыток»!
— Кристина, мы как раз за этой дверью!
— Вы в «комнате пыток»?!
— Да, но не видим никакой двери.
— Ах! Если бы только я могла до нее дотянуться… Я бы по ней постучала…
— В ней есть замочная скважина? — спросил я.
— Да, скважина есть.
Я подумал: «Итак, она открывается ключом с той стороны, как и все двери, но с нашей стороны она открывается пружиной и противовесом, а вот их-то найти будет нелегко».
— Мадемуазель, — сказал я, — во что бы то ни стало надо открыть эту дверь.
— Но как? — ответил плачущий голос девушки.
Потом мы услышали шорох — очевидно, она старалась освободиться от веревок…
— Мы сможем выбраться отсюда только хитростью, — сказал я. — Надо получить ключ от этой двери.
— Я знаю, где ключ, — ответила Кристина слабым голосом, утомленная безуспешными попытками вырваться. — Но я крепко привязана… О, негодяй! — И она всхлипнула.
— Где ключ? — спросил я, знаком приказывая виконту не вмешиваться, потому что времени у нас было очень мало.
— В комнате рядом с органом, вместе с ключиком из бронзы, к которому он также запретил мне прикасаться. Они оба находятся в кожаной сумочке, которую он называет «сумочка жизни и смерти»… Рауль! Бегите, Рауль! Здесь так страшно… Эрика окончательно охватит безумие, когда он узнает, что вы здесь. Уходите тем же путем, каким пришли. Не зря же эта комната носит такое страшное имя…
— Кристина! — вскричал юноша. — Мы уйдем отсюда вместе или вместе умрем!
— Только от нее зависит, выйдем ли мы отсюда, — прошептал я виконту, — но надо сохранять хладнокровие. Почему он вас привязал, мадемуазель? Вы же не можете убежать отсюда, и он это знает.
— Я хотела покончить с собой. После того как негодяй притащил меня сюда в бессознательном состоянии, он сказал, что уходит к «своему банкиру». Когда он вернулся, мое лицо было в крови… Я хотела покончить с собой! Билась лбом о стены!
— Кристина! — простонал Рауль и затрясся от рыданий.
— …Тогда он меня связал. Я имею право умереть только завтра вечером в одиннадцать часов.
Разумеется, этот разговор через стену происходил не так гладко и спокойно, как я изобразил здесь. Он часто прерывался на полуслове, когда нам казалось, что мы слышим какой-то скрип, шаги или необычный звук. В такие моменты она успокаивала нас: «Нет, нет! Это не он. Он ушел. Я хорошо знаю, как скрипит дверь, которая выходит к озеру».
Неожиданно меня осенило.
— Мадемуазель, негодяй вас связал, он же вас и развяжет. Надо только разыграть для этого комедию. Не забывайте, что он вас любит!
— Разве об этом можно забыть? — услышали мы ее жалобный голос.
— Постарайтесь улыбаться ему, умоляйте его, скажите, что веревки делают вам больно.
— Тихо! — прервала меня Кристина. — Я слышу шаги. Это он! Уходите! Уходите, пожалуйста!
— Мы не выйдем отсюда, даже если захотим, — почти грубо сказал я, чтобы привести девушку в чувство. — Из «комнаты пыток» выйти невозможно!
— Тихо! — снова раздалось из-за стены.
Мы все замолчали и услышали вдалеке медленные шаги; шаги ненадолго остановились, потом паркет заскрипел опять.
Следом послышался жуткий вздох, сменившийся стоном ужаса Кристины, и мы услышали голос Эрика:
— Надеюсь, вы больше не пугаетесь моего лица? Я прекрасно выгляжу, не правда ли?.. А там, на озере, какой-то прохожий спрашивал, который час. Но больше никогда не спросит… Это сирена виновата…
