Иори Фудзивара - Тьма на ладони

— Уставной капитал в двенадцать миллионов, а покупают здание за десять миллиардов с хвостиком… Так?

— Да нет. Похожие сделки при «раздутом пузыре» заключались довольно часто. Я не об этом!

— О чем же тогда?

— Акционерные компании с таким уставным капиталом, как правило, создаются членами одной семьи или близкими родственниками. Именно это приходит в голову, когда впервые встречаешь их название. «Ёсинага» — имя собственное. Похоже на чью-то фамилию. Фирма создана в восемьдесят девятом. То есть девять лет назад. За этот срок ни одного учредителя не сменилось. Даже если бы кто-то из них уже помер, за него получала бы прибыль его семья, поэтому имя все равно остается в списке. Тем не менее никакого Ёсинаги в списке не значится…

Охара взглянула на меня и снова уставилась в документ.

— Да, действительно… Об этом я не подумала.

— Ну, и что тебе приходит в голову в этом случае?

Она задумалась, наклонив голову, и я продолжил:

— Насколько я помню, Норио Сато баллотировался в Парламент от округа Северного Канто. Вообще-то, я тот район знаю плохо…

— Ага! — сообразила она. — Вы хотите сказать, что Ёсинага — не фамилия, а географическое название?

— Очень может быть. Например, многоэтажку Киэ Саэки назвали «Розовые холмы Гайэн-Ниси» потому, что она стоит на улице Гайэн-Ниси. Хотя, конечно, название фирмы и название дома — вещи разные… Возможно, я и ошибаюсь.

— И все же проверить стоит! Ведь если в избирательном округе Северного Канто отыщется населенный пункт Ёсинага, то и связь между генсеком Сато и фирмой «Ёсинага» станет очевиднее. Разве не так?

— Может, и так.

— Тогда я скажу об этом мужу! У журнала «Сан» свои эксперты по связям с якудзой. Может, вместе с ними что-нибудь и поймут!

— А может, и ничего не поймут…

— Да что это вы, в самом деле? То новые идеи предлагаете, то сами же их спускаете на тормозах… Нравится людей дразнить, да?

— Ничего я не спускаю на тормозах. И людей дразнить не люблю. Просто версии перебираю из любопытства… К старости, знаешь ли, любопытство принимает довольно нудные формы. И все больше похоже на подглядывание в замочную скважину. Странное такое любопытство, когда никакой истины выяснять не хочется. Аж самому противно.

— Однако причину самоубийства Исидзаки вы решили выяснить до конца, не так ли?

— Это да… Почему — сам не знаю.

— Может, потому, что у вас это не любопытство, а чувство долга?

— У такого, как я, не может быть чувства долга!

Возможно, я сказал это слишком резко. Охара замолчала, пристально глядя на меня. И наконец спросила:

— Можно, я дам мужу ваш телефон?

— Тебе решать. Если считаешь, что нужно, то ради бога.

— Вы все-таки пойдете на эту Ногидзаку?

— Ну конечно. Я же сам эту встречу назначил. Чего это ты вдруг?

— А как температура?

— Близко к норме. Не волнуйся, в обморок не упаду.

— Вообще-то, я за другое волнуюсь. Там же будет главарь якудзы, верно? По вашему же приглашению…

— Послушай. Я тебя, кажется, просил не лезть в мою личную жизнь?

Охара глубоко вздохнула.

— Ладно… — пробурчала она себе под нос. — Такого упрямого осла все равно ничем не остановишь!

— Охара! Ты делаешь успехи.

— В чем это?

— У тебя появилась женская интуиция, — улыбнулся я. — Привет мужу!

Я повернулся и пошел в раздевалку.

— Кретин! — еле слышно прозвучало у меня за спиной.

19

Ближе к вечеру кольцевая подземки, как всегда, бурлила от возвращавшихся с работы людей. В переполненной электричке я прижимал свою поклажу к ребрам, явно раздражая окружающих. Каждый раз, когда вагон покачивало, в коробке громко звякали стальные трубы.

Слушая эти звуки, я вспоминал тишину в телефонной трубке пару часов назад. А когда очнулся, обнаружил, что станция «Харадзюку» уже позади. Там я собирался пересесть на линию Тиёда, но теперь решил выйти на «Эбису» и прогуляться через Роппонги. На часах еще не было и семи. Времени хоть отбавляй. Можно было не сомневаться: такой поздний час для встречи Сугино назначил совсем не случайно.

Ну что ж, подумал я. Роппонги — идеальное место для прожигания времени. С моей перспективой на будущее пора привыкать к этому странному хобби.

В баре у Нами-тян было на редкость людно. Лишь увидев такую толпу, я вспомнил, что сейчас вечер пятницы. В динамиках плескалась ностальгическая мелодия — Temptations, «My Girl».

Я прошел к стойке и уселся на свободный табурет между какими-то европейцами. Те скользнули по мне взглядами и, отвернувшись, продолжили болтать каждый на своем языке.

