Аллергия на ложь - Рина Осинкина
В тот день, когда Антошу забрали, Танька самозабвенно солировала возле бывшего клуба, делясь сенсацией с несколькими разряженными мадамками, регулярно стекающимися к его центральному входу похвастаться новыми тряпками и позлословить. Фомина проходила мимо, когда местная пьяньчужка заливалась, жонглируя словами «следователь», «улики», «алиби»…
Евгения Петровна сбегала в магазин за бутылкой пива, догнала Таньку на полпути к ее дому и наврала, что одна знакомая хотела бы снять с сентября на долгий срок две комнаты с отдельным входом, так что не даст ли Татьяна Степановна свой номер мобильного на всякий случай. И вот вам, Татьяна, подарочек к обеду как залог хороших отношений.
Чему Танька обрадовалась больше, Евгения Петровна разбираться не стала. Может, перспективе заполучить следующую жиличку, а может, подарочку к обеду. Но повеселела, а на радостях повторила на бис, что случайно – конечно, а как же еще, – услышала телефонный разговор своей нынешней квартирантки с полицейской дамой, а главное – что именно эта дама Владиславе сообщила. Рассудила, видимо, Танька своими пропитыми мозгами, что экономка юриста, под чьей крышей творятся такие дела, хоть и непричастное лицо, но вполне заинтересованное. Ей ли об этом не поведать?
С непроницаемым видом выслушала Евгения Петровна неприятную новость. Сказала сухо: «Вы бы не разносили слухи по поселку, Татьяна. Лично я не верю, что Антон Дмитриевич, как вы выразились, завез мальчика в ближайший лес, чтобы там его… оставить».
«Это не я так выразилась, – прищурилась Танька, наклонив голову к плечу. – Так майор полиции Ладке сказала. А я за что купила, за то и продаю». И в доказательство хлопнула рукой по растопырившемуся карману дождевика, откуда выглядывало горлышко «Жигулевского».
Не поверили, выходит, легавые, что крысеныш в город навострился. Несмотря на дополнительные меры, ею вдогонку предпринятые, чтобы ситуацию выправить.
Антоша сообщил о своем намерении уехать в деловую поездку внезапно, это Евгению Петровну удивило, но не насторожило.
То памятное утро начиналось нервно, он на нее накричал, ей было не до размышлений, почему он скрывал свои планы.
Ей нужно было срочно приготовить для Антоши дорожную сумку. Она была жестко запрограммирована на заботу и ничего в своих настройках менять не желала.
Хотя если по порядку, то началось все часом раньше. Антоша, как обычно, встал, принял душ, позавтракал, оделся в приготовленную с вечера одежду и отправился в офис. Минут через десять приехал его близкий друг и очень хороший человек Геннадий. Шабельников, кажется. Они с Антоном то ли компаньоны, то ли не совсем, но Геннадий отзывался об Антоне всегда с большим уважением. Сказал, что Антон забыл захватить из дома печать, а им сейчас на сделку, так не позволит ли уважаемая Евгения Петровна зайти ему на минуточку в кабинет хозяина? Или не проводит ли?
Естественно, она разрешила ему пройти одному и взять что нужно. Однако примерно через полчаса вернулся сам хозяин дома и тоже за печатью. Евгения Петровна с удивлением заметила, что печать должен был забрать Геннадий, и неужели они не согласовали действия?
Антоша молча прошагал в кабинет, был там дольше, чем недавний визитер, а когда вышел, держал пенал с печатью в одной руке, а какую-то скомканную бумагу официального вида в другой. При этом выглядел совершенно взъерошенным и злющим.
Вот тут-то он и наорал на домработницу, предъявив претензию, что не для того он ей платит хорошие деньги, чтобы в его отсутствие она позволяла шляться по дому кому ни попадя.
Затем тоном, которого она не любила и боялась, он поставил ее в известность, что уезжает. В Казань. На неделю или дольше.
«Антошенька, а как же?» – заикнулась она, имея в виду, что собрать его надо в дорогу, а ей время для этого нужно, но он буркнул что-то нелюбезное и сбежал по ступенькам крыльца к машине.
Посидев минут десять в молчаливом отупении, Евгения Петровна встала и приготовила два сэндвича с сыром и индейкой. Один разогрела в микроволновке, чтобы съесть, запив теплым чаем. Второй поместила в контейнер и поставила в холодильник. Поднялась к крысенышу в спальню, постучала, услышала «да». Открыла дверь и, не переступив порог, проговорила в сонную физиономию: «Я должна отлучиться. Не более двух часов. Завтрак в холодильнике. Если пойдешь на улицу, не забудь запереть двери. Антон Дмитриевич будет в отъезде до конца недели».
Настроение стало приподнятым. Она сделает это сегодня, потому что все замечательно складывается. Другого случая – такого подходящего, удачного, – может не представиться никогда. Зачем же тянуть?
Зачем тянуть и страдать от ревности, которая сжигает? Мучиться обидой на Антошу, любимого, дорогого, старательно трансформируя ее в ненависть к крысенышу? Она сделает это наконец, и тогда кончится тревожная, тяжкая, несчастливая полоса в ее жизни.
Она никому Антошу не отдаст.
Его приемыш уедет, не указав домоправительнице причину. Не сочтет нужным указывать, или же причины у него не будет никакой. Он просто сорвется с места, как невменяемый, и уедет.
Однако лучше причину предусмотреть. Она отправит крысенышу письмо на электронку и пригласит приехать, например, в парк Сокольники для важного разговора. Естественно, письмо от неизвестного лица. А напишет она что-нибудь душещипательное, на что ведутся крысеныши в его возрасте. Что-нибудь героическо-романтическое. Или, наоборот, страшное.
У Евгении Петровны была припасена сим-карта, которую она вытащила из подобранного года три назад кнопочного мобильника. Телефон валялся на виду у всех возле скамейки в соседнем с их московским домом скверике и никому не был нужен.
В то время они с Антошей жили в Москве, а не в этой деревне.
И зачем он переехал?
С другой стороны, если бы не переехал, Евгении Петровне сложнее было бы избавиться от крысеныша, который, по закону подлости, появился бы в их жизни, где бы они с Антоном ни проживали.
Пустой мобильник она расчленила и выбросила в мусорный контейнер, а симку оставила на всякий случай. Теперь пригодится.
Евгения Петровна не пожалеет времени и съездит в Москву. Прямо сейчас и поедет. На метро доберется до «Полянки», где часто бывает ненавистная Надька. Когда и если начнут выяснять подробности, пусть обстоятельства укажут на Петелину.
Все пошло кувырком, когда Антоша вернулся домой на следующее же утро, и это стало для нее ударом под дых.
Она сказала ему натурально испуганным голосом: «Ему позвонили, и он уехал, я не могла ему помешать, Антоша, прости».
Лепетала и радовалась, что вечером, прежде чем отправиться в комнату к крысенышу, чтобы зазвать в подвал, набрала с левой симки его номер и сбросила вызов, послушав петушиное «Але!».
Кашу маслом не испортишь. Если начнут копать, следствию станет
