Фридрих Незнанский - Прощай генерал… прости!
Но самое любопытное заключалось в том, что следствие почему-то настойчиво игнорировало факт кардинального изменения свидетельских показаний. Причина? Да тот же Серов, как бы между делом, обмолвился, что хорошо их понимает. Поначалу-то наверняка имела место быть некоторая эйфория, вызванная тем, что человек попросту жив остался, а позже, когда он смог наконец-то трезво оценить происшедшее, у него в мозгах началась определенная корректировка. Что-то вдруг прояснилось, связались некоторые необъяснимые до того концы, вернувшаяся память помогла сопоставить прежде незамеченные детали. Словом, ничего необычного, скорее, медицинский факт…
— И что, у всех сразу? В одночасье?!
— А что, не бывает?
«Черт его знает, может, у них, в этих краях, и бывает…»
И вот теперь — нате вам, москвичи, сожженный труп в машине, принадлежавшей исчезнувшему бортинженеру, поиском которого должен был уже сегодня заняться Филипп Агеев. Снова, значит, опередили?
Хотя почему — снова? Пока что они опять прокололись, наглым образом продемонстрировав свой интерес к досье на Бугаева. Вот и «Аргусом» можно будет заняться. Но — попутно: кто учредитель, кого обслуживает и все остальное об этих «стоглазых псах» из греческой мифологии. Документы, кстати, отобранные Филиппом у братков, оказались не фальшивкой, это он уже успел выяснить. Значит, тем более кое-кому придется давать объяснения — по какому такому праву охранники избивают официальное лицо не на охраняемом ими объекте, что еще как-то понять можно, а в общественном месте, к которому их служба не имеет отношения?..
«А вот с Филенковым, — сказал себе Турецкий, — получился непростительный прокол уже у нас. И Рейман тоже оказался хорош! Мог бы заранее предупредить, что квартира прослушивается. И уж, тем более, не называть фамилий… А теперь, волей-неволей, придется заняться косвенными фактами, на которые без всяких объяснений указывается в сводке происшествий».
Наконец курьер доставил тонкую папочку с немногочисленными материалами практически только что возбужденного уголовного дела. Александр Борисович внимательно просмотрел протоколы осмотра места происшествия и опроса свидетелей, которые, по большому счету, могли называться таковыми с огромной натяжкой.
Самого возгорания машины, как следовало из показаний действительно совершенно случайных людей (да и кто станет бродить посреди ночи по заросшему, заброшенному пустырю, где оказалась машина?), никто из них толком не видел. А обнаружили ее лишь по той причине, что больно уж сильно горела! И как человек в нее попал, и был ли вообще живым, когда этот пожар случился, тоже никто сказать не мог.
Пока вызвали «пожарку», пока та приехала, пока гасили, то да се, уже рассвело. Труп увезли в морг, а из остатков машины выбрали то, что могло бы помочь опознанию ее принадлежности. Таким вот образом и обнаружился владелец автомобиля — Филенков.
Ну а дальше, как говорится, дело техники. Отыскали по картотеке в ГАИ, навестили по домашнему адресу, где нашли квартиру запертой, и выяснили у соседей, что ни сам Филенков, ни его супруга уже несколько дней в своей квартире не появлялись. Может, куда уехали? Где-то у них вроде бы есть родня в районе, но адреса никто не знал. Или не хотели сообщать представителям органов.
Адрес квартиры Филенкова имелся в деле. Турецкий не стал его записывать, чтобы лишний раз не привлекать внимания Серова, исподволь наблюдавшего за ним, но запомнил. И, выйдя через некоторое время в туалет, связался с Агеевым и передал ему новое задание.
Филя отреагировал однозначно:
— Сан Борисыч, я не люблю таких проколов. Но это означает, что они начинают спешно зачищать территорию. Получается, не слишком ты их убедил… в своей лояльности.
— А я и не настаиваю на том, что пытался убеждать изо всех сил. Обычная информация, не более. А как поняли и поверили или нет, это уж не моя забота. Но в данном случае, думаю, дело в другом. Наверняка Фи-ленков что-то знал. И они тоже догадывались, о чем ему могло быть известно. Недаром же он исчез после второго допроса, на котором полностью изменил свои показания, как сквозь землю провалился. И с машиной тут не все чисто. От кого скрывался-то, сам подумай, от своих же коллег? Или все-таки от бандитов? Между прочим, он женат, но детей нет. Пошарь, возможно, жена тоже в курсе каких-нибудь событий, хотя вряд ли. А труп в машине, я почти уверен, его. Подождем результатов экспертизы.
— Если б она чего знала, ее тоже достали бы. Я смотрю, они тут вообще устанавливают правила в одностороннем порядке, исключительно в свою пользу. Придется, видно, их снова немного разочаровать.
