Андрей Бинев - Завтрак палача
В Рио когда-то жил один португалец, который торговал оружием — карабинами, револьверами, пистолетами и взрывчаткой. Он продавал все это бандам и полулегальным службам безопасности сомнительных корпораций. Я видел этого португальца раза три или четыре. Он тоже, как только напивался в своем баре, так сразу начинал греметь кулаком по стойке и орать, что никому не подчиняется и никому не должен. Все якобы должны ему.
А однажды крупную партию оружия у него конфисковали копы и предложили заключить с ними и с судом сделку о даче свидетельских показаний против покупателей. Тут же обнаружилось, что это не ему должны, а он должен и что более зависимого человека на нашей планете, пожалуй, не сыскать. Может быть, еще только какой-нибудь законченный наркоман подобным образом зависит от ежедневной дозы.
Этого португальца все же заставили дать показания в суде, а потом его бар сгорел дотла (там погибло семь посетителей во время пожара). Его же самого нашли повешенным в камере. Он болтался на решетке окна, которое было так высоко расположено, что забраться туда можно было только с помощью лестницы. Но в камере не нашли ни лестницы, ни даже табуретки или стула. Вот что значит независимость в таких делах!
Японец Бен сделку по продаже всякой дряни колумбийцам проконтролировал блестяще. Все, что предлагалось Лукасом-Хьяли, пришло по Атлантике в один из западноафриканских портов из Восточной Европы. Шло это из Черного моря, через Босфор и Дарданеллы, по Средиземноморью, две ночи переночевало на рейде около Кипра и наконец, миновав Гибралтар, вышло в океан. В Африке оно якобы было перегружено на борт другого судна и отправилось в Колумбию еще более длинным морским путем. В Панаме оружие и установки с ракетами должны были быть перегружены на железнодорожные платформы и достичь конечной цели.
Лукас-Хьяли получил на один из своих счетов в Таиланде все причитающиеся ему деньги, что могло означать только одно — товар прибыл к покупателю.
Но в тот же день исчез японец Бенджиро Ватанабэ, а русский, улетевший за неделю до того из Бангкока в Японию, разбился на своем Harley-Davidson в префектуре Киото, когда возвращался от местной подружки. Странно он разбился — въехал ранним утром на полной скорости якобы под встречный грузовик. Грузовик ведь так и не нашли. Лишь одна случайная свидетельница, седенькая старушка на старенькой «Тойоте», говорила полицейским, что грузовик без номеров совершенно неожиданно выехал на скоростное шоссе, вдруг вильнул прямо в лоб несущемуся навстречу байку и тут же свернул куда-то в сторону от шоссе.
— Я увидела только пыль за его колесами, — печально качала малюсенькой головкой старушка. — Много, много пыли! А несчастного байкера высоко подбросило и швырнуло далеко назад. Он улетел даже дальше своего байка. Так и лежал без движения на шоссе, весь в крови, с согнутыми руками и ногами, как будто их все переломало. Я вышла из машины и осторожно подошла к нему. Но он был совершенно мертв! Совершенно мертв!
Лукас-Хьяли потом часто вспоминал, как этот обаятельный русский парень пел знаменитое Mammy Blue. Печальная мама, грустная мама… Лукас-Хьяли всегда очень любил эту композицию, но главное то, как ее трогательно исполнял русский, который теперь был «совершенно мертвым».
Он сразу понял, что и сам попался. Но все же слетал в Токио, поискал японца и русского и метнулся назад в Бангкок.
Самое неприятное, что к тому времени Лукас-Хьяли успел с помощью испарившегося японца заключить еще одно секретное соглашение. На этот раз с представителем одной новой афганской энергетической компании о продаже им немалого количества отходов ядерного сырья из болгарской атомной электростанции. Японец свел его с афганцем, а люди в Болгарии с готовностью подтвердили свои намерения. Первая куча денег даже уже пришла на счет «пластиковой» швейцарской компании Лукаса-Хьяли.
Для чего афганцам или тем, кто себя за них выдавал (уж больно хорошо они говорили по-английски!), нужны были отходы, Лукас-Хьяли тогда даже не задумывался. Как, собственно, о многом. Везде писали и говорили о «грязных бомбах», которые собирают из таких отходов, предварительно переработав их. Но он привык думать, что мир делится на неудачников и везунчиков. Сначала, правда, он считал, что на революционеров и контрреволюционеров, но после слома коммунистической системы решил, что это ошибочное мнение. Я одно время почти так же заблуждался.
