Последняя Мона Лиза - Джонатан Сантлоуфер
Почему она так разговорилась вчера вечером? Искала сочувствия, оправдания, надеялась на спасение? Благородный рыцарь Люк Перроне, а она – в роли попавшей в беду девицы? Но если кого-то и нужно выручать из беды, то скорее его, чем ее.
Поставив фотографию обратно на столик, она подумала, что иногда приходится делать что-то неправильное по отношению к людям, которых любишь; приходится делать, как бы тяжело это ни было, просто потому что не видишь другого выхода.
53
Утреннее небо над Парижем было аспидно-серым, хотя сам город – так прекрасен, как мне и представлялось. Добравшись на такси из аэропорта, я решил как следует посмотреть город, сдал сумку на хранение и теперь прогуливался по предместью Сен-Жермен, историческому району побеленных зданий с коваными железными балконами, модных бутиков и элитных картинных галерей.
Найдя симпатичный ресторанчик, я устроился у барной стойки из красного дерева, поел омлета с жареной картошкой и выпил желанного кофе. После ночи, проведенной с метавшейся во сне Аликс, я чувствовал усталость и тревогу. Был ли причиной кошмаров недуг ее матери – или что-то другое, невысказанное, причиняло ей такую боль? Должен сказать, мне понравилась пылкость ее прощального поцелуя, но не понравилось, как она меня потом оттолкнула. Она что, все еще играет в кошки-мышки? Если так, то эта игра, судя по всему, доставляет ей не больше удовольствия, чем мне.
До встречи в Лувре оставалось еще два часа, и я решил побродить по улицам и полюбоваться городом. Кофе помог, и я бодро прошелся по территории Дома инвалидов, комплексе зданий французских военных. Золотой купол на главном корпусе умудрялся сверкать даже в пасмурную погоду. Пройдя по нескольким обсаженным деревьями улицам, я остановился в восхищении у большого многоярусного театра, который оказался знаменитой «Комеди Франсез». Я готов был бродить по улицам Парижа весь день, но приближалось время назначенной встречи. К Лувру я подходил с волнением и трепетом: наконец-то я воочию увижу «Мону Лизу». Смогу ли я распознать тайный знак Шодрона, даже если он попадется мне на глаза?
Куратор отдела живописи эпохи Возрождения Алан Жанжамбр, казалось, сошел с картины Эль Греко: темные волосы, угловатые черты лица, короткая острая бородка. Он поверил, что я пишу научную работу о картине Леонардо, и согласился помочь, но явно торопился и вел себя так, словно я отвлек его от какого-то важного дела. Сейчас он провожал меня к картине, и стук его полуботинок по мраморному полу отдавался эхом в стенах музея. Кондиционированный воздух был прохладным и разреженным, но сильно пах лимонной мастикой для пола, а еще отдавал чем-то затхлым. Я начал понимать, почему Винченцо называл это место кладбищем.
Переходя из коридора в коридор, мимо знаменитых произведений искусства, и не задерживаясь возле них, я невольно думал, что вот так же целеустремленно шел по этим коридорам мой прадед, чтобы совершить свое дерзкое преступление.
Через каждые десять-двадцать шагов мой провожатый оглядывался и говорил: «За мной» – коротко и резко, как будто отдавал команду собаке. Мне даже захотелось тявкнуть в ответ.
Наконец, мы добрались до галереи «Зала государств», где находилась она, «дама Леонардо», как часто называл ее Винченцо.
Первое впечатление было: «какая же Она маленькая». Но уже через несколько секунд ее безмолвная сила поглотила меня. Что стало тому причиной – ее всемирная слава или то, что я много лет грезил этой картиной?
Шагнув ближе, я вздрогнул: навстречу мне из картины двинулась призрачная тень давно не бритого мужчины. Я не сразу сообразил, что это мое собственное отражение в стекле, которым закрыта «Мона Лиза». Переведя дух, я отступил назад.
– Стыдно закрывать такую картину стеклом, – произнес я, повторив за невидимым суфлером слова, которые Симона когда-то сказала своему мужу.
– Но приходится! – возразил куратор. – Как-то один ненормальный плеснул на нее кислотой! Другой швырнул камень! Представьте, какое злодейство!
Я кивнул и снова приблизился к картине. Женщина передо мной не выглядела нарисованной – красивая и задумчивая, она практически дышала. Если это была одна из шодроновских подделок, то, бесспорно, блестящая.
Я спросил, нельзя ли включить освещение, но Жанжамбр посоветовал подождать, пока глаза привыкнут к неяркому сегодня дневному свету. Он оказался прав, хоть и вел себя несколько высокомерно. Спустя минуту я стал лучше различать нюансы изображенного тела и мягкие складки драпировки.
Затем мы с Жанжамбром устроили что-то вроде перепалки, точнее, состязания, кто больше знает о картине: имя натурщицы, и каким образом окислились и потемнели краски, и тот факт, что картина была, скорее всего, обрезана, и тот, что у Моны Лизы когда-то были брови, со временем выцветшие, а также то, что Леонардо работал над картиной много лет и хранил ее у себя до самой смерти…
– Ее улыбка – своеобразная отсылка к названию «Джоконда», что в переводе с итальянского означает «счастливая», – сообщил Жанжамбр, и на его плотно сжатых губах промелькнула улыбка. – И вы знаете, она не была особо знаменита до середины девятнадцатого века, когда художники-символисты начали превозносить ее достоинства.
– Давайте не будем забывать, что случившаяся в 1911 году кража тоже прибавила ей очков, – не утерпев, вставил я.
– Возможно, но какой ценой – ведь ее украли, и она исчезла на два года! – фыркнул куратор.
– Не сомневаюсь, что пропажа картины была очень болезненной.
– Никто лучше меня не знает о способности этой картины привлекать толпы людей. У Лувра самая высокая посещаемость среди музеев мира. В прошлом году у нас было больше десяти миллионов посетителей, и каждый из них побывал на этом самом месте, чтобы посмотреть на чудесную картину Леонардо!
Этот факт произвел на меня впечатление, и я честно в этом признался.
Жанжамбр сообщил, что галерею недавно вычистили и покрасили к пятисотлетней годовщине со дня кончины Леонардо. Воспользовавшись поводом, я спросил, когда саму картину чистили в последний раз.
– Ее довольно часто проверяют на наличие признаков износа, – ответил он, – но при чистке старой картины всегда есть риск удалить нужное вместе с ненужным, так что эта процедура сведена к минимуму.
– После нападения с кислотой проводилась реставрация?
Он вздрогнул.
– Да, но невооруженным глазом никаких следов невозможно увидеть.
– А в каком месте конкретно?
– Точно не знаю. Это случилось до того, как я начал здесь работать.
Я не поверил Жанжамбру. Конечно, куратор живописи эпохи Возрождения прекрасно знал, что и где было отреставрировано на самой известной картине музея. Тогда я спросил, проводилась ли реставрация «Моны Лизы» после кражи в 1911 году.
– Несколько царапин закрасили акварелью, – ответил он, раздраженно вздохнув. – Но это также было очень