— Ты только это… гляди у меня!
— Ладно, до связи… — Филя рассмеялся.
5
Тесен мир — сколько раз приходилось уже Филиппу Агееву убеждаться в этом!
И еще одно, не менее важное, заключение: хороших людей значительно больше, чем всякого дерьма, просто подход к ним нужен. Люди перестали верить друг другу — в этом главная беда. Но — поправимая. Это он тоже знал, ибо умение находить нужные подходы считал одним из важнейших достоинств сыщика. И вообще — человека.
Отыскать с помощью местных товарищей фуражку летчика гражданской авиации особых трудностей не представляло. И, надев ее, Филя тут же обрел уверенность в том, что профессионально «влился» в дружную семью российских авиаторов. А посему его интерес к тому, куда мог запропаститься Леня Филенков, был самым натуральным. Да и горлышко бутылки, торчащее из кармана кожаной куртки, определенно указывало на самые благие намерения человека, пришедшего в гости к товарищу. Таким же «естественным» было и его изумление, а после искреннее огорчение, едва Агеев узнал, зачем с раннего утра тут, в подъезде, где проживают Филенковы, «ошивалась» милиция. Короче говоря, слово за слово, и сосед Леонида, Иван Васильевич, не имевший к авиации ни малейшего отношения, но искренне уважавший этих ребят, пригласил человека к себе — не на дворе же о серьезных вещах разговаривать!
А что касаемо уважения, о коем почти с первой минуты знакомства зашла речь, так сосед исходил из того, что парни летают хрен знает на чем техника-то давно устаревшая, все ресурсы исчерпавшая, — а ничего не боятся.
— Вон и Ленька наш говорил про то, так недельку всего и поминал-то, — Иван Васильевич известным жестом щелкнул себя по шее, под скулой, — и хоть бы хны ему, обратно туда же…
— А менты-то чего говорили? — Филя, старательно изображая, что он никак не может прийти в себя после известия о трупе в сгоревшей «шестерке», лишь отрешенно кивал в такт словам Ивана Васильевича.
— Да чего они могут говорить? Они и сами ни хрена не знают… Только я-то чего думаю?..
И Филипп понял, что сосед, пусть он и не был до конца уверен в гибели Леньки, однако, надо понимать, и не возражал бы против того, чтобы они сейчас вдвоем, у него на кухне, под соленый огурчик, маленько помянули бы безвременно отошедшего. Тут ведь как? Ошибочка выйдет, так оно и опять же — на пользу! Выходит, по закону долго жить будет. Ну а не повезло, значит, тем более, сам Бог велел…
Речь у соседа была сбивчивая, но, в общем, понятная. И Филя не стал возражать — обычай есть обычай. С одной стороны, конечно, вроде бы и преждевременно, а с другой — как посмотреть. Опять же, если душа подсказывает? Сам-то он, кстати, полностью разделял уверенность Александра Борисовича Турецкого, поэтому мог бы приступить без зазрения совести.
Натуральным объяснением обстоятельств, связанных с исчезновением Леонида Аркадьевича (несмотря на относительную молодость Филенкова, уважительное к нему отношение, подчеркнутое таким вот образом гостем, очень понравилось Ивану Васильевичу), как раз и оказалось известие о затянувшихся поминках. Ну да, если человек не в себе и пьет, извини, целую неделю без продыху, это же о чем-то свидетельствует? Причем и не один пьет! Ибо — не алкаш! Вот и Иван Васильевич, по мере сил, тоже… И совсем напрасно Лидочка, супружница Леонида, пробовала бочку катить на соседа, что, мол, старый уже, а туда же… Обидно, поскольку речь-то шла о трагедии, можно сказать, общечеловеческой…
Филя понял, что пора закругляться, поскольку сосед, огорченный не менее его, был готов включиться в новые теперь уже поминки, неожиданно свалившиеся на его седую голову. Но свою работу он должен был доделать до конца.
И вот, с некоторыми мыслительными усилиями, с подсказками и наводящими вопросами, им обоим удалось-таки выяснить, что Лидке и самой за эти скорбные дни порядком досталось. Тут ведь, пока, как говорится, суд да дело, на квартиру и повестки Леониду приносили, и телефонными звонками добивались, чтоб к прокурорам явился, так и ее ж, Лидку, тоже понять надо. Куда ей такого-то мужа посылать? Вот она и полный отлуп всем давала, мол, что нету дома мужа, а где обретается, ей неизвестно. И когда объявится — тоже. А являлись за ним часто — почти каждый божий день. Вот и она уже не выдержала, сбежала из дому. Куда? А куда может баба от живого мужа сбежать? К матери с батькой. А может, к подруге, коли таковая имеется. Больше-то и некуда…
