Филлис Джеймс - Изощренное убийство
Действительно нелегко. Дэлглиш не спрашивал, почему миссис Фентон была убеждена в том, что, если тайна раскроется, им придется уехать. Более молодая, смелая пара, несомненно, пустила бы все на самотек, проигнорировала косвенные намеки и сплетни и приняла смущенное сочувствие друзей, прекрасно осознавая то, что ничто не длится вечно и нет в деревне менее интересной темы для разговора, чем прошлогодний скандал. Принять жалость было бы не так легко. Вероятно, именно опасение стать объектом жалости и заставляет большинство жертв шантажа отступать. Дэлглиш поинтересовался, что побудило мужа раскрыть ей всю правду. Миссис Фентон ответила:
— Вообще-то причины было две. Во-первых, нам понадобилось больше денег. Младший брат моего мужа месяц назад неожиданно умер, и его вдова осталась почти без средств к существованию. Она инвалид и вряд ли проживет дольше года или двух, но сейчас она удобно устроена в доме престарелых близ Нориджа и хотела бы остаться там. Встал вопрос о том, чтобы помочь с платой за проживание. Ей не хватало пяти фунтов в неделю, и я не могла понять, почему Мэттью так это беспокоило. Это лишь означало, что нам следовало более тщательно планировать расходы, но я думала, мы сможем с этим справиться. Но муж, разумеется, знал, что не сможем, если он продолжит отправлять в клинику по пятнадцать фунтов. А потом еще и эта операция. Не такая уж и серьезная, насколько я знаю, но в семьдесят лет любая операция — риск, и муж боялся, что умрет и вся эта история раскроется, а он не сможет ничего объяснить. Тогда он мне все и рассказал. И я была очень рада, что он так поступил. Муж уехал в больницу, сбросив груз с души, и в результате операция прошла очень удачно. Действительно очень удачно. Позвольте, я налью вам еще чаю, суперинтендант.
Дэлглиш передал миссис Фентон чашку и спросил, что она решила предпринять, узнав о шантаже. Они уже подбирались к кульминации рассказа, но он старался не торопить ее и не демонстрировать явного чрезмерного волнения. Его комментарии и вопросы звучали как ремарки светского человека, почтительно поддерживавшего разговор с хозяйкой в той мере, в какой этого требуют приличия. Она была пожилой леди, которой пришлось пережить сильнейшее моральное потрясение, и еще больший удар поджидал ее впереди. Дэлглиш на мгновение задумался о том, чего ей стоило делиться сокровенным с незнакомцем. Любое официальное выражение сочувствия было бы расценено как бесцеремонность, но он по крайней мере был способен помочь, проявляя терпение и понимание.
— Что я решила предпринять? Конечно, это было проблемой. Я понимала, шантажу надо положить конец, но при этом хотела избавить от возможных неприятностей нас обоих. Я не очень умная женщина — не стоит качать головой: если бы было иначе, этого убийства никогда бы не произошло, — но я обдумала все самым тщательным образом. Мне казалось, лучше всего посетить клинику Стина и встретиться с кем-то из начальства. Я могла объяснить, что происходит, вероятно, даже не раскрывая своего имени, и попросить их провести внутреннее расследование и остановить шантажиста. В конце концов руководство узнало бы, что дело касается моего супруга, но, действуя таким образом, я вовлекла бы в эту историю посторонних, а сотрудники клиники постарались бы избежать огласки, как и я. Кто бы выиграл, если бы о случившемся стало известно многим? Наверное, руководство смогло бы отыскать виновного без лишних усилий. Все-таки предполагается, что психиатры разбираются в характерах людей, к тому же шантажистом мог быть только человек, работавший в клинике в то время, когда там лечился мой муж. Да и потом, тот факт, что это была женщина, существенно сужал область поиска.
— Вы хотите сказать, что шантажистом была женщина? — удивленно спросил Дэлглиш.
— О да! По крайней мере в телефонной трубке звучал женский голос, как утверждает мой муж.
— Он в этом уверен?
— Он нисколько в этом не сомневался, когда говорил со мной. Понимаете, дело было не только в голосе, а также в том, что она говорила. Дескать, не только люди одного пола с моим мужем страдают подобными заболеваниями, а ему стоит задуматься о том, насколько несчастной в результате может стать женщина. Были определенные признаки, позволяющие заключить, что это была именно женщина. Мой муж четко помнит все их разговоры по телефону и сможет рассказать вам, что именно она говорила. Полагаю, вы захотите встретиться с ним как можно скорее?
Тронутый беспокойством, которое явно слышалось в голосе миссис Фентон, Дэлглиш ответил:
— Если доктор решит, что полковник чувствует себя достаточно хорошо, чтобы недолго побеседовать со мной, я бы хотел заехать по пути к нему в Лондон сегодня вечером. Нам предстоит обсудить один или два вопроса. Один касается пола шантажиста, с этим только он может помочь. Я постараюсь не слишком его беспокоить.
