Елена Михалкова - Призрак в кривом зеркале
Брат Ларисы удовлетворенно усмехнулся. Илюшин покосился на него и добавил:
– Кстати, Эльвира Леоновна, ваша дочь оказалась куда более восприимчивой и впечатлительной, чем вы, – она хорошо помнила соседку, покончившую с собой, и поверила в то, что в доме действительно поселилось привидение. Скажите, Эдуард, ведь вы не посвятили Элю в ваш план, не так ли?
Парень ничего не ответил.
– Поэтому, – продолжал Макар, обращаясь к нему, но глядя при этом на Элю, слушавшую его с открытым ртом, – ваша старшая сестра принимала всерьез все мои жалобы на плач и завывания призрака. И даже попросила съехать – наверное, боялась за мое состояние. Правда, Эля?
– Да… – пробормотала та, – то есть нет… я попросила не поэтому… Боже мой, Эдик! Мама! Неужели это правда?
– Хватит причитать! – не сдержался Леонид. – «Боже мой! Мама, неужели это правда!» Сидишь, как заколдованная принцесса, в своей комнате и ни черта не знаешь о реальной жизни. Посади тебя с клубком в шалаш – ты и там будешь вязать и глупо улыбаться!
– А вы и в шалаше придумаете какую-нибудь гадость! – парировал Илюшин. – Например, договоритесь с Парамоновым.
– Что? – ахнула Эльвира Леоновна. – Эдик! Не может быть!
– Нельзя же полагаться только на привидение, – пожал плечами Илюшин, не обращая внимания на ненавидящие взгляды Эдуарда и близнецов. – В конце концов вам, Эльвира Леоновна, в очередной раз сделали бы заманчивое предложение, от которого вы не смогли бы отказаться. Я видел вас, Эдуард, вместе с тем самым человеком, который так хочет приобрести дом вашей матушки.
– Вы договорились с Парамоновым?! Не могу поверить… Лариса, Леня! И все это ради того, чтобы я продала дом?!
Лариса вскочила, ударила ладонью по столу, и чашки подпрыгнули, задребезжали на блюдцах.
– Нет, это ради нормальной жизни! Ради того, чтобы избавиться от нашей коммуналки, поселиться отдельно! Как ты не понимаешь, мама, – мы уже взрослые!
– Нормальная жизнь – это быть на вашем содержании? «Взрослые»? Да вы взрослые ничтожества! Как вы смели?! Лжецы!
– Не кричи на меня!
– Если бы ты хоть немного прислушивалась к нам, мама, ничего бы не произошло!
– Господи, не ссорьтесь, умоляю вас!
– А ты вообще не вмешивайся!
– Не оскорбляй свою сестру!
Макар тихо встал и пошел к выходу. На его уход никто не обратил внимания – за его спиной кричали, визжали, обвиняли друг друга и скандалили, так что он облегченно выдохнул, закрыв за собой дверь. «Напрасно вы, Эльвира Леоновна, старались отгородиться от привидений. Люди всегда страшнее призраков».
Глава 11
Яков Матвеевич обошел ранним утром район, притворяясь перед самим собой, будто он просто гуляет, проветривая голову после мучившей его бессонницы. Он заглянул в чужие дворы, посвистел возле пруда, прислушиваясь, не раздастся ли шорох в кустах, и медленно побрел обратно, щурясь от яркого солнечного света.
Вернувшись, старик опустился на холодное крыльцо и некоторое время сидел, бессмысленно глядя на ползущую по тропинке гусеницу. Даже мысль о внуках, которой обычно он себя успокаивал, сегодня не оказала на него никакого воздействия – вслед за нею пришла тревога за дочь, а там потянулось и воспоминание о том, как она чуть не разрушила собственную семью из-за глупой интрижки…
«Надо успокоиться», – подумал Афанасьев, отводя взгляд от гусеницы – ее судорожные рывки отчего-то лишили его остатков душевного равновесия. Яков Матвеевич сосредоточился, соединил вместе подушечки мизинцев, а затем, представив все так, как его учили, закончил упражнение и начал снова, ощущая, что дышать становится легче.
Илюшин вышел из дома и поежился, чувствуя, как утренний ветер насквозь продувает рубашку. Улица вокруг него была напоена сонной тишиной, нарушаемой только доносившимися из окна столовой выкриками Шестаковых. Макар поморщился, сбежал с крыльца и пошел прочь, раздумывая о том, где бы поскорее снять комнату. Оставаться у Эльвиры Леоновны он больше не собирался.
Проходя мимо дома старика Афанасьева, Илюшин замедлил шаг возле куста сирени, а затем и вовсе остановился, приглядываясь к хозяину, сидевшему на крыльце. Яков Матвеевич делал что-то странное: последовательно соединял пальцы «домиком», держа руки перед собой, и, кажется, что-то бормотал себе под нос. Макар некоторое время удивленно наблюдал за ним, а затем подошел к калитке и окликнул хозяина.
