Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
– Как закрылись сегодня азиатские рынки? – спросил я.
Палей махнул рукой:
– Пока лежат… Это как гонконгский грипп – не смертельно, но силы заберет все…
– Все, командуйте, – ровным, будничным тоном запустил я землетрясение, которое будет много дней колотить и содрогать несчетное количество людей. – В конце дня график биржевой сессии – мне на стол.
Кот Бойко:
ПОБЕГ
Через окошечко-амбразуру забуксиренного прицепа-фургончика я видел, как из кабины вылез Карабас. Обошел вокруг моего колесного ящика, загремел рукояткой, открыл заднюю створку фургона и опустил ее до земли – замечательный скат-пандус для карабасового мотоцикла «судзуки».
– Ну, что лыбишься? – строго спросил Карабас.
– Привет, земеля! Приехали эти козлы?
– Вон они стоят, как по уговору прикатили, – показал мне через окошечко-амбразуру Карабас на черный «мерседес» у ворот.
– Тогда с Богом…
Мы скатили по пандусу могучий сверкающий мотоцикл, одним толчком кик-стартера я запустил двигатель, машина гулко рявкнула и тихо зарычала сытым звериным бурчанием. Отсюда, из-за угла прицепа, я видел, как водитель-охранник, заслышав звук мотоцикла, оторвался от газеты, покрутил головой в разные стороны, но так и не разглядел нас за стенкой фургона, успокоился и вновь погрузился в чтение. Вот колхозан! Тоже мне – избу-читальню сыскал…
– Давай, Карабас, проваливай! Тебе здесь больше нечего делать…
– Одного оставлять тебя… боязно как-то… – сомневался Карабас.
– Ну-ну-ну! Ты мне не мути воду! Делай, как договорились…
– Знаешь, Кот, если что не так, помощь может понадобиться! – И он потрогал приклад помповика «мосберг» под сиденьем.
Я обнял его за необъятные плечи.
– Не очкуй, Карабас, все путем будет! А если что не так, помощь мне санитары в морге окажут, – рассмеялся я. – Поезжай, земеля…
Карабас вздохнул, направился в кабину. А я подпрыгнул, сделал «козью ножку» в повороте, плавно опустился на седло, от всего сердца дал форсаж, и «судзучка» во всю мощь ее необъятной японской души рванула с гулким слитным ревом вперед по аллее. Охранник-читатель, чудило грешное, глянул лениво в заднее обзорное зеркало – кто это еще там шумит на его территории, а я уже завалил мотоцикл на бок, довернул руль направо и по короткой дуге, объехав «мерседес», с грохотом и дробным рокотом прогремел через ворота, миновал под трибуной арку и ворвался на просторный зеленый овал стадиона.
Я мчался по гаревой дорожке, опоясывающей футбольное поле, на котором два десятка ребят в разноцветной форме с азартом гоняли мяч. За сетками футбольных ворот маячили смутные фигуры телохранителей. Стадионная радиотрансляция лупила на всю катушку быструю развеселую музыку. «Ой, мама, шика дам я», – грозился Филька Киркоров. Я катил, как на спидвее, на поворотах машина ложилась на грунт так, что я почти касался коленом земли.
У центральной линии сделал подскок и рванул на поле. «Ой, мама, шика дам я!» Изумрудный пружинисто-мягкий газон я сек наискосок, направляясь к группе игроков на правом фланге. Ребята в изумлении замерли, пораженно глазея на необычайный аттракцион, беспризорный мяч одиноко катился по полю, телохранители, ногастые шкапы, шустро бежали от ворот к центру, как две Онопки.
Я сбросил газ, крутанулся на заднем колесе – мотоцикл плавно катился мимо восхищенных ребят. Сорвал с себя шлем и заорал оцепеневшему принцу-наследнику империи «РОСС и Я»:
– Ванька! Ванька! Обормот! Бегом ко мне!.. – и махал ему ночным горшком своего гоночного шелома.
Худой голенастый вьюнош бросился ко мне – Ванька споро бежал параллельно медленно плывущему мотоциклу. Это было похоже на плавное заторможенное движение во сне – сердце-метроном вышибало секунды, оставленные мне погоней.
– Кот! Кот Бойко! Это ты?! – кричал, захлебываясь, Ванька.
– Бегом, Ванька!.. Некогда! На подвиг – одна секунда! Прыгай!..
– А как же… – на миг растерялся паренек. На лице его была мука – он разрывался. Он ничего не понимал, но душа его – в страдании и испуге – сдавала первый экзамен личности, наверное, впервые он делал выбор между свободой и долгом.
И я ревел, как вырвавшийся на волю гейзер адреналина, потому что знал – еще секунда, и меня застрелят. Если Ванька не прыгнет сей же момент на заднее седло, эти уроды такую мишень обязательно положат. Телохранители с «береттами» наперевес были уже совсем близко.
Вязкий нескончаемый сон о погоне.
