Простить нельзя помиловать - Галина Владимировна Романова
Мужчина затушил окурок в пол-литровой банке, наполовину забитой бычками и пеплом. Глянул на Хромова внимательнее, и вдруг глаза его заволокло печалью.
– Ты чего по ее душу явился, случилось чего? – спросил он странно севшим голосом.
– Да. Боюсь, что у меня для вас плохие новости…
– Погоди, – прервал его мужчина, замахав на Хромова руками. – Идем в дом. Что же мы на лестничной клетке-то? Про нее новости-то, про Милену?
– Да.
– Вот… Я так и знал, – скорбно глянул он на Хромова. – Идем в дом. Негоже о ней, как о безродной, в заплеванном подъезде говорить. Это квартира ее родителей. И ее… Хоть мы с женой ее и купили по-соседски пятнадцать лет назад, Милена все равно тут своей была. Там каждый угол ее помнил. Идем в дом…
Он расплакался, узнав, как именно погибла Милена. Хромов, не зная, как реагировать, затих на табуретке в кухне, рассматривая старинные иконы в углу.
– Так я и знал! – Хозяин квартиры шумно высморкался в кухонное полотенце, швырнул его на пол, поставил локти на стол и с тоской повторил: – Так я и знал, что добром этот ее брак не закончится. И жена моя предполагала, что он рано или поздно Миленку убьет.
– Он бил ее?
– Она не рассказывала. Но синяки мы замечали, когда она приезжала. Когда жена была жива, Милена часто нас навещала, вот синяки-то и были заметны. То на запястье, то на локтях. Один раз на шее. Моя жена еще спрашивает: он что, душит тебя?
– Душит? – насторожился Хромов. – Такие откровенные следы были?
– Ну да, прямо как от пальцев.
– А она что ответила?
– Рассмеялась, говорит, это мы с ним перестарались, когда играли. Скажи мне, старший лейтенант, что это за игры такие? – Дядька непонимающе моргал. – А она все хихикала. Дохихикалась.
– Скажите, а у вас нет ее фотографии?
– Где-то были, но не в доме, – жестом остановил его хозяин квартиры. – Как жена умерла, я все собрал. Все рамки. Альбомы. И все в гараж снес. Хламом завалил.
– Почему? – искренне изумился Сергей.
– Не могу на это смотреть! Тоска раздирала. – Он поводил крепко сжатым кулаком по груди. – Я сначала с полок все рамки убрал. А руки, как заговоренные, в шкаф за ними лезут. А там еще и альбомы. А в альбомах вся наша с ней жизнь. Столько времени прошло, а я все не могу успокоиться! Поищу, старший лейтенант, поищу непременно. Если так нужны.
– Нужны. Если найдете – позвоните, приеду сразу.
Хромов положил на стол свою визитку с телефоном. Мужчина лишь взглянул, не сделав попытки до нее дотронуться.
– Тетка Милены, которая ее удочерила, в хосписе. Умирает, – сообщил Хромов. – Вы с ней были знакомы?
– Умирает? – Он прищурился и недобро хмыкнул. – Туда ей и дорога. Сука!
– Чего вы так?
– Миленка-то ей была совсем не нужна. Она ее из-за своей операции удочерила. Да из-за квартиры еще. Ох, как она с нами торговалась! За каждый рубль! Говорю, не продавай квартиру-то, девчонка скоро вырастет. Ей жилье будет необходимо. Нет же! У нее операция. Деньги нужны. Нам, если честно, квартира эта не очень требовалась. Жили себе в однокомнатной напротив и жили бы дальше. Так жена пристала: давай, говорит, для Милены ее отчее место сохраним. Мы одинокие, она одна. Давай да давай. Ну и купили. Надеялись, что девочка часто нас навещать будет.
– Не навещала?
– Ну, сначала она у тетки жила. Та ее караулила. Потом Милена рано замуж вышла.
– Как рано?
– Ох… Лет в шестнадцать, – почесал он макушку. – Потом уже, когда в соседний город переехала, начала нас навещать. А после смерти моей жены опять пропала. Раз в полгода приедет, и все.
– Ваша жена болела?
– Если бы! – Глаза мужчины снова наполнились слезами. – Машиной ее сбило. Так урода и не нашли. Шла домой, да не дошла.
– Милена поменяла фамилию, когда вышла замуж в шестнадцать лет?
– Да, наверное. Мы не уточняли. Она не рассказывала. Новой фамилии мы не знали, даже если она ее и взяла по мужу.
– А ее мужа вы когда-нибудь видели?
– Жена моя видела. Даже скандалила с ним. А я так – мельком. Когда он Милену зимой после поминок забирал, я в окно выглянул, ну и увидел, как он из машины вышел, помог ей усесться.
– Как он выглядел?
– Обычно. Куртка с капюшоном, джинсы, сапоги до колен, как у ковбоя.
– Ковбойские сапоги? – уточнил Хромов.
– Нет. Обычные. Просто высокие. И джинсы в них заправлены. Лица, конечно, не разглядеть было. С нашего этажа не видно, да и капюшон низко надвинут.
– А машина? Какая она была?
– Я не понял. Внедорожник какой-то. Темный. Номеров тоже не разглядел. Да и не старался, если честно. Зачем? – Мужчина вдруг спохватился: – Ой, что же я вас даже чаем не угощу. Будете? У меня знатный чай. Мне его Милена подарила, когда на поминки к жене моей приезжала. Говорит, такого нигде не найти.
– Буду чай, – выдохнул Хромов.
И пока мужчина ставил на плиту чайник, мыл заварник, доставал чашки с блюдцами, Хромов вертел в руках диковинную упаковку и фотографировал ее со всех сторон. Не ниточка – паутинка. Но все же.
– Милены полгода нет в живых, а кто-то продолжает платить с ее карточки за содержание ее тетки в хосписе, – произнес Хромов, выпив подряд две чашки чая.
Тот в самом деле был невероятно вкусным. Не очень-то старлей в этом разбирался, но даже он сумел оценить.
– Причем оплата производится из вашего города. Не знаете, кто это может быть? Может, ее муж продолжает это делать?
– Нет. Не ее муж. Это я плачу. Милена просила. Как только тетку ее в хоспис определили, она сразу приехала ко мне. Положила карточку на стол и попросила каждый месяц вносить платеж. На карте, говорит, денег предостаточно. На несколько лет хватит. Я, говорит, сама не могу этого делать. Муж увидит карту. Пристанет. Я, говорит, обещала ему, что после замужества счет в этом банке закрою. Но сколько лет прошло, говорит, а я все его держу. Уже и не Озерова давно, а счет не закрываю. А мне что? Мне не жалко и не трудно. Я дал ей слово, что буду платить каждый месяц из числа в число. И плачу. Вам… Вам отдать ее?
Хромов не знал, как поступить. Если заберет карту, в следующем месяце за больную женщину не оплатят. И что с ней тогда станет?
– Пока не надо, – решил он посоветоваться со Звягиным. – А откуда на карте деньги, Милена не говорила? Вы не знаете?
