Фридрих Незнанский - Возвращение в Сокольники
Он спросил это с необъяснимой, но ощутимой в то же время легкой брезгливостью. Вот спроси иначе, и не исключено, что Александр Борисович рискнул бы сейчас и все ему рассказал. Но эта интонация человека, по нечаянности ступившего… туда, куда ступать нет никакой необходимости, все вмиг разрушила. И сам Меркулов, видно, заметил это. Он смущенно кашлянул и неловко перевел разговор на сегодняшнее торжество у Грязнова.
– Звал вот… – сказал он. – А я, честно, и не знаю: ехать – не ехать? Как посоветуешь, Саша? Не поехать – обидится ведь, зараза. А с другой стороны, что я там буду делать? Изображать свадебного генерала? Так у Вячеслава там наверняка будут два десятка собственных. И о чем с ними говорить? О новых кодексах? А им они до фонаря. Как нарушали все законы, так и будут действовать дальше. Вот я и раздумываю: ехать – не ехать, а?
Турецкий пожал плечами.
– Вот и я говорю. Но ты хоть молодой. Выпить можешь. А мне и это нежелательно… Опять же Лидия нынче обещала со своим кавалером познакомить. Может, на этот раз что-то склеится!… Ох, Саша, тяжко бывает… тошно… И ты еще добавляешь. Как там парень наш?
– Ты кого имеешь в виду, практиканта?
– Его, – кивнул Костя.
– Молодец. Откапывается уже. Шурупит.
– Ты смотрел?
Турецкий кивнул.
– Я там набросал проект его характеристики, взгляни потом. И присмотри за парнем.
– А сам-то чего? – словно бы опешил Меркулов. – Тебе поручено, между прочим.
– Вот именно – между прочим, – пробормотал Турецкий. – Это я на всякий случай. На будущее. Устал я, Костя, кажется, не меньше твоего… Да и Ирина вот… тоже советует…
– Чего, послать все подальше?
– Ну в этом плане, да. Старая песня. «Кем бы ты был, Шурик, если бы… и так далее».
– А чего, переменить решение никогда не поздно. Было б на что. А то получится шило на мыло… Так что я, наверное, все-таки не поеду к Вячеславу. Ты уж найди слова, извинись там за меня, идет? Ну и лады, как говорится. Валяй, я еще малость поработаю.
Турецкий поднялся и, не прощаясь, пошел к двери.
– Саша, – позвал его уже от выхода Меркулов, – если у тебя в самом деле что-то очень серьезное ко мне, давай поговорим в понедельник, а? Оба остынем за выходные, встретимся с утречка пораньше, да? Не возражаешь? – И, не дождавшись ответа, махнул рукой, мол, иди…
«Остынем, – усмехнулся Турецкий, выходя в приемную. – Остроумно получилось… Бывает же так, не думаешь – не гадаешь, а решение само с потолка прыг тебе на плечи!… Господи, да что ж так погано-то на душе?!»
– Света, – сказал он, останавливаясь у стола секретарши, – вы тот материал, что я вам дал, ну, в прозрачной папочке, положите к нему в самый низ. А то он иногда имеет обыкновение заезжать сюда по субботам и просматривать последние документы. Так вот чтоб до понедельника не успел добраться, ладно?
– Как скажете, – зарделась Света, – Александр Борисович… А у вас сегодня какой-то сабантуйчик? – Она улыбнулась с простодушной хитростью.
– Откуда знаешь?
– Так ваш генерал сюда уже раз десять звонил, все просил напомнить Константину Дмитриевичу, что ждет его обязательно – сперва к трем. Но тут появились эти, из Думы, тогда он сказал: к пяти. А недавно перезванивал и сказал, что в любое время, хоть в полночь.
– Скажи пожалуйста! – хмыкнул Турецкий. – Значит, опоздавшим простится? Ну-ну… – И он ушел, кивнув девушке на прощание. И эта – туда же…
«Да, подумал он, возвращаясь к себе, чтобы окончательно покончить с делами, – скажи Костя это как-нибудь иначе, разговор мог бы состояться… Хотя зачем? Что бы могло измениться, если решение практически уже созрело? Да и не понял бы Костя…»
А вот Ирина, та бы поняла. Она вообще все понимает, беда в другом: Турецкий заранее знал и ее ответ. Вот ей бы он сейчас все рассказал, по-честному, откровенно, отбросил страшилки… Может, и пришли бы к решению.
Как она кричала на него тогда, в день «похищения» Нинки! Ты, орала, сам преступник, Турецкий! Ты хуже, ты хладнокровный убийца! У тебя семья гибнет, а ты не желаешь сделать даже самого маленького шага, чтобы прийти на помощь! На кой черт тебе все эти бандиты? Чем ты закончишь свою жизнь?! С кем?!"
Ну и привычный уже набор последних лет: эгоист, свинья, подонок, скотина… А ведь что-то в этом есть. Или вот – если б не любила, разве стала бы вспоминать про какую-то дурацкую мини-юбку?