Афанасьев его не услышал, весь погруженный в свое странное действо, и тогда Илюшин постучал по перекладине забора.
– Яков Матвеевич! – крикнул он. – У вас все в порядке?
Старик вздрогнул, будто просыпаясь, поднял голову, узнал Макара и кивнул, показывая, что тревожиться не о чем. Он сделал рукой непонятный жест, который можно было истолковать двояко: и как предложение заходить, и как просьбу оставить его в покое и убираться. Поколебавшись секунду, Илюшин решил, что ему подходит первая трактовка, и открыл калитку.
Он приближался к Афанасьеву, не в силах отвести взгляд от соединенных вместе морщинистых пальцев и пытаясь понять, что же его так зацепило. Взгляд старика, направленный на него, был отсутствующим, словно Яков Матвеевич думал о чем-то своем и никак не мог переключиться на пришедшего. Он едва кивнул Илюшину, но пальцы не расцепил.
– Что вы делаете? – спросил Макар, поздоровавшись, и кивнул на руки Афанасьева. – Медитируете?
Старик усмехнулся, покачал головой.
– Не совсем. Сказать честно, это ерунда, детская забава… Но мне помогает. Один врач когда-то показал, как можно легко успокоиться. Я тогда посмеялся, а потом сделал пару раз – смотрю, а оно и вправду действует.
– Что действует?
– Да заговор этот. Могу и тебя научить – вдруг пригодится на будущее.
Илюшин сел на ступеньку и выжидательно посмотрел на Якова Матвеевича.
– Прежде чем валерьянку пить и таблетки глотать, – начал старик, – нужно сделать вот что: сначала соединяешь кончики мизинцев, затем – безымянных, потом – средних, указательных и больших пальцев. Только очень внимательно, ни на что не отвлекаясь. В этом упражнении, как доктор мне сказал, самое главное – ни на что не отвлекаться. Ну и кое-что говорить про себя.
– Что говорить?
Илюшину показалось, что старик смутился.
– Э-э-э… да глупости говорить, в общем. Стишок один, вроде как для малышей.
– Какой?
Макару стало смешно – не столько от «стишка для малышей», сколько от того, что Якову Матвеевичу явно стало неловко повторять чепуху.
– Не стишок даже – так, строчки. В общем, говоришь вот что…
Старик решился и прочитал вслух, соединяя пальцы поочередно на каждой новой строчке:
Кошка мурлыкает,Птица чирикает,Старик идет,Поле цветет,Течет река…
Он расцепил пальцы, покрутил перед лицом Макара руками:
– А затем добавляешь последнюю строчку, и на каждый слог пальцы снова соединяешь, но уже наоборот – от большого к мизинцу. А последняя строчка – «Над ней облака». Понял?
Илюшин рассмеялся и повторил:
– Кошка мурлыкает, птица чирикает, старик идет, поле цветет, течет река – над ней облака. Яков Матвеевич, это почти шедевр. В вашем докторе умер поэт.
– Вот ты шутишь, – строго сказал Афанасьев, – а способ-то, между прочим, очень даже хороший. Тут самое главное не стихи читать, а под каждую строчку представлять: вот кошка мурлыкает – соедини мизинцы и представь, как она на крылечке сидит и мурчит. Вот птица чирикает – следующие пальцы сведи вместе и вообрази воробья на ветке. Понял? Все, что говоришь, воображай! На моем поле, скажем, маки цветут, а на твоем будут ромашки. И облака тоже нужно представить, когда в обратную сторону по пальцам идешь. А доктора моего не ругай – скептиками-то мы все можем быть, а он мне тогда помог, и до сих пор я его добрым словом вспоминаю. Бывает, забеспокоишься о чем-то, испугаешься, всю эту галиматью про себя повторишь – глядишь, валерьянка-то уже и не требуется.
Яков Матвеевич увидел, что улыбка медленно сползает с лица гостя. Уставившись на ступеньку, на которой дрожал солнечный зайчик, Илюшин мысленно перенесся в другое утро, когда молодая женщина в перепачканном плаще сидела напротив него, методично соединяя пальцы, а он несколько раздраженно наблюдал за ней. «Не обращайте внимания, я пытаюсь прийти в себя. Это… такой набор, для релаксации. Противное слово – релаксация, но ничего лучше не придумывается».
– И кто же вас научил этому нехитрому способу? – медленно проговорил Макар.
– Был такой доктор – Антон Павлович, – неохотно ответил старик. – Соколов его фамилия. Хирург. Я его знал, потому что он в гости ходил к Шестаковым, – так и познакомились, через забор. Неплохой был мужик, упокой господи его душу. Вот он и научил.
– Соколов, значит, – повторил Макар. – Антон Павлович. Спасибо, Яков Матвеевич.
Развернулся – и торопливо пошел прочь, оставив недоуменно глядевшего ему вслед старика, не понимающего, за что его поблагодарили.
