Акиф Пиринчи - Кошачьи
В один миг я все понял: убийца состарился!
Он стал слишком стар и слишком болен, чтобы подтаскивать тела убитых к тайным ходам и дать им исчезнуть в подземельях.
Я верил, что есть и еще другая причина, почему изверг оставлял последние жертвы там, где их убил. Но эту причину я хотел заставить назвать его лично.
…Толкование моего четвертого кошмара было излишним. Я хотел бы дать сам себе пощечину, потому что настойчивую символику этого видения постиг бы даже безмозглый тип.
…«Я — убийца, я — пророк, я — Юлиус Претериус, я — Грегор Иоганн Мендель, я — вечная загадка, я — человек и зверь и я — felidae. Все это я в одном лице и еще гораздо большее», — сказал убийца, который принял сияющий белый образ в силу механизма отчуждения сна.
В действительности же он был другим, не белым — ни внешне, ни внутри. И все же он говорил правду: убийца действительно был всем в одном лице…
— «Все, что было и будет, больше не имеет значения…»
Да, новая эпоха началась теперь для моего вида, и по славным планам пророка все мы должны были собраться вместе как бременские музыканты и отправиться в удивительное путешествие к праотцам.
— «В Африку! В Африку! В Африку!
— Что мы там найдем?
— Все, что потеряли…»
В саваннах Африки, в безлюдных пропастях небоскребов Нью-Йорка, на ледяных просторах Сибири, под стальными ногами Эйфелевой башни, у Китайской стены, на склонах Гималаев, в степях Австралии — они были всюду: караваны, армии, миллиарды, триллионы, великое множество кошачьих песочного окраса, представители старо-новой породы со светящимися желтыми глазами. Они шествовали по земле, которая принадлежала только им. Проклятие приручения было давно сброшено; они были дикими, свободными и опасными. Каждого, кто посмел оспорить их мировое господство, беспощадно уничтожали.
Последний человек тайно наблюдал из-за скалы таинственное шествие. Он абсолютно опустился, слезы были у него на глазах. И когда он осознал размеры этого титанического войска, у него помутился рассудок. Он бежал прочь. Они вмиг нагнали его, окружили и разорвали на части. Мясо получили дети, кровь выпили старики, а скелет выставили в бывшей клетке хищников в зоопарке как предостережение всем остальным живым существам в мире, чтобы никто больше не посмел возвыситься над королевским видом кошачьих. Потом они прошествовали дальше, возможно, в направлении ракет и космических кораблей, с помощью которых они хотели заселить галактики, космос и другие вселенные…
* * *Это был сон безумца!
Это был сон Клаудандуса, пророка, спустившегося с небес, чтобы отомстить за то зло, которое причинили его виду. Но не только месть была его целью. Он хотел большего, он хотел всего!
Я решил еще этой ночью заставить его говорить…
ГЛАВА 10
Конец истории всегда печален. С одной стороны, это связано с тем, что мы снова возвращаемся, как правило, в скучную реальность, а с другой — с тем, что почти все настоящие истории заканчиваются печально. Жизнь — долина слез, полная боли, болезней, несправедливости, безутешности и скуки. Разумно заканчивающаяся история не что иное, как обман. И конец каждой истории — это смерть. С самого начала я играл надуманную роль детектива в этой мистической, кровавой и все-таки бурной истории. Остальные участники, в свою очередь, блистали выдающимися достижениями и достойны бурных оваций. Саму же историю писал исключительно пророк долгие годы и с непреклонной целеустремленностью. Он был последовательным автором и потому не упустил описания своего собственного разоблачения. Наоборот, это стало кульминацией.
Его страстное желание, чтобы я принял жуткое наследство и дописал неоконченную книгу, становилось для меня очевиднее с каждой секундой, когда я в бушующий снегопад спешил по зигзагам садовых стен в направлении его дома. Мне стоило огромных усилий не застрять в снегу. Но я даже не заметил трудностей, потому что все мысли были заняты только тем, чтобы добраться до штаб-квартиры злодея и встретиться с ним лицом к лицу.
Когда я наконец оказался у его дома, моя шкура покрылась ледяным панцирем, отчего я стал похож на выскочившего из морозилки ежа. Вместо шерсти в стороны торчали острые как шипы ледяные иголки, даже усы обледенели, так что я боялся, что они разобьются при малейшем сотрясении. Еще чуть-чуть, и я уже, пожалуй, ничем не буду отличаться от обледеневшей фигуры Джокера. Но холод, который сковал меня внутри, был еще страшнее.
