Бен Элтон - Смерть за стеклом
– Я склонен согласиться с вами, – заметил известный поэт. – Но хватит ли у вас смелости идти против воли толпы? Народ хочет хлеба и зрелищ.
Джеральдину так и подмывало отпустить крепкое словцо, но она благоразумно промолчала. Тюремщица сама пришла на дискуссию. Не хватало, чтобы на пике удачи ее сняли с эфира.
– Видите ли, – начала она, – все, что здесь произошло, нравится мне не больше, чем вам.
– Вот как? – фыркнул известный поэт.
– Однако если бы мы не стали продолжать программу, она бы перекочевала на один из дешевых каналов. Такова печальная истина. Как только ребята приняли решение продолжать игру, у нас не осталось выбора. Откажись мы, и какой-нибудь агент неизбежно ухватился бы за них и продал тому, кто больше предложит. Кабельному или спутниковому каналу. Подобная передача – шанс попасть в основное русло телевизионного потока.
– Вы могли не позволить использовать дом, – возразил известный ведущий дискуссии.
– Сейчас за границей пустует много аналогичных домов. Мне кажется, я видела объявление в Интернете, что нечто подобное продается в Дании – вместе с камерами и прочей начинкой. Так что все очень просто. И потом, помести «арестантов» в обычный сарай, на них все равно станут смотреть.
– Потому что один из них – убийца, – вставил теневой министр. – Люди любуются запекшейся кровью. Но не забывайте, миссис Хеннесси, что погибла девушка.
– Никто и не забывает, – парировала Джеральдина, – но не всякий старается заработать на этом деле политический капитал. Существует огромный зрительский интерес к тому, что говорится и происходит. Люди считают, и я полагаю, по праву, что они причастны к убийству, и во многом ощущают свою ответственность. Они потрясены, они травмированы и нуждаются в лечении. Но чтобы начался процесс исцеления, зрители должны оставаться в курсе событий. Нельзя взять и отрубить их от информации. Келли нравилась. Пользовалась большой популярностью. И в этом смысле была истинно народной героиней. Так что и это убийство во многом народное.
Такого ошарашивающего, блестящего гамбита никто не ждал. Все понимали, что Джеральдина и ее канал стремятся продолжать передачу исключительно из-за денег – просто и ясно. Убийство Келли превратило «Под домашним арестом» из программы средней популярности в телевизионную сенсацию. Предшествующий трагедии двадцать шестой выпуск смотрело около семнадцати процентов зрительской аудитории, а сегодняшний – чуть ли не восемьдесят. Почти половина всего населения страны! Тридцатисекундные блоки в трех рекламных паузах продавались в пятнадцать раз дороже обычного.
– Запретить трансляцию было бы в высшей степени неправильно, – продолжала Джеральдина. – Нельзя учить зрителя, что ему хорошо, а что плохо. Мол, вот мы какие – важные и могущественные, великие и добродетельные – знаем, что смотреть пролетариям. Это абсолютно недопустимо в условиях современной демократии. К тому же, позвольте напомнить, что программа транслировалась в режиме реального времени по Интернету. Событие стало достоянием культуры. Неужели вы оправдываете социальное неравенство? Разве можно лишить тех, у кого нет компьютера, возможности оплакать Келли, заставить их смириться с ее смертью только потому, что они не имеют доступа в Сеть?
Даже знаменитый поэт, он же человек с радио, лишился дара речи. Он был отнюдь не дурак использовать любой аргумент в целях саморекламы, но быстро понял, что с Тюремщицей, которую он попытался ущипнуть, ему тягаться не стоит: совсем иная весовая категория.
– Наш долг перед зрителем, – заключила Джеральдина, – не брать на себя ответственность, а сделать все, чтобы зритель решал сам. Выбор за ним. Поэтому единственное ответственное и морально оправданное решение – продолжать трансляцию.
Никто из участников дискуссии не желал, чтобы его заподозрили в снобизме.
– Мы, безусловно, должны прислушиваться к тому, что хотят люди, – согласился теневой министр. – Келли Симпсон вошла в их жизнь. Зрители наблюдали, как ее убивали, и имеют право знать, что произойдет дальше.
– Скорбеть о погибшей, выплакать горе и исцелить душу, – повторила Джеральдина.
Известный поэт спохватился и предпринял запоздалую попытку произвести впечатление, будто именно он подвел собравшихся к этой мысли.
