Андрей Воронин - Алкоголик
На верхней ступеньке лестницы он снова остановился и огляделся по сторонам. Вокруг на добрых пятьсот метров не было ни одного укрытия, в котором мог бы засесть снайпер: ни чердака, ни подвала, ни деревьев ничего, кроме ровного пространства, расчерченного идеально прямыми линиями асфальтированных дорожек и разноцветными пятнами клумб. Впрочем, если бы убийца собирался застрелить Кондрашова, он мог бы выбрать для этого более удобное место. Единственной причиной, по которой господин депутат все еще оставался в живых, по мнению Чижа, было нежелание Хромого афишировать свою неприязнь к уважаемому Владимиру Кирилловичу. Ему зачем-то было нужно, чтобы Кондрашов погиб в результате несчастного случая, а винтовочная пуля в черепе вряд ли могла сойти за случайность.
Стеклянные двери бесшумно разъехались при его приближении. Все еще не успевший привыкнуть к подобным штучкам, Чиж прошел в них с некоторой опаской и оказался в огромном, отделанном стеклом и черным мрамором вестибюле, посреди которого с негромким плеском бил фонтан, окруженный какой-то буйной экзотической растительностью. Не удержавшись, Чиж подошел к самому фонтану и наклонился над краем каменной чаши. Как он и ожидал, в фонтане, вяло шевеля роскошными плавниками, плавали упитанные золотые рыбки.
Чиж бродил по центру часа полтора: заходил в магазины, пил кофе в барах и даже перекусил в ресторанчике по соседству с тем самым банкетным залом, где через несколько дней должен был состояться организованный Кондрашовым банкет. Двери банкетного зала были закрыты, за ними сдержанно шумело какое-то веселье. Расплатившись с официантом, Чиж предпринял попытку проникнуть в банкетный зал и был немедленно остановлен вежливым молодым человеком двухметрового роста, который выглядел как сбежавший из магазина модной одежды манекен. К лацкану его пиджака была прикреплена какая-то табличка, а в левой руке молодой человек сжимал портативную рацию. Чиж вынужден был признать, что охрана здесь на уровне: он так и не успел заметить, откуда появился охранник.
Не поверив первому впечатлению, майор вступил с молодым человеком в пререкания, убедительно разыгрывая подвыпившего идиота, действующего по принципу: «Туда нельзя? А мне надо!». Охранник был предельно вежлив, но неуступчив. Разговор продолжался минуты полторы, после чего откуда-то возникли еще двое вежливых молодых людей и без лишнего шума, очень корректно и в то же время твердо взяли Чижа под локотки. Чиж готов был поклясться, что первый охранник никого не звал на помощь.
Будучи быстро и тихо выставленным на улицу, майор для очистки совести повторил попытку, зайдя на сей раз с тыла — через служебный вход. Здесь его поползновения были пресечены практически сразу, и через две минуты он, как злостный нарушитель установленного порядка, предстал перед начальником охраны, который, вникнув в суть дела, лишь пожал плечами и коротко бросил: «Вызывайте милицию».
Услышав эту фразу, Чиж прекратил валять дурака и предъявил свое служебное удостоверение. Пускаться в объяснения он не стал, но начальник охраны, похоже, все понял без лишних слов. «Зря вы это затеяли, — сказал он, провожая Чижа до порога своего кабинета. — Мимо моих ребят муха не пролетит, здесь вам не гастроном и не Большой театр.»
В каком-то смысле начальник охраны был, конечно же, прав. Его подчиненные могли уверенно противостоять любым случайным беспорядкам, да и большинству неслучайных тоже. Чиж убедился в этом на собственном опыте и не сомневался, что мрачная личность в черном трико и маске с прорезями для глаз, вооруженная пистолетом с глушителем и связкой гранат, не пройдет дальше дверей центра. Но для человека, обладающего определенными профессиональными навыками и четко представляющего, чего он хочет, вся эта система безопасности не могла служить серьезным препятствием. Майор был убежден, что даже он со своим животом и одышкой мог бы пройти через здешнюю охрану, как нож сквозь масло, сделать дело и уйти прежде, чем кто-то успел бы ему помешать.
«Да ладно, — подумал он, выводя машину со стоянки. — Как сумеем, так и сыграем. По крайней мере, от вмешательства в это дело дилетантов можно считать себя застрахованным. Если, конечно, Хромой не позаботится о том, чтобы заранее перекупить охрану центра…»
В конце концов от всех этих «если» и «вдруг» у него зверски разболелась голова. Дело шло к вечеру, дома его дожидалась пустая квартира, возвращаться в которую совершенно не хотелось. Он задумался: а чем, собственно, может занять свободный вечер одинокий мужчина средних лет? Да чем угодно, сказал он себе. Можно зайти в любой бар, в ресторан, познакомиться с такой же одинокой и симпатичной дамой… Да-да, именно в ресторан! Заказать себе и даме по бокалу мартини, поднести ей зажигалку, сказать комплимент… Но в первую очередь — заказать выпивку, потому что… Ну потому что… А что еще делать в ресторане? Жрать котлеты?
