Галина Романова - Врачебная тайна
– Конечно! – фыркнул он, сцапал ладонью ее затылок, притянул к себе и прошептал: – Я ведь тебя теперь не отпущу, милая! Никуда не отпущу!
– Ага…
– Ты как на это смотришь?
– Положительно, – еле разлепила она слипшиеся от жирной густой мази губы.
И снова заревела, или она не переставала реветь?
– Очень даже положительно. А можно вопрос?
– Валяй.
Он улыбался ей и глядел так хорошо-хорошо, и сладко ныло сердце, и даже плакалось сладко.
– А вы… А ты меня любишь, Алексей Сергеевич? Или просто поопекать захотелось?
– Я же говорю, дурочка! – рассмеялся Зайцев, снова наклонился и снова поцеловал ей висок. – Конечно, люблю. Еще как люблю! Чуть не умер от страха, когда ты пропала. А потом чуть не умер от счастья, когда ты нашлась.
– А как, как ты узнал? – Она подняла глаза к потолку, там яркими пятнами парили воздушные шарики, которые он принес. – Они тебе позвонили, да? А откуда про тебя узнали?
– Так я у них тем же днем побывал! Мы с тобой разошлись, может, в пару часов! Я только-только с Кавериным в квартиру к Босовым ворвался, как звонок на мобильный от учителей. Так и так, говорят, вы просили позвонить, если что-то вдруг обнаружится.
– И?
– Обнаружилось, говорят. Прямо на пороге! Девушка полусонная, полуобмороженная. Они говорят, что делать-то? Милицию вызывать? Еле отбил тебя от милиции, дорогая моя. Каверину так и сказал, если посмеешь, убью!
– Да ладно! – Она зажмурилась, пристроив на сгибе его локтя свою перебинтованную ладошку. – А он что?
– Он помогал мне тебя в лучшую больницу пристраивать. А ты и тут не ешь ничего. Прямо как Дружище! Тот от еды который день отказывается и все на сумку твою скулит. Чует, собака!
– Забери меня отсюда, а, Зайцев, – вдруг попросила она и снова покосилась на тарелку с сизой кашей. – Может, и лучшая больница, но кормят тут…
– День-другой потерпи, украду, – пообещал он и минут через десять начал прощаться.
Но через пару дней и правда утащил ее из больницы. Дождался окончания перевязки, укутал ее в длинную шубу, которую ему помог взять из ее квартиры Игорек. И на руках так и дотащил до машины. Неделю она ничего не делала, просто валялась на диване, ела, спала, смотрела телевизор и разговаривала с собакой. Книги читать не могла, перелистывать странички было неудобно. Зайцев почти целыми днями пропадал. Ничего не рассказывал, заставлял пить лекарства, звонить без конца матери, потом слушал ее рассказы о прожитом дне без него и детальный пересказ разговоров с матерью.
– И она что тебе на это сказала? – Зайцев сидел на полу, облокотив голову о диван, на котором она уже неделю пролеживала бока.
– Сказала, что ей придется уважать мой выбор.
– И все? И прямо даже разница в возрасте между мною и тобой ее не смутила?
– Может, и смутила, но вида она не подала. Дядя Коля больше возмущался. Вопил, что оторвет тебе все сразу, если ты меня обидишь.
– Заботливый… – кивал Зайцев и ехидно замечал про себя, что от заботы великой тот так до сих пор и не вернулся в родной город.
– Про Зойку рассказала ей. Пришлось, извини.
– Но ведь следствие еще не закончено, чего торопилась?
Зайцев не стал ей рассказывать, что эпизоды убийства пожилой женщины и ее сестры вряд ли удастся доказать. Свидетельствовать против сына Алла Ивановна отказалась наотрез.
Это сразу, как они с Кавериным ворвались в квартиру и привели ее в чувство, она разговорилась. А потом под протокол говорить отказалась. И себя в роли пострадавшей отказалась признавать тоже.
– Ему и так за два убийства, покушение на убийство и похищение человека грозит чрезвычайно много. Может, и пожизненное! – говорила она Зайцеву один на один. Каверин такой чести с ее стороны не удостоился. – Что же я стану добавлять-то! Мой сын-то. Мое порождение…
Ну а эти два чудовища, понятное дело, о женщинах, которых им удалось убить, ни гу-гу. Все отрицают, и все!
– И нет ведь против них ничего, кроме петель одинаковых. Но это в суде не пройдет, – сокрушался Толик. – Вот уроды, а…
Антон и его девица вели себя чрезвычайно нагло и вызывающе. Ни о какой явке с повинной даже и речи идти не могло. Они отказались писать признательные показания. Доказательную базу пришлось собирать по крупицам. Но ничего, ребята шустрят, наберут сполна. И Света с Игорем – главные свидетели, чудом выжившие, – тоже в помощь.
Только бы ее поднять. Только бы с ней все было в порядке.
Зайцев глянул на задремавшую девушку. Лицо подживало, руки тоже. От следов переохлаждения почти ничего не осталось. Спасибо той густой вонючей мази, которую Любочке срочно изготовила и доставила какая-то родственница из деревенских лекарей. Светка хоть и корчилась, но не могла не признать, что мазь чудодейственная. Еще недельку дома посидит, а потом он ее в ЗАГС потащит. Уже договорился, что распишут их в тот же день. Надо успеть, пока ее заботливый дядя Коля не вернулся. Тогда оглоблей в колеса не избежать. Будет поучать, предостерегать, потащит ее домой.
А он уже без нее не мог не то что жить, дышал с трудом. Она спит – он на нее смотрит. Она книгу читает – он снова смотрит на нее. Из дома уходит, звонит каждый час. И чаще бы звонил, Сашка язвит, паразитка.
– Вот втюрился, босс, так втюрился!!! Ай да Светланка, ай да удалая девушка!!!
– Ты лучше молчи и с этим, как его… Валентином своим разбирайся! – огрызался Зайцев беззлобно, но не признать не мог, он в самом деле пропал.
И странное дело – ничуть этому не печалился.
И странное дело – только ш-шш – никому, мечтал, чтобы Светланка вдруг начала повелевать и чего-нибудь от него требовать. Вот дела, да?!
А еще над Толиком подтрунивал. В подкаблучники его записывал. Фыркал презрительно.
– Погоди, брат, – не обижался тот и тут же тянулся к телефону, чтобы Любочке позвонить. – Вот влюбишься, тогда поймешь.
Что имел в виду его друг, Зайцев не знал. У него своя теория вдруг появилась на этот счет. Простенькая такая, незатейливая, но, кажется, единственно верная.
Когда любишь по-настоящему, то…
Ой, да ну ладно уже мудрствовать! Надо просто жить и быть счастливым, и чтобы каждый день был как самый первый!
