Жажда расплаты - Евгения Михайлова
— Это правда, что ты мне что-то напишешь?
— Нет, конечно. Просто пусть соберутся, вы им сварите кофе. И тут я войду. Коротко выскажусь. Мне на самом деле нужно озвучить важные для всех вещи. Поверьте, вам будет интересно. И мы обе скажем, что я вас обманула: ничего не прислала, а явилась сама. Они поверят, можете не сомневаться.
— Подожди минутку, — отрывисто произнесла Нина Ивановна. — Меня зовут. Жди у телефона.
Она вбежала в кабинет к шефу:
— Илья Константинович, там Виноградова звонит… Она просит собрать людей в своем «салоне», сварить им кофе и сказать, что я прочитаю сообщение от нее. А на самом деле она явится сама и скажет какие-то важные для всех вещи на прощанье. В смысле — встречаться с ней никто не станет, а письмо с какими-то фактами захотят послушать.
— Сделай, как говорит шантажистка. Пусть этот кошмар закончится наконец, и она свалит. Ты же понимаешь, что иначе она не оставит никого в покое. Я боюсь и выйти из кабинета, и сидеть тут. Да, останься там сама, запиши все на диктофон. Если к нам будут вопросы у правоохранительных органов, скажем, что мы бдительно старались все зафиксировать, чтобы помочь следствию. Да, главное! Вызови к этому времени Кольцова, желательно не одного. Пусть найдет способ убедиться, что бандитка пришла без киллера, а у нее самой нет при себе гранаты. С волчицей, как говорится, выть…
— Хорошо, — сказала Нина Ивановна Юлии по телефону. — Я все сделаю, как ты сказала. Не забудь объявить людям, что ты меня обманула.
Нина Ивановна обзвонила постоянных посетителей «салона», все сказала, как велела Юлия. Люди сначала резко реагировали, некоторые даже посылали далеко их обеих. Затем все пообщались друг с другом и решили, что надо собраться.
— «Важные для всех вещи», — сказал Коля Бородянский, — это, скорее всего, индивидуально придуманные подлянки для каждого из нас. Какие-то гадости, которые она все время искала и копила для такого случая. Мы же тут ничего не скрывали. Нам тут давали выплакаться в окровавленную жилетку серийной маньячки. Так что давайте выслушаем это послание, потом решим. Хотя лично я исходил бы из такого бесспорного факта: никому не гадит, не ставит ловушки и не тащит за собой в бездну лишь то существо, которого больше нет. И я не о ваших моральных бреднях, типа «никогда не поздороваюсь с такой противной».
— К-к-к-коля, — выговорил Паша-Удод. — Не м-м-м-огу поверить, что т-т-ты с-с-сказал об эт-т-том…
— Уймись, Удод, — живо отозвался Коля. — Или срочно изложи это в стихах. Что я сказал такого, отчего тебе поплохело и, возможно, не только тебе? Что людоеда нужно вовремя грохнуть, чтоб не оказаться в жареном виде у него на блюде. Есть возражения? Но я никак и никому не дал понять, что собираюсь это делать. Изречь истину — одно, а сесть за нее — другое.
— Боже мой. — Даша застыла посреди кабинета, прижав в тоске и панике руки к груди. — Вы, как всегда, начинаете цеплять друг друга, лишь бы не думать ни о чем по-настоящему опасном… А я, кажется, сделала великую глупость и тут же так испугалась, что теряю сознание.
— И что ты успела натворить? — подошла к ней Валя Полунина.
— Я сразу позвонила Томе, когда Нина Ивановна сказала о публичном оглашении послания Юли. Она все бросила и едет сюда. Ну, она всегда нужна… Но я не выдержала и позвонила… — Она прижала руки к губам в ужасе, выговорила: — Потом я позвонила Владу и все рассказала ему. Это от страха или безумия, честное слово.
— А в чем тут страх и безумие? — недоуменно уточнил Виктор. — Ну позвонила ему. Он все равно узнает, мы же сами ему рассказали бы потом, ты первая. Или ты боишься, что он сейчас сорвет с глаз повязку, с тела бинты и прямо в больничном халате помчится по Москве сюда, чтоб лично эту хрень услышать?
— Нет, Витя, — еле выговорила Даша. — Я боюсь… Я почти уверена, что Юля обманула Нину Ивановну. Что она собрала нас, чтобы явиться собственной персоной. Потому что это слишком наивно и даже смешно — предположить, что мы все будем тут сидеть и слушать, как секретарь читает что-то по бумаге. Для такого циничного и неглупого человека, как Юля, это просто невозможно.
— Черт, а ведь на самом деле, — выдохнул Коля Бородянский. — Какое, на фиг, письмо, зачем секретарь. Это долбаное послание можно было прислать всем на мейлы… У меня неприятное чувство, что нас опять поимели, как лохов.
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге в картинно-скорбной позе появилась Виноградова в черном облегающем платье и с алым шарфом вокруг шеи.
За ней в коридоре стояли Кольцов и два его помощника. И тут, оттолкнув Юлию в сторону, в кабинет ворвалась Тамара, крепко обняла Дашу и прижала ее к себе. Она пыталась прикрыть сестру и от выстрелов, и от любой боли. Вторая неизбежна. Антона ведь у Даши больше нет.
Юля прошла походкой хозяйки и села за свой стол.
— Располагайтесь, друзья, — радушно пригласила она всех. — Выпейте кофе, поешьте печенье, Нина Ивановна купила в кафетерии, что было. И да, я, разумеется, обманула ее с этим посланием. Но вы, как я услышала за дверью, меня разоблачили. И тут разоблачили. Гордитесь, люди, вы способны вычислить и уличить во всех преступлениях своего единственного и самого коварного врага. Так получилось, что это беременная женщина средних лет с хроническими недугами. Но вы пришли, как я поняла, сюда именно с такой целью — узнать, какую подлянку я теперь приготовила каждому из вас. Ведь вы так трогательно, так по-детски наивно доверяли мне свои маленькие паскудные секреты, роняя слезы и сопли на мою грудь. И вы теперь боитесь, что я начну вас примазывать к своим страшным преступлениям. Так вот. Успокойтесь. Вы здесь как люди, которых я буду помнить только по пленительным минутам дружбы и поддержки. По результатам соединения наших умов, способностей и желаний сделать мир точнее и яснее.
— Минутку, — произнес Бородянский. — А можно я уже пойду? Как-то нет охоты тратить время еще и на такую байду. Сейчас она еще слезу пустит от умиления и любви к нам, которые, оказывается, ее поддерживали. Да пусть у меня рука отсохнет, если я ею когда-то с тобой здоровался, Виноградова.
— Ожидаемая реакция, — ровно отреагировала Виноградова. — Но не уходи, Коля. А я согласна с тем, что мне отказало чувство меры, точнее, я переоценила границы ваших примитивных представлений обо всем.