Сквозь мягкий тяжелый рокот моей послушной, бессмысленной, могучей «судзучки» я слышал яростное свистящее дыхание охранников, их надсадный крик, испуганный и пугающий одновременно:
– Ваня! Ваня! Остановись! Ваня, ложись! Ложись! Стреляю…
Один бежал мне навстречу, пытаясь отсечь мальчишку, второй догонял сзади, перекрывая пути отхода к воротам.
– Ванька! Слово Капитана?.. – крикнул я в тоске, понимая, что время исчерпано.
– Закон! – выдохнул мальчишка уже почти забытый пароль, махнул рукой и с разбега прыгнул на заднее седло.
– Крепче держись! – орал я оглашенно. Ванька обхватил меня руками, и, чувствуя за спиной его тощее воробьиное тело, тесно прижатое ко мне – клянусь, я слышал бой его сердчишка у себя под лопаткой, – я испытал, наверное, самое большое, самое полное ощущение счастья в своей жизни.
Исчезла без следа дурнота страха, и тоска предсмертная откатила, а только злой веселый азарт прыснул в инжектор «судзучки», которая заревела чудовищным визгливым воем, бросившись на маячащего перед нами охранника. В последний миг – ученый все-таки, собака! – кинулся в сторону с перекатом через спину, и промчались мы в пяди от него.
– Держись, Ванька, только держись! – вопил я и бросал мотоцикл с боку на бок, и гнали мы, наклоняясь, выпрямляясь, рыская из стороны в сторону, немыслимыми зигзагами выкручивая вензеля по полю среди хохочущих и вопящих ребят и бессильно мечущихся телохранителей.
Я видел, как один из них на бегу что-то кричал в рацию – наверное, поднимал в ружье остолопа с автоматом в «мерседесе».
Должен вас маленько огорчить, мои милые конвойно-сторожевые друзья, замечательные вы наши бодигарды, – поздно! Господа телохранители, охраняемое тело убыло со мной. В неизвестном направлении.
С грохотом разогнав мотоцикл на гаревой дорожке, я поехал не к воротам и не к арке, откуда прибыл на игровое поле, а, задрав руль, перепрыгнул через барьер ограждения трибун, с дребезгом и лязгом проскакал по лестнице, потом нырнул вниз на пешеходный пандус, крутой поворот – мигнули напоследок за нами яркой вспышкой стоп-сигналы и скрылись в пустом гулком туннеле для выхода зрителей.
Сергей Ордынцев:
ИГРА В ЖМУРКИ
За годы своей полицейской службы я усвоил главную сыскную аксиому: наши начальники и наниматели больше заинтересованы в яркой зрелищной картине розыскного рвения подчиненных, нежели в предметных результатах расследования.
Розыскниками был разработан за долгие века нашего ремесла целый комплекс, всеобъемлющий свод бюрократических жестов, изображающих «движение по делу», симулятивных акций и демонстрационных поступков, которые все вместе должны показать, что мы, мол, тоже свой хлеб не зря едим. Для начальственного ока нет более отвратительного, оскорбительного зрелища, чем сидящий на заднице сыскарь, о чем-то якобы думающий. Он думает! Тоже мне, Чапай сыскался – думает! Мыслитель хренов! Родена на нашу голову не хватает!
Двигайся! Ищи! Вот тебе и вся мудрость ментовская! И сафоновские люди хаотически и суетливо двигались.
Потому что даже такой умный и предметно заинтересованный человек, как мой друг Хитрый Пес, тоже не свободен от этой слабости. Не сомневаюсь, ему бы наверняка хотелось увидеть больше делового усердия, пыхтения и сложных телодвижений в поисках Кота, чем я мог продемонстрировать.
А я не мог и не хотел разыгрывать для него старый анекдот с поисками под фонарем потерянных часов, когда ищут здесь не потому, что часы потеряны под фонарем, а потому, что здесь светло.
Я искал там, где было непроглядно темно. Впотьмах, медленно, очень осторожно я искал в непроницаемой тьме жаркой корыстной заинтересованности и молчаливого ледяного равнодушия остановившиеся бесценные часы – не «Картье-Паша», не «Патек Филип», не «Даймонд Роллекс», – они назывались «Разграбленный Поволжский кредит». Я был твердо уверен, что их остановившиеся стрелки замерли навсегда в момент, когда два моих друга стали смертельными врагами.
Вот это я знал почти наверняка, когда на выходе в проходной предъявил документы милицейскому лейтенанту и крутящаяся дверь выбросила меня на улицу. За спиной на гранитных полированных плитах величавого подъезда – надраенные до нестерпимого сияния бронзовые доски: «Министерство внутренних дел Российской Федерации».
Здесь я повидал сегодня массу приятелей, вчерашних товарищей, бывших сослуживцев – они все были мне рады. Мы шутили, и сетовали, и советовались – но ни одного словечка сверх того, что я и сам знал, я не услышал. Хорошо, я разузнаю, выведаю, сыщу, пойму все сам. И в этой кошмарной игре в «жмурки», где уже и так было дополна жмуров, моим единственным помощником оставался Пит Флэнаган, который издалека кричал мне электронным голосом: «холодно!», «теплее!», «еще теплее!»…
