Тени в холодных ивах - Анна Васильевна Дубчак
– И что было потом?
– Не знаю! Он мне не звонил, у тебя я спросить не могла. А когда Марину убили, я испугалась. Поняла, что станут проверять ее телефон, найдут мой номер, Зимина. Я хотела поехать к нему и предупредить, чтобы он был готов к допросу. Даже хотела ему дать денег на адвоката, если что, я же знала, что у него их нет, во всяком случае, пока… Но не собралась. Сегодня хотела к нему поехать… Постой… Да я же говорила об этом с Олей! А… Так вот что могла услышать Валя! Уж не знаю, что она себе напридумывала, но сама поехала к Валерке и нашла его чуть живым…
– Его что, тоже прирезали? – нахмурился Илья. Он уже сидел рядом со мной на стуле, и его рука обнимала меня за талию. Это было очень приятно, я никогда еще не чувствовала себя такой защищенной.
– Оля поехала с ним в больницу, у него инфаркт… Надеюсь, ему помогут.
Здесь она сделала паузу. Посмотрела на меня виновато.
– Катя… Вот что успела заснять на телефон Ольга, пока ожидала «Скорую»…
И Кристина показала на телефоне фото незаконченного портрета моей сестры. Я узнала ее только по челюсти. Сам же набросок был сделан синей краской и казался уродливым, жутким.
– Ничего себе! – воскликнула я. – Это что же, такой он увидел мою сестру?
Кристина лишь развела руками и теперь смотрела на меня с виноватым видом.
Мы собирались было уже покинуть ее, как раздался звонок в дверь, даже звонки, громкие, жалящие, страшные. Ночные звонки, будь то телефонные или те, что настойчиво просят отпереть двери, всегда вызывают тревогу и страх.
Кристина нахмурилась, Илья, словно очнувшись, сделал знак рукой, мол, стойте на месте, и на правах единственного мужчины в доме, а стало быть и защитника, пошел открывать.
В мастерскую ворвалась Ольга. Ее лицо было белым, как и ее казавшаяся еще не так давно нарядной одежда. Рот ее некрасиво кривился, а по щекам текли слезы.
– Валя? – теперь уже побледнела и Кристина. – Что с ней?
Ее голос прозвучал трагическим фальцетом.
– Зимин. Валера умер… – губы Ольги дрожали, языком она машинально слизывала слезы с губ. – Только что. Мне позвонила Таня, его сестра. Кристина, я думаю, тебе сейчас лучше всего куда-нибудь уйти, уехать, я не знаю… Она кричала в трубку, что это ты его убила.
– Она что, спятила? С какого это перепугу мне было убивать его?
– Она сказала, что это ты во всем виновата, потому что познакомила с какой-то стервой, которая смешала его с грязью…
– Оля, да ты успокойся и объясни мне все толком! Кто кого смешал с грязью?
– Ты познакомила его с женщиной, – стараясь говорить медленно и четко, произносила Ольга, глотая слезы. – Он начал писать ее портрет, и когда она увидела его, то сказала, что это мазня или что-то в этом духе… ты же знаешь, какой он… был… ранимый… Она сказала, что он шарлатан, короче. Наговорила ему что-то такое, что он не смог перенести, пережить…
– Интересно, и когда же это случилось? – подбоченясь и выставив вперед ногу, заносчиво спросила Кристина, и правое веко ее при этом задергалось. – Марина умерла! Она не могла вчера ему все это наговорить!
– Примерно неделю тому назад, как-то так.
Мы с Кристиной переглянулись. Наши мысли, я не сомневалась, зазвучали точно в одной тональности: сердце пейзажиста разорвалось не от отравы, выплеснутой ему змеей-Мариной прямо в душу, а от того, что ему пришлось пережить, когда он взял в руки нож…
Какой-то художник от слова «худо» (я в тот момент просто воспылала ненавистью к этому Зимину!) прирезал мою сестру, единственного близкого мне человека!
Ольга еще какое-то время шумела, рыдала, призывая Кристину сбежать, спрятаться от разъяренной сестры пейзажиста, которая грозилась ее «прибить», после чего, выслушав ее, Кристина спокойно сказала:
– Все, Оля, хватит уже соплей! Я ни в чем не виновата! Он сам был не против с ней познакомиться. А уж дальше – это их дела, их отношения. И вообще, я ее не боюсь! Бред какой-то! А ты прими винца и ложись спать. С тебя на сегодня тоже хватит. Пойдем, я тебя провожу.
– Я хочу увидеть эту мастерскую и портрет сестры, – заявила я громко после ухода Ольги. – Пожалуйста, ради меня, Кристина, поедем туда.
– Катя, зачем тебе это? – Илья взял меня за руку и сжал ее. – Оставь. Тебе это уж точно не нужно. К тому же там сейчас либо эта самая Татьяна, которая сходит с ума от горя и готова растерзать каждого, кого она винит в смерти брата, либо мастерская заперта, и мы туда не попадем.
– Да она изрежет картину, как ее брат изрезал Марину! – взвыла я.
Илья вытаращил глаза и отпустил мою руку. Кристина наблюдала за нами.
– Ты хочешь сказать, что это я косвенным образом виновата в смерти твоей сестры? – тихо спросила она, и глаза ее наполнились слезами. – Да? Ты тоже так считаешь?
– Глупости! Ты-то как раз реально хотела мне помочь! Кристина, помоги и сейчас. Поедем туда, прошу тебя! В крайнем случае ты можешь остаться на лестнице или где там… А я войду и заберу портрет. Чего бы мне это ни стоило. Ведь это – единственный портрет моей сестры!
– Катя, дорогая, но зачем он тебе? – Илья посмотрел на меня как на свихнувшуюся, разве что не погладил меня по голове, как дурочку.
– Да, я ненавидела свою сестру! – воскликнула я с вызовом, вскинув голову. – Но я же ее и любила. Это трудно объяснить… Илья, но ты-то… Ты должен меня поддержать!
– Да не мог Валера убить ее… – вдруг сказала Кристина. – Он же и мухи не обидит!
Я посмотрела на нее, как на предателя.
– Хотя, с другой стороны, он же умер. Реально умер. Трудно представить себе, что его сердце не выдержало критики в свой адрес… Может, он на самом деле понервничал после того, как… Ох, я уже и не знаю, что подумать.
– Вы… то есть я хотела сказать мы, художники, – в тот момент я и себя причисляла к этой группе «белых» чувствительных ворон, именуемых творческими личностями, – очень остро воспринимаем критику. Даже я, человек,