Я обошел вокруг дома и установил, что ни в одном помещении не горит свет. Было исключено, что хозяин прилег отдохнуть в этот праздничный день. Либо он в отъезде, либо веселится от души на какой-нибудь рождественской вечеринке. А повелитель мертвых находился внутри, это было так же точно, как то, что Клаудандус управлял нашими судьбами. Вполне вероятно, что он даже поджидал меня, как этой ночью люди ожидали даров.
Странным образом я не чувствовал страха, потому что знал: всезнайка Френсис — единственный шанс для него продолжить дело всей своей жизни. По каким-то причинам он доверил мне свое детище. Но мог ли я быть так уверен?
Я остановился перед украшенным входом и все обдумал. Конечно, я наудачу сложил один и один и получил число два. Но он, очевидно, был безгрешен — его математика должна следовать другим закономерностям. Да, вероятно, он больше не способен считать… В следующий момент я снова затряс головой и горько улыбнулся про себя. Нет, пророк совсем не сумасшедший и, следует признать, его мечта не была лишена определенной логики. Логика! Снова это ненавистное слово. Слово, которое как фетиш определяло мою судьбу. У пророка было логичное объяснение всем убийствам, насколько вообще можно иметь какое-либо объяснение убийства. Но — причина там, причина тут, — после этой ночи с убийствами будет покончено. Так или иначе…
Я проскочил через вход и оказался в темном доме. Маловероятно, что он притаился где-то в засаде и при удобном случае набросится на меня. Как известно, он обычно пытался убедить, прежде чем брал мерку с загривка. Вероятно, думал я, в настоящий момент он спит и лишь позже заметит мое присутствие. Тем не менее меня охватило волнение, сердце дико стучало.
Потихонечку я пробрался через прихожую и наконец — дверь была открыта — оказался в кабинете. Грегор Иоганн Мендель мрачно смотрел на меня вниз из гущи гороховых зарослей. Он казался рассерженным, потому что я заглянул в его тайну. Через стекло было видно, что снегопад на улице тем временем стал таким густым и сильным, что мог быть увековеченным на зимней картине; такая понравилась бы Густаву. Ураганный ветер бушевал над садами, как вырвавшийся на свободу демон, дул без устали в призрачную дудку, сметал в доли секунды огромные снежные дюны и воздвигал их в следующий миг на другом месте, кружил хлопья, как на испорченном экране телевизора, и не давал им покоя.
Я прыгнул на письменный стол и нажал обеими лапами кнопку включения компьютера. Аппарат издал тихий знакомый шум. Потом появились яркие данные о системе в таинственной черноте экрана, словно обманные огоньки над исчезнувшим кладбищем. Когда компьютер загрузился своими электронными воспоминаниями, нетерпеливо замерцал курсор, световой маркер, словно хотел подсказать, как нужно действовать дальше. Это я и сам бы с удовольствием узнал. Итак, передо мной встал решающий вопрос: какое кодовое название я дал бы файлу, где спрятана загадка самой охраняемой тайны в районе? Такое, что было бы доступно только мне? Возможно, имя, которое заключает в себе дьявольскую причину возникновения этой тайны, которое напоминало бы мне каждый раз о причине моей мести, и с ним я бы никого не связывал в своем окружении.
Все получилось! Как только я ввел слово «Претериус», погасли все общие системные данные, и экран постепенно окрасился сверху в красный цвет, как падающий занавес в театре. Потом появилось название тайной программы, выложенное огромными золотыми буквами, завершающимися маленькими дразнящими молниями: FELIDAE.
Через пару секунд исчезла и эта надпись, и экран одарил меня, к моему удовлетворению, но и к великому ужасу, тем, что я искал.
Программа выведения породы «Кошачьи» была так объемна и сложна, что только малая ее часть была выложена передо мной на ограниченном размером экране. Она состояла из обозримого числа стволов, которые начинались сверху, с указания многих рассматриваемых для реселекции пар, и разветвлялись в бесчисленное и уже не различимое перечисление имен. Чем дальше я прокручивал плоскость, тем больше отдалялись от домашних кошек новые представители породы, потомки экземпляров из этих специальных стволов, и приближались к диким, чистопородным кошачьим. Заводчик действовал безжалостно и убирал — то есть убивал — одного за другим целые поколения, которые продолжали нести в себе ген прирученности. Запутанная сеть разветвления родства затянула светло-зеленый фон как выкройка, и под каждым именем был соответствующий информационный квадратик. Здесь хранились данные о генотипе. В квадратиках находились пометки о «доминантных», то есть преобладающих, и «рецессивных», выступающих за главным, признаках. Квадратики, в свою очередь, соединялись между собой черными линиями, чтобы наглядно зафиксировать многообразие скрещивания. Чтобы получить общее впечатление о программе селекции, можно было подвинуть понравившийся график на экране сверху вниз и справа налево.
