Бернар Миньер - Не гаси свет
Внизу все выглядело по-больничному холодным и обезличенным, и Кристина не без труда сдерживала дрожь. Они повернули направо и попали в коридор с множеством дверей. Помещение было просторным и гулким, свет горел не во всех камерах. Радиоведущая заметила нескольких мужчин, лежавших на низких койках, почти вровень с полом, и они почему-то напомнили ей щенят на псарне. В помещении, похожем на аквариум, находились охранники в светлой униформе: двое из них тут же встали и присоединились к Больё и Кристине возле рамки металлодетектора. Самым ужасным для нее оказалось отсутствие окон. Ни одного, нигде. Подземелье… От мысли об этом у арестованной мгновенно пересохло во рту.
— Привет, — сказал Больё своим коллегам, — я привел мадемуазель Штайнмайер. Как вечерок?
— Спокойный, — ответил один из охранников. — Хотя еще рано, ПОМы пока не прибыли.
Лейтенант заметил тревогу в глазах Кристины и счел нужным пояснить:
— ПОМ — сокращение от «пьянство в общественных местах». Проследите, чтобы ее поместили в одиночку… ну, по возможности, — добавил он затем, обращаясь к одному из людей в форме.
Тот кивнул, не спуская глаз с заключенной. Его коллеги тоже разглядывали «новенькую», и она съежилась.
— Поручаю ее вам. До завтра. Доброй ночи, парни, — попрощался Больё.
Последняя фраза прозвучала как укол в сердце. Штайнмайер с трудом справилась с желанием окликнуть лейтенанта и умолять его не оставлять ее в этом подземелье, пропитанном административной бесчеловечностью и полной безнадегой. Она не преступница, а просто напуганная женщина. Она признается в чем угодно, лишь бы не оставаться здесь!
Когда Больё вошел в лифт, Кристина поняла, что кошмар только начинается и никто не придет на помощь: она осталась одна.
— Пройдите через металлодетектор, пожалуйста, — вежливо предложил один из охранников.
Журналистка подчинилась. К ним подошла женщина в форме, которая поздоровалась и обыскала новую задержанную — поверхностно, но омерзительно откровенно, от чего у Кристины мороз пробежал по коже.
— Следуйте за мной, — велела ей надзирательница.
Она открыла дверь в маленькую комнату, где на полках стояло штук сорок коробок, а под ними лежали в ряд мотоциклетные шлемы. Женщина в форме — низенькая, коренастая — поставила на стол большой глубокий деревянный ящик и подтолкнула его к Кристине:
— Снимите украшения — часы, кольца, браслеты, серьги — и ремень и сложите все сюда вместе с деньгами, документами, ключами и мобильным телефоном…
Арестованная подчинилась, чувствуя, что с каждым предметом лишается частички собственной личности. Служащая записывала все в толстый регистрационный журнал, называя каждую вещь вслух, а потом взяла листок бумаги, открыла паспорт задержанной, написала: «Кристина Штайнмайер, 31/4817», поставила ящик в одну из коробок, заперла его и приклеила на него бумажку с именем.
— Куда ее? — обратилась она к другим охранникам и, дождавшись ответа, вывела Кристину в длинный полутемный коридор.
По обеим сторонам находились камеры-соты с плексигласовыми переборками и металлическими дверями, покрашенными в серо-голубой цвет. Внутри, на коричневых одеялах поверх прорезиненных синих матрасов, лежали мужчины. Журналистка старалась не смотреть в их сторону.
— Эй, время не подскажешь? — крикнул один. — Привет, куколка, первая «ходка»? Берегись этой пройды, она обожает девочек!
В некоторых камерах было темно, на дверях с массивными запорами висели таблички с надписью «Режим усиленной охраны», а окошки для подачи еды были практически сорваны, как будто туда помещали не людей, а бешеных животных.
Миновав еще две камеры, служащая полиции остановилась, повернула ключ в замке и резким движением потянула за короткую вертикальную щеколду. Коридор заполнился металлическим лязгом — звук был киношный. Голос тюрьмы… Кристина вздрогнула так сильно, что ее плечи оказались на одном уровне с затылком.
— Снимите обувь, — приказала ее сопровождающая.
Штайнмайер разулась, и надзирательница, открыв ящик под койкой, поставила туда ее кроссовки.
— Заходите… — скомандовала она после этого.
Заключенная ступила на холодный цементный пол и оглядела камеру: пещерка грязно-белого цвета, два на три метра, бетонная лавка, а за ней — низкая стенка, маскирующая унитаз. Все углы скруглены. Матрас. В нише — раковина с краном. Больше ничего.
— Скоро вас отведут на дактилоскопическую процедуру, а пока отдохните, — сказала сотрудница полиции.
— Здесь холодно… — пожаловалась журналистка.
— Я принесу одеяло. Хотите что-нибудь съесть?