«Нет, — решил он, — ресторан отпадает, тем более что я только что оттуда. Есть я больше не могу, а пить мне нельзя, потому что я так решил. Значит, в ресторане мне делать нечего. Что остается? Кино, например. Так ведь там показывают то же, что и по телевизору, и вообще, несолидно это — в моем возрасте шастать по киношкам. Ну тогда… Тогда на выставку. На какую-нибудь, все равно на какую, поскольку ценитель искусства из меня никудышный. И если идти на выставку, то, опять же, чтобы закадрить там одинокую даму. Пригласить ее в ресторан… Вот черт, опять ресторан! Не надо в ресторан. Домой. Зажечь свечи, открыть бутылку хорошего вина…
Э, подумал он с тоской. Это что же получается? Получается, что я не мыслю себе культурный отдых без бутылки! А кто мыслит? Эта самая одинокая интеллигентная дама средних лет, которую я тут собирался закадрить, тоже очень удивится, если я прямо с ходу предложу ей нырнуть в постель — прямо с порога, без бутылки и свечей… Да и не нужна мне никакая дама! Что я буду с ней делать? Они от меня шарахаются, и правильно делают, потому что я либо принимаюсь мямлить, как пятнадцатилетний сопляк, либо с ходу беру быка за рога и называю вещи своими именами. Не умею я баб кадрить, пора уже в этом признаться. Не умею и не хочу.»
…На город спустились прозрачные летние сумерки, вдоль дороги, моргнув пару раз, зажглись фонари. Бросив взгляд вправо, Чиж увидел сияющую электрическим светом широкую витрину, над которой полыхала неоновым огнем вывеска продуктового магазина. В сплошном ряду припаркованных у обочины машин, как по заказу, мелькнуло свободное место, и майор загнал туда машину, даже не успев сообразить, что, собственно, намерен предпринять.
«Десятка» вошла в просвет между потрепанным «крайслером» и ярко-оранжевым, как морковка, и таким же остроносым «фольксвагеном» точно и плотно, как пробка в бутылочное горлышко. Чиж затормозил в сантиметре от высокого бордюра и заглушил двигатель. Он вынул ключ из замка зажигания, закурил и взялся за ручку дверцы, но задержался, чтобы дать себе несколько секунд на размышление.
Размышлять ему совсем не хотелось. О чем тут было размышлять? Приобрести бутылку водки во все времена было действием, не требующим размышлений, особенно при наличии денег. Деньги у Чижа водились, а причин оставаться трезвым и весь вечер слоняться по пустой квартире из угла в угол, напротив, не было. Все выглядело просто, как оконная замазка, и именно эта простота заставила Чижа медлить.
«Думай, — приказал он себе. — Думай, кретин! Сколько можно жить, повинуясь одним рефлексам? Днем — выслеживать, вынюхивать, пытаться перехитрить противника, который тоже живет рефлексами, между делом чисто рефлекторно встревать в какие-то драки, а по вечерам все так же рефлекторно глотать водку — не потому, что это весело, интересно или хотя бы вкусно, а просто потому, что ты так привык, что так делают все и ты не видишь иного способа убить время.
Ну хорошо, — успокаивал себя Чиж, — чего ты разошелся? Если тебе так приспичило, можешь испортить себе еще один вечер. Вся беда в том, что рядом нет никого, кому стоило бы что-то доказывать. Посмотрим, — решил он, задним ходом выводя автомобиль со стоянки. — В конце концов, это моя собственная жизнь, и, если я хочу слегка поупражняться в мазохизме, никто мне этого не запретит.»
…Тусовка на Гоголевском бульваре функционировала полным ходом. Собственно, Чиж не сомневался, что она «работает» едва ли не круглосуточно. Это было в порядке вещей: полузнакомые и совершенно незнакомые люди, собиравшиеся здесь, работали и учились в разные смены, жили своей жизнью, проворачивали какие-то дела, не имевшие никакого отношения к их увлечению музыкой «Битлз», и приходили сюда в удобное для себя время. Это была своеобразная отдушина, островок золотых шестидесятых, кое-как противостоявший бешеному напору будней. Сегодня Чиж ощутил это острее, чем в свой первый визит сюда, и невольно подумал, что многие из присутствующих наверняка имеют проблемы, аналогичные его собственным. Большинство из них, судя по лицам, не были анахоретами и стоиками, и их трезвость нуждалась в подпитке извне так же, как и у Чижа.