— Уверена, мой муж сможет встретиться с вами. Он лежит в маленькой одноместной палате, или комнате отдыха, как их часто называют, и прекрасно себя чувствует. Я сообщила ему, что вы сегодня приедете, так что он не удивится вашему визиту. Не думаю, что я составлю вам компанию, если только вы не будете настаивать. Думаю, он предпочел бы встретиться с вами наедине. Я напишу записку, которую попрошу вас передать ему.
Дэлглиш поблагодарил ее и заметил:
— Интересно, что ваш муж утверждает, будто это женщина. Существует вероятность, что он прав, но, судя по всему, это был ловкий трюк шантажиста, и его оказалось не так просто раскрыть. Некоторые мужчины умеют весьма правдоподобно имитировать женский голос, а брошенные мимоходом комментарии, позволяющие судить о поле говорящего, могут показаться еще более убедительными, чем фальшивый голос. Если бы полковник решил преследовать шантажиста в уголовном порядке и дело дошло бы до суда, было бы чрезвычайно трудно осудить мужчину за совершение этого конкретного преступления. Потребовались бы неопровержимые доказательства. А насколько вижу я, почти никаких доказательств не существовало. Думаю, мне еще следует хорошо поразмыслить о половой принадлежности шантажиста. Однако простите. Я перебил вас.
— Этот момент весьма важно выяснить, правда? Надеюсь, мой муж сможет вам помочь. Так вот, как я говорила, я решила, что лучше всего будет посетить клинику. Я отправилась в Лондон утром в пятницу на прошлой неделе на одном из первых поездов. Мне предстояло зайти на педикюр и принести Мэттью в больницу пару вещей. Я решила прежде всего зайти в магазины. Конечно, мне следовало в первую очередь отправиться в клинику. Это оказалось моей ошибкой. Но была и еще одна — струсила. Я отнюдь не предвкушала встречу с руководством клиники, поэтому пыталась вести себя так, словно этот визит не представлял собой ничего особенного и я могла втиснуть его между посещением педикюрши и походом по магазинам. В итоге я вообще туда не пошла, а просто позвонила. Видите, я же говорила вам, что поступила не очень умно.
Дэлглиш поинтересовался, что заставило ее изменить планы.
— Главным образом Оксфорд-стрит. Знаю, это звучит глупо, но произошло именно так. Я не ездила в Лондон уже очень долгое время и забыла, насколько он сейчас ужасен. Раньше, когда была девочкой, я очень любила этот город. Тогда он казался мне прекрасным. Теперь его очертания изменились, все улицы, похоже, заполонили недоумки и иностранцы. Знаю, к ним нельзя относиться с предубеждением — я имею в виду иностранцев. Но просто все казалось мне таким чужим. А потом еще эти машины… Я попыталась перейти Оксфорд-стрит и очутилась на одном из узких островков посередине проезжей части. Конечно, автомобили никого не убивали и не калечили. Они просто не могли. Но они не могли также и двигаться. И они так ужасно пахли, что мне пришлось закрыть нос платком, и я почувствовала себя слабой и больной. Когда я добралась до тротуара, то отправилась в магазин, чтобы найти дамскую комнату. Она располагалась на шестом этаже, и у меня ушла уйма времени, чтобы отыскать нужный лифт. Собралась огромная толпа, и все вместе набились в лифт. Когда я поднялась в дамскую комнату, все стулья были заняты. Я оперлась на стену, недоумевая, хватит ли у меня сил выстоять очередь за ленчем в кафе. Тут я увидела платные телефоны и поняла, что могу позвонить в клинику и избавить себя от необходимости туда ходить и от всех мучений, которые испытала бы, рассказывая свою историю кому-то лично. Это было глупо с моей стороны, теперь я понимаю, но тогда мне казалось, что это хорошая идея. Говоря по телефону, легче сохранять анонимность, и я почувствовала, что таким образом смогу объяснить ситуацию более обстоятельно. Меня также грела мысль, что, если разговор станет для меня слишком тяжелым, я смогу повесить трубку. Понимаете, я испытывала непреодолимый страх, и единственное, чем я могу оправдаться, — это жуткая усталость. Полагаю, выскажете, мне следовало отправиться прямиком в полицию, в Скотленд-Ярд. Но Скотленд-Ярд ассоциируется у меня с детективными романами и убийствами. Весьма сложно представить, что он действительно существует и каждый может позвонить туда и рассказать свою историю. Кроме того, я все еще очень боялась огласки. Не думаю, что полиция с пониманием отнеслась бы к человеку, который ждал помощи, но не был готов к сотрудничеству, рассказав все детали или подав на злоумышленника в суд. Единственное, чего я хотела, — это остановить шантажиста. Не очень благородно по отношению к обществу с моей стороны, да?