— Нет, спасибо.
Арестованная не чувствовала голода: ей было холодно… ей было страшно… она испытывала ужас… Женщина в форме протянула руку, и холщовая штора отгородила Кристину от коридора. Ни одна из камер, куда сажали мужчин, не была «замаскирована», и мадемуазель Штайнмайер поняла, что охрана решила не нарушать хрупкого спокойствия, царящего в этом «подземелье». Как только шаги надзирательницы стихли, Кристина судорожными движениями стянула джинсы и трусики и воспользовалась туалетом. Ее сильно трясло, зубы у нее стучали, и ей хотелось плакать, но что-то внутри нее сопротивлялось слезам. Она присела на койку, накинула на плечи одеяло, закрыла глаза и попыталась абстрагироваться от этого ужасного места, забыть, где находится и как сюда попала. «В конце концов, все не так уж и страшно. Здесь тебя никто не достанет. Вот увидишь, через час-другой тебе станет получше, хотя спать, конечно, будет жестко…» — убеждала себя женщина. Следующие шестьдесят минут она лежала, свернувшись калачиком и натянув до носа пахнущее затхлостью одеяло, и пыталась усмирить голодные спазмы.
Час спустя за Кристиной пришли — еще одна женщина и мужчина, совсем молодой. Они привели заключенную в комнату без окна, освещенную неоновой лампой (у лифта Штайнмайер испытала эфемерную и жестокую надежду на то, что ее освобождают, которая, увы, тут же испарилась). Стол, компьютер, стойка за стеклом и большая машина, напоминающая билетный автомат, — вот и вся обстановка той комнаты. За стеклом ждал человек в синих перчатках и хирургической маске. Он усадил мадемуазель Штайнмайер на стул, попросил ее открыть рот и взял ватной палочкой образец ДНК. Молодая женщина занялась отпечатками пальцев задержанной — сначала вся ладонь целиком, потом пальцы, один за другим. Разговаривала служащая полиции вполне любезно, как будто речь шла о простой административной формальности. В самом конце Кристину поставили в угол комнаты и сделали антропометрический снимок, после чего ее вернули в камеру. У нее появилось безнадежное чувство: на этот раз все кончено, она оказалась по другую сторону. Уныние и отчаяние взяли верх, и ее мозг, до этой минуты не осознававший всего ужаса ситуации, внезапно прозрел и завыл от стыда, растерянности и страха.
А потом начался ад…
Казалось, что все дилеры, сутенеры, воры, проститутки, пьяницы и наркоманы Тулузы назначили друг другу встречу именно в этой кутузке — так пользователи Интернета откликаются на обезличенное приглашение в «Фейсбуке». «Проект X»[51] в комиссариате полиции. Арестованные «приземлялись», один за другим, с десяти вечера до двух часов ночи, и в помещении стоял жуткий гвалт. Кристина порадовалась, что благодаря плотной холщовой занавеске ее никто не может видеть, в то время как по ту сторону все сильнее разгорались безумие и гнев. Чудовищное напряжение волнами прокатывалось из одного конца коридора в другой, как частицы в адронном коллайдере. Журналистка ни на минуту не сомкнула глаз: она сидела в предпоследней одиночке, и через две двери от нее находились общие камеры, куда набивалось от четырех до десяти человек. Галдеж, злоба, перебранки — буйный шабаш… К двум часам ночи коридор, больше похожий на вокзальный зал ожидания, превратился в шумный наэлектризованный, вздрюченный зверинец. «Эй вы там, гребаные легавые, ваши мамки отсасывают в аду!», «Эй, лесбо, здесь собачий холод! Может, дашь еще одну одеялку, дорогуша?», «Заткнись, кретин! Дай поспать!». Кристина всю ночь слушала пронзительные вопли хищников, их одержимые крики и хрипы, удары кулаком и ногой по плексигласу и металлу, зловещий хохот алкоголиков и отчаянный плач наркош, сварливо-агрессивные оскорбления проституток, разноязыкий шум, акценты, говоры, лязг засовов, шаги, зов о помощи, звонки, крики… Ладони у женщины вспотели, голова была в огне, и она без конца моргала, как сова, ослепленная светом фар. Полное одиночество и беспредельное отчаяние вытеснили все остальные чувства. Кристина пробовала отгородиться от всей этой анархии и звериной ярости — но ничего не выходило. Около трех часов ночи организм не выдержал: к горлу подкатила тошнота, заключенная кинулась к унитазу, рухнула на колени, и ее долго рвало, а в коридоре тем временем появилась очередная партия шумных арестантов. Кристина выпрямилась, вытерла лоб, спустила воду — и забрызгала одежду. Это было последней каплей: она заплакала — сначала глухо, боясь, что кто-нибудь услышит, но потом плач перешел в конвульсивные рыдания, выбив все заслонки в мозгу.