Лукас-Хьяли позже догадался, что вооружение, отправленное в Колумбию, до цели не дошло, а было захвачено уже в порту в Африке. Это была мастерски провернутая операция. Вместо этого судна по океану болталась пустая ржавая железка с имитацией охраны. Были ли вообще колумбийцы? А японец? Кто отвечал на его запросы в Болгарии и, вообще, что это за люди, стоявшие долгие годы на линии София — Москва? Что за русские связные прилетали к нему в Бангкок, кто сидел в его временном офисе там, то есть что за секретари и менеджеры? А они знали о том, что большая часть сделок — провокация и потеря не только времени, но и свободы, а скорее, даже жизни?
Ведь раньше продажи все-таки были! Много-много лет подряд он нарабатывал опыт, окружал себя, казалось бы, абсолютно надежными и неразговорчивыми партнерами. Он, казалось, хорошо знал их и видел, как эффективно они работают.
Его этому когда-то научили.
А тут что-то сорвалось. Подставили несуществующего японца, загадочных афганцев и исполнительных офисных работников в Бангкоке. Только русский был настоящим, потому что фантомы не гибнут ранним утром на сухом шоссе в префектуре Киото, да еще под колесами непонятно какого грузовика.
Но он также понял, что все его переговоры с афганцами фиксировались — до единого словечка. Была внимательно отслежена и пересылка их денег в Швейцарию.
Американцы схватили его, когда он делал пересадку в Сеуле на рейс в Москву. Просто подошли на паспортном контроле и молча защелкнули наручники на его загорелых кистях.
Не знаю, куда его потом возили, долго ли с ним беседовали, какими впечатлениями делились, но через некоторое время Лукас-Хьяли появился в парк-отеле «Х» и улегся на пляже рядом с очаровательной полькой Евой. Они пили «Дайкири», иногда спали вместе.
Потом она утопилась, а он пережил ее всего на два дня.
Между прочим, оказалось, ему больше нечем платить за роскошные апартаменты, оплачиваемые сначала с двух его счетов. Эти счета вдруг оказались пустыми, как старые коробки из-под обуви. Большие, красивые, но пустые. И выбрасывать жалко, и хранить ни к чему.
Может, он поэтому утопился, а не потому, что потерял свою последнюю сердечную привязанность — несчастную Еву Пиекносскую? Знакомы-то они были всего месяца полтора.
Он, конечно, был человеком эмоциональным — как мы все, латиноамериканцы. Но и очень трезвым, как немногие из нас.
* * *Вообще все эти истории с оружием, как и с наркотой, у меня вызывают особое душевное волнение. Это все потому, что я сам однажды чуть не принял участие в отправке в Россию «колумбийской тушенки» морским путем.
Один мой приятель из Боготы (незадолго до того мы жили по соседству друг с другом в Рио-де-Жанейро) позвонил мне и назначил встречу в темном барчике в опасном районе колумбийской столицы, называемом Bosa. Я сначала стал отказываться исключительно по причине лени, а не из трусости, хотя тогда уже хорошо знал, что такое эта самая Bosa и кто там обитает. Просто очень не хотелось срочно вылетать в Боготу. Но этот мой дружок произнес магическое словосочетание — «полмиллиона баксов тебе лично», и лень как рукой сняло.
Я прилетел в аэропорт Еl Dorado, долго искал среди таксистов отчаянного, бесшабашного парня, чтобы он доставил меня в Bosa, и наконец оказался в том чертовом баре, с опозданием, правда, на пятнадцать минут. То есть я приехал вообще-то даже раньше на пять минут, но все ходил вокруг, рассматривая людей, машины, заглядывая в кафе, в маленькие бакалейные лавки. Думал увидеть что-нибудь такое, что немедленно сняло бы для меня магию алчности с тех слов моего приятеля. Но ничего опасного не заметил.
Я вошел в сухой, удушливый мрак бара, спустился на несколько высоких ступенек ниже уровня мостовой и, после того как мои глаза привыкли к почти полному отсутствию света, разглядел в самом дальнем углу пустого зала приятеля и рядом с ним костлявого альбиноса средних лет.
Приятель призывно махнул мне рукой, я неторопливо подошел и сел на свободный стул. Альбинос оказался эстонцем по имени Тойво. Так его представил мой приятель.
— Опаздываешь? — недовольно спросил меня приятель по-испански и поморщился.
— Никто не хотел везти сюда из аэропорта.
— Болваны! Чего они все трясутся? Кто их тут тронет? Кому они нужны со своим ржавым барахлом.
— Оно не ржавое. Машина была совсем новенькая, «Мерседес», между прочим.