Подошел Майк. Ткнул пальцем в коробку, что я прислонил к стойке рядом с собой.

— А это что?

Я в двух словах рассказал ему про «Изи хангер».

— Стальные трубы? — с интересом повторил он и усмехнулся. — Пожалуй, это поубедительней, чем барабанные палочки!

— Даже не знаю, о чем ты… Я заказал саке.

— Ах да! — вспомнил он. — Вчера ближе к ночи твоя красавица подчиненная сюда звонила.

— Я уже в курсе, — кивнул я.

Он принес мне саке и тут же куда-то исчез. Ну и бог с ним. Помолчать под легкую музыку в конце недели — тоже совсем неплохая штука.

Я потягивал саке и сквозь галдеж посетителей вслушивался в мелодии давно забытого прошлого. Kingston Trio— «Tom Dowley». Дель Шаннон — «Runaway». Отис Реддинг — «I'm Coming Home»… Ни одна песня для прожигания свободного времени не подходила, хоть тресни.

После «Only the Lonely» Роя Орбисона репертуар вдруг резко сменился, и Animals заиграли вступление к «Дому восходящего солнца». Песенка про юнца, который провел ночь в борделе. Надрывная «трещинка» в голосе вокалиста превращала эту мелодию в настоящее чудо.

За стойкой показалась Нами-тян, но один из иностранцев тут же пристал к ней с каким-то вопросом.

— Эрик Бёрден, — ответила она ему на грубом английском.

Юнец спросил что-то еще. Я посмотрел на него внимательнее. Белый парнишка лет двадцати уже принял на грудь будь здоров.

Нами-тян пожала плечами и обернулась ко мне:

— Эй, папаша! Ты не в курсе, кто у них на органе играл?

— Алан Прайс, — ответил я не задумываясь. Она повторила парню мои слова. Он криво усмехнулся и с явным вызовом прогнусавил что-то еще. Нами-тян повысила голос, ответила что-то резкое, и клиент наконец заткнулся.

— Что происходит? — поинтересовался я.

— Спрашивает, почему в этом баре крутят одно замшелое старье. Его забыла спросить! Ну, я и говорю: если не нравится — чего про орган было спрашивать? Придурок какой-то, ей-богу… И без него забот полон рот!

Зная Нами-тян, можно было не сомневаться: на английском она прописала ему кое-что пожестче. Замшелое старье? Никогда бы не причислил «Дом восходящего солнца» к такой категории.

Нами-тян заглянула в мой бокал. Там было пусто.

— Еще?

— Да нет, — покачал я головой. — На сегодня хватит.

— Здорово ты в старых вещах разбираешься!

— К сожалению, только в старых…

— Это уж точно. Что перед носом творится — вообще не замечаешь. А жизнь вокруг — это тебе не пупок!

— Чего-чего? Какой еще пупок?

— Тот самый. Который у всех посреди живота расположен, а думать о нем никому и в голову не приходит. Ужасная несправедливость, тебе не кажется? Вот и ты со своей жизнью так же. И сам не живешь, и другим не даешь.

— Ого… Первый раз такой пример слышу. Да с чего бы я о своем пупке специально думал? И без него забот полон рот!

— Ну смотри. Может, я и зря вчера о тебе позаботилась…

— Ты о чем?

— Да Охара твоя звонила. Вчера, поздно вечером.

— Это я знаю.

— Но ты же не знаешь, о чем я говорила с ним.

— С ним?!

— Ну да… Она звонит, я говорю — дай-ка мужу трубочку. Ну и влепила ему: смотри, парень, будешь ворон считать — старый хрен у тебя жену отобьет!

У меня отвисла челюсть. Несколько секунд я смотрел на нее, не зная, что сказать. И наконец перевел дух.

— М-да-а… Вот уж действительно, спасибо за заботу!

— А что? Или я ошибаюсь? «Ошибаешься!» — хотел было сказать я, но она убежала к клиентам. Работы сегодня хватало, и даже Майк выполнял роль официанта. Конец недели, куда деваться.

Хозяйка исчезла, но старые песни зазвучали погромче. Слушая эти мелодии одну за другой, я впал в удивительное состояние. Как будто я сидел на дне глубокого пруда в клубах какого-то ила из живых организмов, что плясали вокруг меня, слагая призрачные фантомы. У фантомов были лица. Эти лица то появлялись, то вновь исчезали передо мной. Я увидел лицо отца. Лицо своей бывшей жены. Лица людей, с которыми я когда-то работал, но чьи имена позабыл. Лица всех, кого я повстречал в своей жизни за сорок с лишним лет. Была там и Охара с ее робким мужем. А также та, что, возможно, звонила сегодня по телефону, хотя и не сказала ни слова. За двадцать лет ее лицо ни капельки не изменилось.

Скольких из этих лиц мне доведется увидеть еще хоть раз? Я задумался, но тут же понял, насколько бессмысленны любые попытки ответа. Странный ил успокоился и мягко осел на дно.