Странно, что до сих пор еще не позвонила. Давно бы пора…
И тут запиликал Денискин «мобильник».
– Алло, Шура, это мы! У нас все в порядке! Мы хорошо устроились. Как ты знаешь, и проводили, и встретили прекрасно. Нинка побежала с дядей Степой к морю, а я пока боюсь, прохладно кажется… Как ты?
– Не бери в голову. Если что, вы будете в курсе.
– А что может быть? – забеспокоилась она.
– Думаю, ничего из ряда вон…
– Ты всегда был умницей, Шурик. Я уверена, что у тебя и на этот раз хватит ума и сил принять верное решение. Нинка просила передать, что она тебя очень любит.
– А жена?
– Турецкий, мне надоели твои провокационные вопросы! – более резко, чем следовало бы, ответила Ирина.
– Понял. Все.
– Да-да, пока.
И короткие гудки. Как там Биба поет? «Вот и весь, вот и весь разговор…»
Глава четырнадцатая
БОЛЬШОЙ ОБМЫВ
Только оказавшись в шумной и безалаберной компании, Турецкий действительно почувствовал свое одиночество.
Всем было отчего-то весело, ему – нет. Практически всех присутствующих мужчин он знал, большинство женщин – нет. В тысячу первый раз обсуждать с каждым вновь прибывающим гостем замечательные качества джипа «мерседес-бенц», стоящего во дворе, у подъезда, где сам хозяин встречал приезжавших, демонстрировал свой новый замечательный автомобиль, понуждая сделать хотя бы один круг по двору, чтобы почувствовать… что почувствовать – понятно, было уже неинтересно. И даже скучно. Больше того, тоскливо.
Сам Вячеслав находился уже в легком подпитии. Увидев приехавшего на служебной машине, которую он тут же и отпустил, Турецкого, Грязнов завопил так, будто не виделись по крайней мере полгода:
– Саня! Ну наконец-то! Умница! Самое время! А то мы с теми, кто прибыл пораньше, пропустили по маленькой, и я, как видишь, теперь демонстрирую тут! Ну как, а? Здорово?
Он почти силком заставил Турецкого забраться за руль, сам включил ему двигатель, нарочито внимательно послушал и приказал:
– Трогай! Можно! Давай по кругу!
Сам он сидел справа и рукой указывал, куда заворачивать, будто Александр в этом дворе, где Грязнов прожил едва ли не полжизни, был чужим.
Ну что говорить? Машина была, конечно, превосходной. Даже, можно сказать, редко превосходной. Грязнов раскачивался, будто танцевал вальс, и поглаживал любовно ладонью торпеду, приборный щиток, обивку салона. Он был влюблен в эту машину и всячески свои чувства демонстрировал.
Когда сделали круг, неожиданно и упрямо заявил:
– По-моему, ты ничего не понял, Саня. Я чувствую, что ты еще не ощутил ее… полностью. Поэтому выворачивай на новый круг!
– Да ощутил в полной мере, – улыбался Турецкий. – Опять же вон и народ подъезжает. – Он указал на троих выползающих из служебных «Волг» генералов, которые, по всей видимости, тоже были бы не прочь «ощутить».
– Обождут! – возразил Грязнов. – Приказываю: второй круг! Кажется, в авиации это называется «коробочкой»?
– Ну да, когда самолет идет на посадку и делает круг над аэродромом. Но мы-то?…
– А мы и пойдем на посадку! Столы давно накрыты и даже малость разбом…бля…ны! – Последнее слово он произнес с небольшим трудом. Понятное дело, перегруз чувствовался.
Завершив второй круг, то есть «коробочку», Турецкий в буквальном смысле вылетел из-за руля, пока Славке не пришла идея «полетать еще, чтобы слить лишний бензин». Так, кажется, говорили в каком-то кино.
Вновь прибывшие тут же окружили Славкину «игрушку», а затем по очереди были вынуждены также совершить по обязательному кругу.
Поскольку во двор, к явному неодобрению нескольких бабок, сидевших на лавочках у своих подъездов, стали заезжать новые машины с гостями – грязновскую команду прибыть от трех до пяти практически никто не выполнил, все стали подъезжать только теперь, в начале восьмого, все верно – служба же! – то, глядя на это дело, Турецкий потихоньку покинул «демонстрационное поле» и пешочком поднялся на Славкин этаж.
Дверь на площадку была распахнута настежь. Народ толпился и в самой квартире, и на лестничной площадке. Здесь в основном курили. Кивнув знакомым, пожав на ходу руки и перекинувшись несколькими словами, Турецкий вошел в квартиру и вот тут остолбенел. И было от чего.
Ну то, что Славка велел выкинуть всю мебель, это он знал и сам видел. Даже ночевал на раскладушке, чего не делал уже лет десять, не меньше. Но устроить этакое – надо было обладать фантазией! Причем довольно взбалмошного человека. Каковым Грязнов, насколько помнил Турецкий, никогда особенно не был.