– Я полагаю, – промямлил он, – что данное событие обозначило переход через Рубикон в демократизации человеческого опыта. Реальное телевидение продемонстрировало, что интимность – всего лишь миф, нежеланный покров, который люди с радостью сбрасывают, словно теплую одежду в жаркий летний день. До недавнего времени смерть оставалась последним сугубо личным событием, но благодаря шоу «Под домашним арестом» и эта интимность перестала существовать. В наш циничный, продажный век нельзя считать один человеческий опыт «лучше» или «значительнее» другого, включая фатальный конец. Если можно созерцать живую Келли, значит, необходимо отстаивать право наблюдать ее смерть.
Джеральдина, как и ожидала, одержала победу. Люди хотели смотреть «Любопытного Тома». Очень непросто решиться лишить их этой возможности. Хотели не только в Англии. Через тридцать шесть часов после трагедии передача транслировалась во все страны мира. Даже строго контролируемое китайское государственное телевидение не устояло перед соблазном такого редкостного зрелища.
Популярность застала врасплох не ожидавшую всплеска всемирного интереса редакцию. Продолжал работать стереотип общения с каналами утреннего и кабельного телевидения, куда клипы «Любопытного Тома» рассылали бесплатно.
«Любопытный Том» пользовался любой возможностью завоевать популярность. Страна начинала уставать от реального телевидения, поэтому, когда Джаз готовил омлет, а Лейла возмущалась тем, что парни портят воздух, этим «событиям» старались придать общенациональную значимость. Устроители передачи всеми силами внедрялись на другие каналы. И когда практически все информационные и развлекательные студии принялись требовать кассеты, секретари редакции по привычке рассылали их просто так, что, учитывая количество, обошлось «Любопытному Тому» в тысячи фунтов убытка.
Когда до Джеральдины дошло, что происходит, грянула настоящая буря – да еще какая! Никаких слов явно не хватало, чтобы выразить ее ярость. Но Тюремщица в душе понимала, что сама дала маху, и быстро исправила ошибку – заломила за право трансляции материалов «Любопытного Тома» жуткую цену, и другие телеканалы, не переча, платили.
Через неделю после убийства, единственная владелица проекта, она стала мультимиллионершей. Но во время бесконечных интервью продолжала утверждать, что дело совсем не в деньгах. Отнюдь! Она же говорила, что таков ее долг. Зрители имеют право переживать и сочувствовать усопшей. И еще Джеральдина упорно, но туманно намекала на некую благотворительную деятельность, детали которой, естественно, следовало конкретизировать в будущем.
День тридцатый
10.30 утра
Некоторые комментаторы предсказывали, что популярность «Под домашним арестом» продлится недолго, но ошиблись в оценках. Вечер за вечером зрители наблюдали, как семь подозреваемых пытались сосуществовать в накаленной атмосфере шока, горя и глубочайшей подозрительности.
«Любопытный Том» объявил, что, коль скоро ничего не случится и полиция не произведет официального ареста, игра будет продолжаться своим чередом – с еженедельными номинациями и коллективным выполнением заданий – не выполнишь, оставайся без вкусненького. И следующим испытанием было названо синхронное плавание – балет в бассейне.
Джеральдина слямзила идею из австралийской версии передачи. Но в теперешних обстоятельствах никто бы не придумал удачнее. Тюремщица понимала, что после возбуждающего эпизода трагедии и последующих выпусков требовалось нечто такого же накала. Идею поместить семерых «арестантов» в бассейн многие критики назвали гениальным прозрением. Вид измотанных, нервных и отчаявшихся людей, среди которых находился убийца и которые в откровенных купальниках дружно разучивали классические движения, должен был значительно повысить рейтинг «Любопытного Тома». А звучание одного из самых спокойных струнных сочинений Мантовани придало упражнениям и журчанию воды сюрреалистически зловещий характер.
– Теперь подними правую ногу, Газза, – крикнула Мун в то время, как Гарри пытался выполнить движение, известное под названием «Лебедь».
– У меня и так крестец свернут. Я что тебе, долбаный акробат?
– Тяни пальчики на ногах, подружка, – поучал Джаз Сэлли. – Нам будут ставить баллы за изящность.
– Я вышибала! Какая у меня, к черту, изящность?
После таких вполне невинных ответов все подозрительно переглядывались, а за пределами дома вспыхивали споры. Сэлли ничего особенного не имела в виду, но она напомнила, что больше других привычна к насилию, и это заставляло насторожиться.
